Дмитрий Григорович - Переселенцы

Благодаря усиленному труду Александры Константиновны дела Белицыных заметно улучшаются. Сергей Васильевич находится постоянно в отличном расположении духа. Возвращаясь в Петербург на зиму и являясь в своем обществе, Александра Константиновна снова делается одною из самых милых, образованных женщин большого света; она точно никогда даже и не живала в деревне.

Сергей Васильевич, наоборот, возвращаясь в Петербург, превращается вдруг в самого закоренелого помещика, который никогда как будто не покидал деревни. Он ни о чем больше не говорит, как о посевах, полях, постройках и разных хозяйственных улучшениях. Стоит только коснуться об обязанностях помещика, Сергей Васильевич разгорячается мгновенно. Так как мысли его по этому предмету совершенно сходятся с мыслями жены и так как Сергей Васильевич не наделен большим красноречием, то он с жаром и увлечением повторяет почти от слова до слова монолог, произнесенный когда-то женою и который он на досуге изучил в совершенстве. В обществе своем слывет он замечательным агрономом, примерным хозяином и образцовым помещиком. Мнение это доставляет неизъяснимое удовольствие Сергею Васильевичу, но, по-видимому, оно еще больше радует Александру Константиновну, которая ласково следит глазами за мужем и всегда весело ему улыбается. Она редко вмешивается в разговор и никогда слова не произносит о хозяйстве. Из этого свет заключает, что Белицына очень милая, добрая, но обыкновенная светская женщина, которая ездит в деревню для того только, чтоб угождать агроному-мужу.

Мнение света всегда верно, и мы поступили бы весьма неловко, если б не воспользовались случаем выразить наше глубокое уважение к меткости его приговоров.

Сени, примыкавшая к ним клетушка и задняя часть избы занимали почти половину двора.

Так по крайней мере подумал старик.

Так звали Тимофееву хозяйку.

Истертое и почерневшее полено от долгого пребывания в руках.

Старик не отрывал живых глаз своих от Катерины и ее мужа.

Маше десятый годок был, Петя в зыбке лежал.

Своих-то уж не было – извел, разбойник.

Тут когда-то в глухую осеннюю ночь утонул мужик – совсем утонул, с возом и лошадью.

Так звали ее.

Знак строптивого, беспокойного нрава.

Щадни – гости, на условном языке тульских и рязанских нищих, которые как бы составляют одну семью. Здесь, разумеется, исключительно говорится о нищих по ремеслу. Мы не долго будем пользоваться терпением читателя и приведем только несколько образчиков этого языка, бог весть откуда взявшегося и кем созданного (прим. автора).

Собак.

Дому.

Хлеб.

Ночь, ничего не видно.

Отопри, хозяйка-мать.

Глаза растерял, глядеть нечем, лишился вожака-мальчика, который водит слепых (прим. автора).

Это было прозвище великана.

Мать.

Предположение, которое вызвано было присутствием мальчика.

Глаза у меня в пальцы ушли.

Мясца.

Хлеб.

Деньги.

Овцы.

Мы не здешние, проходимцы, в Москву идем, знать не для чего.

Так звали его.

Истинные господа всегда учтивы и ласковы с людьми.

Герасим Афанасьевич подогнул колени и скорчил жалкую физиономию.

Он выпрямился молодцом и закинул назад голову.

Что, мимоходом сказать, было очень близко к его началу.

Он не раз уж покушался вызвать жену на разговор.

Вожака Фуфаева.

Несмотря на свои шестьдесят лет, Верстан владел страшною силой; величина кулаков его была соразмерна его исполинскому росту.

Нам без этого опасливо: мало ли какого народу на дороге попадается!

Пустить красного петуха, на языке разбойников, значит поджечь (прим. автора).

Так звали владетеля Марьинского.

В настоящем случае было бы неучтиво сказать люди.

А таких нашлось в Марьинском великое множество.

Брови Лапши задвигались беспокойно.

Александра Константиновна, Мери и гувернантка засмеялись.

Он, как уж сказано, слабо видел, и во время его болезни гувернантка неоднократно посылала ему смесь из чая, рома и розовой воды для примочки.

В доме было множество пауков.

Тут Сергей Васильевич обратился к входившему лакею и велел как можно скорее позвать Тимофея и его жену.

Все это не обошлось, разумеется, без крика со стороны Костюшки и других ребятишек.

Их было мало.

Свое собственное считал он всегда бесплодным, не вознаграждающим тяжкие труды его.

Александре Константиновне она не понравилась с первого же дня, и она забыла о ней точно так же, как забыла о ее просьбе.

Дуня стояла в десяти шагах, угрюмо опершись на палку.

Так было сказано в красноречивом письме его.

Утешение, основанное на эгоизме, свойственное всем людям и особенно детям.

Лучина, вынесенная за перегородку, сообщала слабый полусвет в первую половину мазанки.

Александра Константиновна судила по собственным своим чувствам.

Так значилось в конце ее письма.

Этим заключалось письмо ее.

Это было в последних числах июля.

Тут он указал на Мери.

Кроме бешеных, разумеется.

Добывание их было, можно сказать, единственною целью его существования.

Если только можно назвать этим словом настроение духа, возбуждавшее в слепом неодолимое желание расплюснуть кулаком нос Верстана.

Впрочем, трудно было разобрать, пот или слезы так обильно текли по щекам Пети.

Которые опять, разумеется, прозрели, кроме Фуфаева.

Нищие разделяли двух мальчиков.

Петя не забыл даже упомянуть о маленьком брате, пучеглазом Костюшке.

Он не обращался к Фуфаеву и дяде Мизгирю: он знал, что всех суровее и безжалостнее был старый нищий, что стоит только ему согласиться – и все согласятся.

Сколько раз в это время Фуфаев вспомянул вожака своего Мишку – одному богу известно!

Нет, кажется, такого человека в России, у которого не было бы в Москве родственников, особенно пожилых и женского пола.

Она была больше известна под этим именем.

Оно отчасти так и было, потому что он спал всю дорогу.

Что такое две нивы? – пустяшное, нестоящее дело!

Так показалось мужику.

Разговаривали, впрочем, только Андрей и Катерина; Лапша продолжал дуться.

В то время можно еще было выслужившимся протоколистам покупать крестьян.

Так звали хозяйку.

В то время носили еще хохлы; но портрет снят был, вероятно, незадолго до его смерти, потому что хохла не было, а шла во всю голову одна лысина.

Анисья Петровна даже в очках плохо разбирала грамоту.

Так звали девушку.

Не краденый.

Не тайно продаваемый.

Он звал его с некоторых пор своим наследником.

Писарь, зная запрещение, лежавшее на этой торговле, с особенным остервенением напал на торгашей; внушив им опасность, которой они подвергаются, он взял с них вдвое больше, чем с других, после чего падаль пошла в ход и стала даже продаваться лучше всего другого.

Впрочем, он откликивался также на прозвище Цапля.