Лиана Мориарти - Последний шанс

Сейчас они с Грейс очень осторожничают друг с другом. Оба вежливы почти до смешного, но Кэллум не может расслабиться, потому что перестал доверять самому себе. Он ужасается самому себе. Он считал себя выше тех порочных, пустых мужчин, которые всего несколько месяцев спустя после рождения первенца напиваются и целуют другую женщину. Он считал себя более сложным существом. Мало того что Кэллум перебрал глинтвейна, так он еще едва не пустился во все тяжкие, прикидывая тогда на вечере: Куда нам пойти? К ней домой? Прямо сейчас? Он хотел переспать с Софи. Он по-прежнему этого хочет. Он мечтает разговаривать с Софи, слушать диски вместе с Софи, танцевать с Софи, заниматься с ней любовью, поддразнивать ее… О господи! Вот сейчас он едет в машине, с женой и сыном, и при этом мечтает о другой женщине. Но он же не собирается бросать Грейс. Нет? Ну конечно не собирается! Подобный вариант даже не рассматривается. Все эти порочные мысли о Софи не имеют никакого отношения к его безнадежной, обезоруживающей любви к Грейс. Но и от Софи он бы тоже не отказался. Боже, да он, выходит, банальный ловелас! Эта истина доходит до Кэллума, когда он ловит себя на жалостливой мысли: Грейс не понимает меня так, как Софи.

А он не понимает ее. Он больше не понимает свою жену. И затрудняется сказать, страдает она послеродовой депрессией или нет. Грейс считает, что нет. Она говорит, что врач, предположивший это, беседовал с ней от силы минут десять и толком ни в чем не разобрался. Грейс уверяет, что с ней все в порядке. Она улыбается мужу своей красивой улыбкой и говорит: «Не волнуйся».

Кэллуму никогда не забыть, какая паника охватила его, когда в вечер Годовщины она чуть не умерла. Сущий кошмар! Это было наказанием за то, что он поцеловал Софи. Лаура считает, будто бы Грейс съела самосу нарочно. Но Кэллум не знает, правда ли это, а напрямик не спрашивает, потому что боится в ответ услышать «да». И тогда ему придется задать следующий вопрос: «Но почему ты это сделала?» А что, если она скажет: «Потому что видела, как ты целуешься с Софи»? При одной мысли об этом у Кэллума кружится голова. Так что он предпочитает помалкивать. Он держится так, словно это и впрямь был несчастный случай, а врач даже не упоминал про послеродовую депрессию, словно они обычная женатая пара, и все хорошо, и они занимаются сексом, и по-прежнему прикасаются друг к другу, словно несколько недель назад Грейс не сказала: «Ты совсем меня не знаешь». Каждый день Кэллум разговаривает с ней фразами из какого-то сценария: «С добрым утром! Как ты спала? Положить ребенка в кроватку?» Да со служащим бензоколонки он и то беседует более естественно, чем с собственной женой.

Вот и сейчас Кэллум произносит одну из фраз заботливого мужа:

– Хочешь остановиться и выпить кофе, прежде чем ехать дальше?

– Нет, спасибо, не хочу, – отвечает Грейс. – Но если ты сам хочешь, тогда давай остановимся.

– Только если ты хочешь.

– Нет, пожалуй.

– Ну и я тоже не хочу.

Кэллум стискивает руль и устремляет взгляд вперед, на расстилающееся перед ними шоссе.

– Черт возьми, ну куда же подевался телефон? А, вот он, нашла. АЛЛО! СОФИ, ЭТО РОЗА! Я ХОТЕЛА СКАЗАТЬ, ЧТО ВСПОМНИЛА ИМЯ ТОГО ПАРНЯ, КОТОРОГО КОННИ ХОТЕЛА ТЕБЕ СОСВАТАТЬ. ЭТО ДРУГ КЭЛЛУМА, А ЗОВУТ ЕГО… Господи ты боже мой, никак опять эта дурацкая трубка разрядилась? АЛЛО! ДОРОГАЯ, ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?.. НЕ СЛЫШИТ…

Софи просыпается рано и идет в ванную, чтобы взглянуть на герпес. Болячка почти прошла, от нее осталось лишь маленькое пятнышко, как след бледно-розовой губной помады. Жаль, что она не может преодолеть это свое унизительное чувство к Кэллуму: так славно было бы просто дружить с ним, а на душе остался бы лишь крошечный, почти незаметный шрам.

Софи чистит зубы, обдумывая, какую шоковую терапию назначит себе для выработки отвращения к Кэллуму. Каждый раз, вспоминая о Кэллуме, она будет сильно щипать себя за руку повыше локтя. Она натренирует свое сознание, как крысу в лабиринте. Сегодня подходящий день для начала тренировок, потому что она сможет занять свой ум мыслями о новой жизни. Вчера в китайском ресторане они с матерью неожиданно придумали новый план по развитию карьеры Софи.

Дело было так. Гретель вспомнила о той мошеннице-медиуме, которую они встретили в корейской бане и которая вещала про ауру цвета жженого сахара.

«Ну какие могут быть положительные изменения в карьере, если ты, считай, и так уже достигла потолка?!» – недоумевала мать.

