Сесилия Ахерн - Клеймо

– «Надеешься». – Он поморщился. – Оставь надежды. Примени математику – решай свои задачи.

Я поморщилась: он явно перебрал.

– Не думаю, что математика поможет мне решить такие задачи.

– Очень люблю цитировать слова Альберта Эйнштейна: «Нельзя решить задачу теми же средствами, которыми мы ее создали».

Он поглядел на меня, глаза его азартно блестели. Похоже, его эта цитата прошибает, но меня вовсе нет.

Я только плечами пожала:

– Ну да. Догадываюсь.

– Что значит: «догадываюсь»? И это математик! – Он резко выпрямился и заговорил, как учитель. – Математик берет чистый лист, составляет список действий, рассматривает все возможности и полагается только на разум. Никаких догадок, дорогая моя! Кто такой Дьердь Пойя, тебе известно?

– Разумеется.

– Я как-то прикупил его книгу. Симпатичная философия. Он говорит, что для решения задачи требуется выполнить четыре правила: прежде всего понять задачу, затем составить план, затем его осуществить и наконец оценить проделанную работу. Если этот метод подведет – что, конечно, случается нередко, – и если вы не можете справиться с задачей, тогда, говорит Пойя, непременно существует задача попроще, которая вам по силам. Остается только ее найти.

Невольно и я улыбнулась.

– Так и думал, что это тебе понравится.

– Вы друг судьи Кревана, – спохватилась я.

– Друг? – изумился он. – Кто тебе сказал обо мне такую гадость?

– Фотографии.

– А, это. – Он пренебрежительно махнул рукой. – Ни с кем из них я больше не вижусь. Кроме нее, разумеется, – он ткнул в фотографию, на которой был запечатлен вместе с Альфой у кромки моря, оба загорелые, он чисто выбрит, выглядит на много лет моложе. – Да и она бы предпочла оставаться одной из них. Разве у судьи Кревана могут быть друзья, смею спросить?

Он мне положительно нравился.

– Но вы работали на Трибунал?

– На Трибунал – нет, – покачал он головой. – На правительство. Которому вообще-то должен подчиняться и Трибунал, только обе стороны об этом забыли. – Он снова мне улыбнулся. – Она говорила, что ты задаешь мало вопросов. Рад видеть, что с этой задачей ты справилась. Но аккуратнее, иные вещи лучше не знать. Знание не всегда дает нам преимущество, порой неведенье – счастье, а знание – ответственность, от которой всякий рад был бы уклониться.

Он прикрыл глаза, лениво откинулся в кресле, которое покачнулось под его весом – того гляди, опрокинется.

– И в этом мы с ней тоже расходимся, ясное дело. Она хочет быть в курсе всего. Возглавить крестовый поход. Я не спорю. По крайней мере, ей есть чем заняться.

– Вы не верите в эту организацию?

– Толку-то от подобных организаций? – Он приподнял бровь, посмотрел на меня одним глазом. – Мы с тобой сидим тут, всех остальных наверху похватали.

Последним глотком он допил карамельного цвета жидкость. На лице его было написано такое блаженство, что я бы с радостью присоединилась, но тут же вспомнила, как Логан вливал мне в глотку пиво, и всякое желание выпить пропало.

– Он хотел отобрать у меня дом и деньги, – говорит он как бы в продолжение разговора. – Да и сейчас изобретает способы заморозить активы Заклейменных, пустить их деньги на финансирование Трибунала. Как поступают с преступниками. Но ведь мы-то не преступники, а, Селестина?

Я покачала головой.

– Отлично. Помни это. А то иной раз позабудешь. Конечно, с преступниками обходятся лучше: отбудут срок и свободны. А мы заклеймены навеки. – Смех исчез из его голоса. – Знаешь ли ты, что за годы работы Трибунала Креван получил жалованья свыше ста миллионов? Денежки налогоплательщиков. Знали бы это люди – плевали бы в Кревана, а не в тех, кого ведут на суд. Вот где преступление.

Я в изумлении покачала головой. Ничего себе заработки!

– Так, и чего она от тебя ждет?

Альфу он ни разу не назвал по имени, это я отметила.

– Толком не знаю. Сперва пригласила на встречу, потом заставила выйти на сцену, но тут, к счастью, подоспели стражи. «К счастью» – вот уж не думала, что такое скажу.

– Не любишь выступать?

– Особенно когда не знаю, о чем говорить.

– Кто не знает, тот обычно и говорит, – пошутил он, и мы засмеялись вместе. – Дела значат больше слов, так и запомни. Не все созданы для подиума и мегафона. Ты лучше найди себе дружка, по возможности Заклейменного. Да, так лучше, легче. Жить по одним правилам, тихо-спокойно, минус на минус, два Клейма вместе – Идеал. Влюбишься. Обзаведешься семьей. Детьми. Будешь их растить. Жить нормальной жизнью.

– Я не могу иметь детей от Заклейменного.

– Мочь-то ты можешь. Тебе всего лишь нельзя.

