Элизабет Леттс - Снежок

Главной задачей Мари Лафренц было обеспечить продажу как можно большего количества билетов. Без кассы уважаемое мероприятие превратилось бы в анахронизм и исчезло.

Мари знала, что может привлечь фанатов: одна из самых знаменитых лошадей в истории, лошадь-Золушка. Она позвонила Гарри. Не хотел бы он официально проводить Снежка на пенсию в Гардене?

Снежок, живущий на пастбище и используемый сейчас только как тренировочная лошадь, не выходил на арену уже пять лет. Но Гарри знал, что лошади всегда нравились зрелища и толпа, и кроме того, с тех пор, как лошадь выходила в центр арены, в клане де Лейеров прибавилось еще двое членов. В этот раз могла поехать вся семья. Взяв с собой местного парнишку в качестве грума, де Лейеры принялись готовиться к большому прощанию со старым джентльменом. Йоханна взяла с собой одинаковую одежду для всей семьи. Шеф и Марти уже были такими высокими, что возвышались над отцом, а Гэрриет выросла красивой юной леди. К тому же в семье появилась еще одна девочка, Анна-Мари, маленький ангелочек с нимбом белокурых волос. Девочки и Йоханна были в розовых платьях, а мальчики надели пиджаки и галстуки. Гарри гордо носил свою одежду для верховой езды – синюю охотничью куртку и белые брюки.

Все эти годы Гарри хранил уздечку Снежка, в которой тот выступал, следя за тем, чтобы она была в порядке, и держа ее на почетном месте в амуничной. Его ученики знали, что ее нужно чистить и нельзя перемещать. Если Гарри приходил в амуничную и она оказывалась не начищена или не на своем месте, он начинал кричать, пока она не возвращалась туда, где ей положено быть.

Семья де Лейеров собралась на огромной современной арене нового Гардена, и Снежок в последний раз надел свою уздечку. Открылись большие белые ворота, и Гарри де Лейер вышел на арену под яркие огни стадиона.

Снежок, вычищенный по такому случаю, послушно шел следом. За ним шагали Йоханна и дети, включая маленькую Анну-Мари. Свет был приглушен, и шерсть Снежка блестела в свете прожекторов. Из огромных громкоговорителей лилась музыка, и на арену вышли мужчины и женщины в вечерних платьях, неся красно-белый венок из роз. В их руках была попона цветов Голландии, зеленого и желтого.

Снежок был озадачен, когда они принялись надевать на него венок и попону не с той стороны, – всадник всегда подходит к лошади слева и никогда справа. Но Гарри успокоил лошадь, погладив ее и прошептав ласковые слова на ухо, и Снежок стоял смирно, позволяя накрыть себя попоной и надеть розовый венок. Снежок и Гарри обошли арену по периметру. Рев толпы, сотрясавший арену, казалось, никогда не стихнет. Прожектора вспыхнули, затем потухли и снова засветили ярко, а толпа продолжала хлопать и кричать, поднимаясь для стоячей овации.

Ведя свою любимую лошадь вокруг арены, Гарри вспоминал каждое событие, которое привело к этому моменту, вспоминал Снежка: как он приехал на ферму, покрытый снегом, как Гарри обнаружил его у себя во дворе с привязанной к шее шиной, как он, спотыкаясь, учился преодолевать кавалетти, и, конечно, тот момент, когда он выиграл национальный чемпионат 1958 года. Но сильнее всего врезался в память грузовик живодера, когда Гарри увидел в этой лошади что-то особенное. Можно ли обвинять его за то, что в тот вечер он плакал? Гарри едва не проглядел талант этой лошади, но каким-то образом она всегда давала ему второй шанс.

На боку попоны Снежка желтыми буквами вышили его прозвище: Лошадь-Золушка.

Так оно и было.

Снаружи Гардена их ждали папарацци, караулившие знаменитую лошадь. Замигали вспышки, и серый чемпион в последний раз попал на фотопленку – фотография была опубликована в «Нью-Йорк пост» на всю страницу под заголовком «СНЕЖОК УХОДИТ НА ПЕНСИЮ». Герой Нью-Йорка выступил в последний раз.

Жизнь в «Голландии» продолжалась. Автобусы с детьми, желавшими посмотреть на лошадь, о которой они читали, останавливались у ворот. По утрам Снежок сам уходил на пастбище. По вечерам он возвращался в конюшню, иногда перепрыгивая изгородь. Даже теперь, когда они уже были подростками, дети де Лейеров любили проводить время со своим любимцем. Как и ее старшие братья и сестры, Анна-Мари училась верховой езде на спине добродушного серого.

Гарри завел себе привычку по вечерам, когда он с учениками обговаривал, как прошел день, делать это рядом со стойлом Снежка. Разговаривая, он гладил или чесал лошадь по холке.

Через руки Гарри к этому времени прошло много лошадей. Он находил другие таланты и передавал их в другие руки. Шеф и Гэрриет тоже начали выступать на выставках, и теперь среди призеров часто оказывалось несколько лошадей, принадлежащих де Лейерам.

Жизнь продолжалась.

Но однажды осенью 1974 года, когда Гарри зашел на конюшню, он не увидел морды Снежка. Обычно конь выглядывал поверх двери, прислушиваясь к шагам хозяина.

