Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление

— Могу ли я осведомиться о причинах столь неожиданного предложения?

Она взяла с тарелки обернутый белой бумажной салфеткой гамбургер.

— Вот одна из этих причин.

— Благодарю вас. А как насчет остальных?

— Едва ли вам приходилось жить в крупном городе, иначе вы бы знали, насколько трудно отыскать там компетентного человека на любую должность.

— Мне приходилось сталкиваться с этой проблемой.

— В самом деле? Тогда вы меня поймете. Как вам понравится работа в Нью-Йорке с жалованьем десять тысяч долларов в год?

— Никак.

Уже охваченная чудесной перспективой открыть и вознаградить мастера, Дагни оторопело посмотрела на него.

— Наверно, вы не поняли меня, — сказала она.

— Прекрасно понял.

— И вы отказываетесь от подобной возможности?

Да.

— Но почему?

— Это мое личное дело.

— Зачем же вам прозябать здесь, если можно подыскать себе лучшую работу?

— Я не ищу лучшей работы.

— И не хотите получить возможность заработать большие деньги?

— Нет. Но почему вы так настаиваете?

— Потому что я терпеть не могу, когда человек разбазаривает свои способности!

Неторопливо и искренне он ответил:

— Я тоже.

То, как он произнес эти два коротких слова, заставило Дагни ощутить нить глубинного родства между ними; чувство это заставило ее нарушить неписаный закон: никогда никому ни на что не жаловаться.

— Меня просто тошнит от них! — Собственный голос испугал ее, сорвавшись на непроизвольный крик. — Я просто изголодалась по человеку, по-настоящему умеющему делать то, за что взялся!

Прижав руку тыльной стороной к глазам, Дагни попыталась справиться с порывом отчаяния, в котором не хотела признаваться и себе самой; она не подозревала о его истинных масштабах и о том, как мало выдержки оставили ей эти отчаянные поиски.

— Простите, — негромко сказал хозяин кафе. Слово это не было извинением, в нем слышалось подлинное сочувствие.

Дагни посмотрела на него. Он улыбнулся, и она поняла, что улыбка эта была призвана разорвать замеченную и им связь между ними: в улыбке угадывалась любезная насмешка. Он проговорил:

— Однако я не верю, чтобы вы проделали весь путь от Нью-Йорка до Скалистых гор лишь для того, чтобы найти повара для вагона-ресторана.

— Нет. Я приехала сюда с другой целью. — Упершись обеими руками в стойку, Дагни наклонилась вперед, вновь почувствовав холодное самообладание перед лицом опасного противника. — Вам не приходилось примерно десять лет назад знавать молодого инженера, который работал тогда в моторостроительной компании «Двадцатый век»?

Пауза затянулась на секунды; Дагни не понимала смысла обращенного к ней взгляда, полного какого-то особо пристального, настороженного внимания.

— Да, приходилось, — ответил, наконец, ее собеседник.

— Не могли бы вы назвать мне его имя и адрес?

— Зачем?

— Мне настоятельно требуется отыскать его.

— Этого человека? Какое он может иметь значение?

— Сейчас он — самый важный человек на свете.

— В самом деле? Почему же?

— Вы знаете о его работе?

— Да.

— Вам известно, что он натолкнулся на идею, имеющую самое колоссальное значение?

Он опять ответил не сразу.

— Могу я узнать ваше имя?

— Дагни Таггерт. Я — вице-през…

— Да, мисс Таггерт. Я знаю, кто вы.

Собеседник ее произнес это с чисто формальным уважением, однако ей показалось, что он отыскал ответ на докучавшую ему загадку и избавился от сомнений.

— Тогда вы можете понять, что я испытываю к нему далеко не праздный интерес, — сказала Дагни. — Я в состоянии предоставить ему нужный шанс и готова заплатить столько, сколько он запросит.

— Позвольте спросить, что именно пробудило в вас интерес к нему?

— Его двигатель.

— А каким образом вы узнали о нем?

— Я обнаружила сломанную модель среди руин завода «Двадцатый век». Слишком поврежденную для того, чтобы можно было восстановить ее или полностью понять конструкцию, но все-таки достаточную, дабы понять принцип действия и то, что это изобретение способно спасти мою железную дорогу, мою страну, экономику всего мира. Только не спрашивайте теперь, по какому следу мне пришлось пройти в поисках изобретателя. Все это не имеет никакого значения, даже моя жизнь и работа теперь не играют для меня существенной роли… теперь мне важно только одно: я должна найти его. Не спрашивайте, каким образом я нашла вас. Цепочка обрывается здесь. Назовите мне его имя.

