Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов

Когда смена началась, она поставила Трохима Дубовика и Тимоха к машинам, а сама с Кирой стала на сборку и скорее приказала, чем попросила:

— Давайте постараемся, товарищи!

— Что, завтра праздник какой? Почему тогда лозунгов не вывесили? — притворился непонимающим Трохим Дубовик.

— А ты не знаешь?

— Нет покудова.

— Я именинница сегодня! И баш на баш, честное комсомольское,— покажешь пример, в выходной к тебе работать на стройку пойду…

На сборке Лёдя работала не впервинку. Но раньше не было ответственности за других, не было сознания, что ты определяешь темп работы и твоя воля связывает бригаду воедино. Теперь же она чувствовала, как невидимые нити соединяют ее с остальными, как ее понимают без слов. Ей стало вольно, радостно.

Перед обеденным перерывом не хватило стержней. Их подвозили с перебоями. Расстроенная, рассерженная Лёдя побежала в стержневое отделение к Зубковой, затем позвонила Доре Дмитриевне, в комитет комсомола. А потом, после смены, стоя возле доски, на которой вывешивали сообщения, никак не могла скрыть ликования: «молния» поздравляла бригаду с успехом.

— Я, Кирочка, у тебя буду ночевать,— предложила Лёдя, хмурясь, а глаза все равно искрились.— Только сначала пойдем к нам поужинаем. Ладно?

2

Они легли вместе — на одну кровать. Хотя в комнате было душновато, прижались друг к дружке и обнялись, как любят девушки, когда остаются наедине и желают поделиться секретами.

Улица затихла. Только издалека долетал безостановочный, будто подземный гул — работал завод. В окно заглядывала луна — полная, с туманными очертаниями морей и гор. Но ее светиле падал на пол: в комнате было светло от уличных фонарей.

Ощущая грудью, руками тепло подруги, Лёдя слушала ее путаную исповедь и жалела, и завидовала ей. Об отце Кира говорила мало, но Варакса нет-нет и вспоминался Лёде сам собою. С девичьей беззаботностью она пробовала представить его в могиле, да тщетно. Старик вставал перед глазами в заботах, в труде. Лёдя представляла его и в гробу — но только до той минуты, пока Вараксу закрыла земля.

— Ты не шибко горюй,— убеждала она Киру.— Этим не поможешь. Пожил он славно и память оставил чудесную.

— Я понимаю…

— Теперь у тебя Прокоп. Счастье само скоро привалит, Кирочка!

— Страшновато как-то…

Страшновато от счастья! Лёдя погладила ее и поцеловала. Мать когда-то тоже боялась радоваться. Но она боялась, что своей радостью вдруг помешает счастью, накличет беду, что кто-то завистливый подсмотрит, как она радуется, и покарает за это. Выставлять, на глаза людей можно было только горе. А Кира, видно, боится не за счастье, а самого счастья — справится ли с ним, будет ли достойна его и осчастливит ли человека, который осчастливил ее?

— У вас хорошо началось, и будет еще лучше,— сказала Лёдя, радуясь за подругу.

— Спасибо, Лёдечка!

— Это за что?

— И за то, что жалеешь в горе, и за то, что сочувствуешь в радости. Это ведь не так просто,— особенно делить радость.

— Будет тебе…

— А Прокоп у меня вправду молодец,— уже шепотом, будто кто-нибудь мог подслушать ее, стала рассказывать Кира и порывисто прижалась к Лёде.

— Угу… Его любят,— ответила тем же Лёдя.— От чего это зависит — одних любят, а других нет? Кажется, и делает человек все, что надо, никому плохого не причинил, а не лежит к нему сердце у людей. Ты встречала таких?

— Встречала, конечно… Меня иногда страх берет. Как бы я жила без него? Прошлым летом мы вместе в доме отдыха были. Приехали — ходят все врозь, как хронические больные. А появился Прокоп, простой, поворотливый, и враз окружили его, повеселели, сдружились. Смех, песни. И так до отъезда, потому что и сам он без людей не может. Говорит, кому больше дано, с того больше и спрос. Я за ним, желанным, тоже в огонь пошла бы…

— Вот этим, наверное, и надо мерить человека.

— Ты о чем?

— О людях, которых любят… Как-то они там, в Горьком?..

Кира заснула первая. Она дышала ровно, цочти неслышно, и приятно было смотреть на нее — умолкнувшую, успокоенную, без тревог.

А к Лёде сон не шел. Она думала о том, как это хорошо, когда тебя любят люди и ты достоин их любви. Может, это и есть счастье? Служить людям, заботиться о них. Конечно! Отец взялся писать записки о подполье для партийного архива. Их прочитают считанные сотрудники, но эти записки помогут восстановить истину о некоторых людях в войне, и вот отец трудится, упорно, по ночам…

Усталость проходила. Лёде хотелось, чтобы скорее кончилась ночь, чтобы снова нужно было идти на завод, беспокоиться, что-то доказывать и добиваться своего, скандалить. «Спать, спать!» И говорила она себе и все-таки не засыпала. Нетерпеливое, радостное возбуждение заставляло сердце биться быстрее. Но странное дело — ей ни разу не вспомнился Тимох…

Перед сменой Дора Димина подвела к Лёде девушку. Невысокая, остроносенькая, с косичками, похожая на подростка, она пялила на Лёдю преданные глаза и будто спрашивала: «Ну, почему не радуетесь и вы? Не узнаете?» И впрямь, что-то знакомое было в ней. Лёдя покопалась в памяти и вдруг вспомнила: перед ней падчерица Комлика.

— Новое пополнение. Только что со школьной парты,— сказала Дора.— Хочу, чтоб ты ее учила.

— Я?

— У тебя лучше, чем у кого-нибудь выйдет. А она не новичок, проходила уже практику в сталелитейном. Так?

— Так,— подтвердила девушка. Я тоже прошу вас, Шарупич… Меня Ниной зовут…

Лёдя подумала: что за ирония судьбы? Когда-то ее учил Комлик, а теперь ей приходиться учить его падчерицу. Жизнь сделала еще один круг. Значит, вон как возмужала сама Лёдя. Учительница!..

3

Чтобы почувствовать, как дорога вещь, ее стоит лишь потерять. С человеком же достаточно расстаться. Теперь у Шарупичей только и говорили о Евгене. Его очень недоставало. Квартира словно увеличилась, стала пустоватой, Звонков и тех ополовинело, будто многие из знакомых забыли о них.

Михал работал над усовершенствованием электродержателей, и ему до зарезу нужны были советы сына. Лёдя готовилась к экзаменам, и ей тоже не хватало помощи брата. Евген всегда носил из подвала торф в плиту, ходил за молоком, за хлебом в магазин. А главное — хотелось просто слыщать, видеть его, подтянутого, рассудительного.

Под вечер брат должен был прилететь из Горького, и Лёдя работала с радостным волнением, представляя, как она с Кирой и матерью будет встречать «горьковчан».