Гарри забеспокоился. Каждое утро, все время, пока они были вместе, он слышал тройное ржание, которым Снежок приветствовал его. Сегодняшняя тишина была жуткой.

Гарри подошел к стойлу и заглянул в него, опасаясь, что лошадь, возможно, лежит, – это всегда тревожный признак. Снежок стоял к Гарри задом, лишь повернул голову на звук его голоса. Что-то было не так.

Гарри осмотрел лошадь и обнаружил, что ее ноги отекли и сейчас напоминали слоновьи. Ее большая голова поникла, а в некогда дружелюбных глазах читалось безразличие. Он был стар, сейчас ему было уже двадцать шесть, но до сегодняшнего дня он не имел проблем со здоровьем. Гарри поднял трубку телефона в конюшне и позвонил ветеринару, попросив его приехать как можно скорее.

Гарри и Дик Фредерикс были друзьями, и он доверял ему, но сейчас Гарри нервно мерил конюшню шагами, пока ветеринар осматривал лошадь. Доктор Фредерикс вышел из стойла, качая головой. Гарри видел печаль на его лице.

– Это почки, – сказал он. – Лошадь уже стара. Она прожила хорошую жизнь.

– Что можно сделать?

– Постарайся, чтобы ему было удобно. Если страдания станут невыносимы – может, стоит подумать о том, чтобы усыпить его.

Гарри хотел услышать совсем не это. В последующие двое суток Гарри днем и ночью неотлучно находился при лошади, но все уже было ясно. Лошадь умирала. Ей было слишком больно, от боли она не могла ни есть, ни двигаться. Гарри стоял рядом, шепча ему на ухо, уговаривая съесть что-нибудь. Но, глядя в глаза лошади, он все понимал. Годы назад, в тот зимний день в Нью-Холланде, Гарри посмотрел в глаза Снежка и увидел там жажду жизни, желание быть свободным; он не мог тогда игнорировать этот взгляд. Видевший смерть и разрушения под марш нацистских захватчиков, Гарри знал, сколь сильна бывает воля к жизни. Теперь, стоя рядом с лошадью, он видел правду в ее глазах. Это была хорошая лошадь, прожившая хорошую жизнь. Она была готова уйти из нее. Он смог лишь кивнуть ветеринару. Они вывели Снежка на пастбище, на то место под соснами, где он любил стоять. Гарри не был слабым человеком. Он повидал немало страданий, он заботился о многих лошадях, которые были ранены, которым было больно. Но все понимали, что Гарри не хочет быть здесь. Если это должно случиться – пусть, но он не хотел этого видеть. Когда нужно было вывести лошадь из конюшни, она не двигалась. Она просто стояла там и ждала, будто давно решила, что только один человек может это сделать. И Гарри знал, что это справедливо. Давным-давно они дали друг другу обещание на заснеженной парковке рядом с аукционной площадкой. Снежок последовал за ним, когда он в первый раз вывел его из грузовика, и последовал за ним в Мэдисон-сквер-гарден под свет прожекторов и гром аплодисментов.

Держа лошадь за веревку, Гарри вел ее на любимое пастбище, шаг за шагом.

Ветеринар ждал под соснами. Когда серый закрыл глаза в последний раз, Гарри был там, он гладил его шею.

Лошадь – большое животное, и, чтобы похоронить его, нужна большая яма. Гарри и его мальчики вспотели, пока выкопали ее.

Когда все было кончено, Гарри вернулся на конюшню и сел в грузовик.

Он уехал и не возвращался два дня.

В возрасте семидесяти семи лет для Гарри де Лейера не было ничего необычного в том, чтобы стоять на платформе на высоте шестнадцати футов, сбрасывая тюки сена на сеновал, будто он занимался этим всю жизнь, – как оно, собственно, и было. Хотя ферма выглядела великолепно, это не была ферма джентльмена. Работать приходилось от восхода до заката, и Гарри выполнял львиную долю этой работы. Хотя когда-то он думал, что всю жизнь проживет в Голландии, вышло иначе. Прошло время со дня смерти Снежка, и многое в семье де Лейеров изменилось. Гарри и Йоханна разошлись. Йоханна вышла замуж второй раз и по-прежнему живет на ферме в Сент-Джеймсе. Гарри обосновался в Вирджинии, не в силах забыть красоту этой земли еще с тех пор, как работал на ферме «Хоумвуд» мистера Дилларда. Не изменилось лишь одно: забота о лошадях оставалась тяжелым трудом. Гарри был силен, но невысок, а его руки стали еще более скрюченными – к этому времени он как минимум единожды сломал каждый палец. Волосы под бейсбольной кепкой были белоснежными, но в смотрящих из-под козырька голубых глазах, которые его ученики называли «гипнотическими», все еще светилась доброта. Гарри швырял тюки с сеном, будто был вполовину моложе. Платформа слегка раскачивалась, когда тюки падали вниз. А затем все случилось в мгновение ока. Едва он поднял тюк, бечевка порвалась. Гарри пошатнулся, взмахнув руками, пытаясь ухватиться за воздух. Но ухватиться было не за что. Он упал с высоты шестнадцати футов и ударился головой о землю.