Софи согласилась: последние два года на службе все было очень гладко, и, хотя работа ей по-прежнему нравилась, она и впрямь достигла своего потолка, так что стремиться больше было уже не к чему. А потом… Потом Софи вдруг призналась матери, что всегда мечтала: однажды, когда у нее будут дети (ха!), она бросит работу и станет заниматься (в качестве фрилансера) чем-то совершенно другим, например проводить мастер-классы по дегустации вина или, быть может, консультировать тинейджеров или ожесточенных молодых преступников (красивых и небритых), – у нее ведь богатый опыт, в отделе кадров поневоле станешь психологом. А уж как бы ей хотелось снова играть на скрипке в струнном квартете, как это было в университете. Гретель заметила, что Софи не очень представляет себе, сколько свободного времени у нее будет с ребенком. И внесла предложение: почему бы Софи, учитывая, что у нее теперь есть собственный дом и ей не надо выплачивать ипотеку, просто-напросто не уволиться с работы и не начать прямо сейчас воплощать в жизнь некоторые – если не все – свои идеи?!

И теперь получается, что пророчество мошенницы-медиума сбылось: сегодня Софи сидит с блокнотом, обдумывая свой новый стиль жизни и удивляясь, почему прежде это никогда не приходило ей в голову. Наверняка это заинтересовало бы Кэллума, – при этой мысли Софи немедленно сильно щиплет себя за руку, отчего у нее на глазах выступают слезы. Она ставит компакт-диск с Евой Кассиди, вспоминает, что сказал Кэллум об этом альбоме, – и снова щиплет себя за руку. Похоже, способности к обучению у Софи ниже, чем у среднестатистической крысы.

Она стоит у раковины, наливая себе в чашку чай, когда вдруг видит на террасе незнакомца, который прижимается лицом к стеклу, вглядываясь в комнату. Софи в испуге отскакивает, пролив кипяток на руку и разбив чашку.

Дверь моментально распахивается, и всю кухню заполняет мужчина – высокий, худой и бледный.

– Извините, что напугал вас. Я думал, дома никого нет. Я не убийца с топором. Я друг Кэллума, хотя, разумеется, одно другому не мешает: Кэллум вполне мог подружиться и с маньяком, чисто теоретически. – Говоря все это, он берет Софи за руку и подставляет ее кисть под струю холодной воды. – О господи, надеюсь это не слишком серьезно! Наверное, я напугал вас до смерти. Это была ваша любимая чашка?

– Ничего страшного.

Софи улыбается, и мужчина улыбается в ответ. У него грустная, понимающая улыбка, как будто он знает, что жизнь к нему не слишком благосклонна, однако со своей стороны делает все возможное.

– Я Эд, – представляется незваный гость и вдруг переходит на «ты»: – А ты Софи. Мы были знакомы очень давно. Ты не помнишь меня?

И вдруг она со щемящим чувством узнает эту печальную улыбку.

– Эдди Рипл! – ахает Софи и, к собственному удивлению, отдернув из-под крана мокрую обожженную руку, встает на цыпочки и обнимает его за шею.

Грейс и Кэллум вместе застилают постель. Он говорит:

– Эд собирается зайти к Софи, чтобы узнать, не надо ли ей покрасить дом. Он думает, что вроде как знал ее раньше.

Грейс приподнимает матрас и засовывает под него край простыни. После вечера Годовщины Софи послала ей большой букет цветов, но они с тех пор еще не виделись. Странно, что Софи так и не зашла к ним. Странно также, что Кэллум вплоть до этого момента ни разу не упоминал про Софи. Грейс кажется, что тем вечером между ее мужем и соседкой что-то произошло, и от этого она чувствует себя виноватой, поскольку это она их подтолкнула. Эти двое сделались невольными марионетками в игре Грейс, которая решила уйти из жизни и отдать супруга другой женщине. Но они все-таки не деревянные куклы, у них есть собственные мозги, и они не должны были безоговорочно согласиться на чужой план, оправдывает себя Грейс.

Кэллум спрашивает:

– Помнишь, тетя Конни считала, что Эд и Софи будут хорошей парой?

– Правда? – спрашивает Грейс. – Не помню. О господи: Софи и Эд Рипл? Тетя Роза всегда говорила, что сваха из Конни никудышная.

– Уверен, Софи сама найдет себе подходящего человека, – произносит Кэллум.

Грейс поднимает глаза и встречается с ним взглядом. Муж отводит глаза, притворяясь, что занят разглаживанием угла простыни.

Итак, она права. В тот вечер между ними действительно что-то произошло. Интересно, что именно? Просто поцелуй? Наверняка до постели дело не дошло! Куда бы они пошли? В дом тети Конни? Грейс представляет себе, как Кэллум целует Софи. Ей пришлось бы встать на цыпочки (это было бы очаровательно!), а он поглаживал бы рукой сзади ее белую шею. Когда Кэллум целуется, то всегда проделывает такой трюк – поглаживает ей шею большим пальцем, медленными и нежными круговыми движениями. Когда они еще только начали встречаться, у Грейс от этого возникало такое безумное желание, что подгибались колени. А Софи, что она стала бы делать? Сказала бы что-нибудь смешное и милое? Покраснела бы? Наверняка у нее тоже есть какое-нибудь свое ноу-хау. Вероятно, целуясь, Софи проделывает языком нечто необычное и изысканное. А вот у Грейс ничего такого фирменного нет. Она просто позволяет Кэллуму целовать себя и получает от этого удовольствие.