– И это вы называете нормальной жизнью? Вы же вроде бы советовали обходиться без проблем.

– Я такое говорил? – Он посмотрел мне прямо в глаза.

Я мысленно перебрала все его реплики и покачала головой.

– Нет. Вот именно. Я сказал: дела значат больше слов. Не надо болтать. Просто делай. Все они там наверху, и она тоже – нет, я ее люблю, и все-таки – они только говорят. Но ты – действуешь. Вот почему они ухватились за тебя. И будут за тебя цепляться. Чтобы ты действовала за них. Но ты – ты действуй за себя. Ради себя. – Он поднялся, обошел стол и приблизился ко мне. Взял меня за руку, раскланялся, как на сцене. – Мисс Норт, было приятно познакомиться с вами. В жизни вы еще прекраснее, чем на газетной фотографии.

Я улыбнулась в ответ.

– Будьте осторожнее, – деликатно посоветовала я. – Сегодня наверняка придется сдавать анализ.

– Как всегда – но есть способы их обдурить. Кто твой надзиратель?

– Мэри Мэй.

– Уф! – скривился он. – Не позавидуешь. Да, с ней обходных путей нет – лишь в тот день, когда она убралась отсюда, моя жизнь стронулась с мертвой точки. Раскачиваясь и грохоча, как ржавый поезд-призрак, но все-таки поехала. Словом, ищи в себе скрытые резервы и подражай своим героям. Я – ученый, и в этом я черпаю силу. – Он махнул на прощание рукой и шагнул к потайной двери. – Не говори ей, что я приходил.

– Почему?

– Не надо. Она разволнуется, она вечно боится, как бы я лишнего не сболтнул.

Дверь открылась, он обернулся на пороге, словно что-то хотел добавить, а мне представилась возможность заглянуть в ту комнату – и я оцепенела от ужаса: там прятался страж.

Билл увидел, как исказилось мое лицо, и тоже заглянул в комнату:

– Маркус, что там делается?

Маркус провел руками по волосам, покачал головой:

– Креван на всех навел панику. Все передрались. Заклейменные и незаклейменные и даже стражи. Хаос.

Тут он увидел меня, запнулся и отошел подальше в тень.

– Маркус очень застенчив, – шепнул мне Билл.

Я все еще не могла в себя прийти от услышанного разговора. Надзиратель на нашей стороне.

– Я бы хотел повидаться с ним. Мне он пришелся по сердцу, – сказал вдруг Билл.

За ним не угонишься. О ком он сейчас?

– И она к нему привязалась. У нас с ней детей не было – думаю, она и об этом успела тебе рассказать. Сколько лет она добивалась, и наконец ей разрешили взять его к себе. Нас за год предупредили, что после интерната он будет жить здесь. Они готовят семьи, знаешь ли, обучают, натаскивают, чтобы ни на йоту не уклонялись от учения Трибунала. Она ездила к нему, они вроде бы подружились, она считала дни до окончания школы и на выпускной к нему поехала. Мы надеялись, ему тут понравится. Да вроде бы и мы понравились. Но в один прекрасный день он сбежал, ни слова не сказав. Вот что ее терзает. Он не дал ей шанса показать, на что она способна, чем занимается. Если бы он это знал, глядишь, и остался бы. Она сильно к нему привязалась. Да и я тоже – главным образом потому, что рад был видеть ее такой счастливой. – Глаза его наполнились слезами. – Увидишь Кэррика – попроси его наведаться к нам. Скажи ему: мне жаль, что все так закончилось.

Домой мы с дедушкой ехали в молчании. Два часа нам пришлось ждать, пока стражи не убрались, и тогда мы смогли уехать. Профессор Ламберт ошибся, когда утверждал, что никого не арестуют: может быть, поначалу действительно планировалась только акция устрашения, однако все зашло слишком далеко, часть присутствовавших отважилась сопротивляться, они попросту отказались выполнять приказы, чего надзиратели никак не могли ожидать и в чем непременно обвинят меня, хотя я и рта не успела открыть. Наверное, впервые люди поднялись против стражей, раньше никто не осмеливался: противиться надзирателю – все равно что самому Трибуналу, а это приравнивается к поддержке Заклейменных. Несколько натянуто, но таким образом обеспечивается неприкосновенность стражей.

Шестерых схватили и увезли; четверо – Заклейменные, их накажет Трибунал, а двое, скорее всего, будут осуждены за помощь Заклейменным. Еще четверо, избитые дубинками надзирателей, угодили в больницу. Кое-кто из сторонников Альфы – незаклейменных – сразу же ее предал. Эти люди сообщили Трибуналу все, что от них требовалось, лишь бы собственную шкуру спасти. В общем, это «мирное консультационное собрание» обернулось катастрофой. Сама Альфа уцелела, но тоже висела на волоске. Думаю, ее включили в черный список. Я видела ее после долгого разговора с надзирателями, она все пыталась понять, что же пошло не так. Вид у нее был ошеломленный.