Хозяин кафе слушал ее, не шевелясь, глядя прямо в глаза; внимательный взгляд его, казалось, впитывал каждое слово и аккуратно отправлял в архив памяти, не давая понять, зачем. Он надолго застыл на месте, а потом произнес:

— Ваши поиски окончены, мисс Таггерт. Вам не удастся найти его.

— Как его зовут?

— Я не вправе рассказывать вам о нем.

— Он жив?

— Я ничего не могу сказать вам.

— Как ваше имя?

— Хью Экстон.

Едва не расставшись со здравым смыслом, в полной растерянности, она, борясь с немым, необъяснимым ужасом, повторяла себе: «У тебя истерика… нет, просто глупость какая-то… это всего лишь совпадение…» — прекрасно понимая и ни секунды не сомневаясь в том, что перед ней стоит сам Хью Экстон.

— Хью Экстон? — наконец выдавила она. — Философ?.. Последний из адвокатов рассудка?

— Ну конечно, — любезно ответил он. — Или первый предвестник их возвращения.

Испытанное Дагни потрясение не удивило ее собеседника, хотя он явно находил его излишним. Держался он просто и дружелюбно, не видя никакой необходимости скрывать свое имя и не сожалея, что оно стало известно приезжей.

— Вот уж не думал, что в наши дни такая молодая леди, как вы, способна узнать мое имя или придать ему какое-либо значение, — проговорил он.

— Но… но что вы делаете здесь? — Она обвела заведение взглядом. — Это же не имеет никакого смысла!

— Вы уверены?

— Что это? Шутка? Эксперимент? Секретная миссия? Или вы проводите какие-нибудь особые исследования?

— Нет, мисс Таггерт. Я зарабатываю себе на жизнь, — последовал ответ, в искренности которого было просто невозможно усомниться.

— Доктор Экстон, я… это непостижимо, это… вы же… вы же — философ… величайший среди ныне живущих… вы обессмертили свое имя… почему вы делаете все это?

— Потому что я — философ, мисс Таггерт.

И Дагни с полной обреченностью поняла — как и то, что ее упрямству и самоуверенности нанесен суровый урон: она не получит никакой помощи от этого человека, все ее вопросы бесполезны, он ничего не скажет ей ни об изобретателе, ни о своей дальнейшей судьбе.

— Поиски ваши закончены, мисс Таггерт, — негромко повторил он, словно бы подтверждая — как она и предполагала — что способен читать ее мысли. — Поиски ваши безнадежны, тем более, что вы не имеете ни малейшего представления о том, за какое невыполнимое дело взялись. И я советую вам не трудиться, изобретая аргументы и уловки, с целью получить от меня необходимую вам информацию; уговаривать меня тоже бесполезно. Поверьте мне на слово: бес-по-лез-но. Вы сами сказали, что цепочка заканчивается на мне. Это тупик, мисс Таггерт. И не стоит тратить время и деньги на прочие, привычные способы расследования: не надо нанимать никаких детективов. Им ничего не удастся узнать. Вы вправе пренебречь моим предупреждением, но я считаю вас человеком, наделенным высоким интеллектом, способным понять, что я знаю, о чем говорю. Сдавайтесь. Тот секрет, который вы пытаетесь раскрыть, связан с тайной, существенно большей, значительно большей, чем изобретение двигателя, работающего на атмосферном электричестве. Я могу дать вам только один полезный намек: благодаря сути и природе бытия, противоречий не может существовать. Если вы считаете непостижимым, что гениальное изобретение остается брошенным среди руин, и что философ готов работать поваром в забегаловке, проверьте свои предпосылки. Одна из них может оказаться ложной.

Дагни вздрогнула: она вспомнила, что уже слышала такие слова, и слышала их от Франсиско. А ведь этот человек был одним из его учителей.

— Как вам угодно, доктор Экстон, — проговорила она. — Я не стану более расспрашивать вас. Но позволите ли вы задать вам вопрос на совершенно другую тему?

— Безусловно.

— Доктор Роберт Стадлер однажды сказал мне, что когда вы с ним преподавали в университете Патрика Генри, у вас было три любимых студента, три блистательных молодых человека, которым вы предрекали великое будущее. Одним из них был Франсиско д’Анкония.

— Да. Другим был Рагнар Даннескъёлд.

— А третьим?

— Его имя ничего вам не скажет. Он не стал знаменитым.