Ги Мопассан - Пышка (сборник)

Теперь они беседовали о людях своего круга – об отсутствующих, – о французах, русских, итальянцах, англичанах, немцах. Казалось, они знали их, как родных братьев или соседок по кварталу, ибо мелькавшие в их беседе имена, по большей части незнакомые Мариолю, видимо, были всем хорошо известны.

Он с любопытством слушал этот разговор. Для него была несколько непривычна окружавшая его среда, среда немногочисленного племени аристократов, не связанного никакими границами, того избранного интернационального high life'a,[40] члены которого знают, узнают и находят друг друга всюду: в Париже, Канне, Лондоне, Вене, Петербурге; той касты, которая зиждется на происхождении, воспитании, на традициях элегантной роскоши, на одинаковом представлении об аристократической жизни, на браках и которую в особенности укрепляют придворные связи и дружеские отношения между отдельными монархами, что ставит членов этой касты выше весьма распространенного и пошлого предрассудка национальности.

И только тот или другой акцент, отличавший речь отдельных собеседников, свидетельствовал, что язык, которым они пользовались в том или ином городе, где им приходилось бывать, они изучали в различных странах.

Княгиня и сидевший с ней рядом Мариоль вскоре перестали принимать участие в общем разговоре и перешли на другую тему. Желая понравиться княгине, Мариоль расхваливал охоты в ее владениях, ее выдающиеся способности в верховой езде, ее неутомимость в псовой охоте. Его слова задели в ней самую чувствительную струнку, и в ее глазах и голосе проглянуло то особое благорасположение, которое появляется у страстно увлекающихся людей, если собеседник льстит их мании. Затем они заговорили о путешествиях, о море, о горах, об Альпах. Особенно много хвалили окрестности Экса.

– Завтрашняя экскурсия будет чудесна, – сказала княгиня. – Не буду ее вам описывать: вы увидите сами эти места.

Потом, в знак того, что Мариолю удалось завоевать ее симпатию, она добавила:

– Знаете что? Садитесь завтра в мою коляску. Там будет, кроме вас, одна очаровательная женщин, румынка графиня Мосска.

– Она только что была в игорном зале, не правда ли? – спросил Мариоль.

– Да. С ней был ее отец – такой высокий старик с усами и седой бородкой.

Княгиня рассказала ему о некоторых обстоятельствах жизни этой молодой женщины, обращавшей на себя в Эксе всеобщее внимание своей красотой. Она была вдова графа Мосска, королевского конюшего, убитого на дуэли из-за какой-то карточной ссоры. Это произошло всего полтора года назад. С тех пор графиня все время путешествовала: говорили, что она покинула Бухарест, чтобы прийти в себя от глубокого горя.

– И что ж, она пришла в себя? – спросил с чуть заметной иронией Мариоль.

– Кажется, да, – ответила с улыбкой княгиня.

Затем она поднялась с места: лечебный режим требовал соблюдения правильного образа жизни. После ее ухода вышел из казино и Мариоль: ему хотелось пройтись перед сном по парку.

Время, проведенное в приятном обществе этих изящных женщин, оживило, развеселило, утешило его. Он ясно чувствовал, как среди этих людей, принявших его столь приветливо, испаряется остаток его печали; и он принялся думать о них, как это бывает, когда покидаешь людей интересных и малознакомых.

Он долго бродил по аллеям парка жаркой, душной ночью, одной из тех ночей, что в летние месяцы превращают этот затерянный в глубине долины городок в настоящую баню. Но по мере того как в уме Мариоля бледнели непосредственные впечатления от тех женщин, с которыми он недавно сидел рядом, им снова завладевало ощущение одиночества, пробуждавшееся в нем каждый вечер после разрыва с Анриеттой. Никто уже не ждал его в спальне – и мрак казался ему безграничным, а земля безлюдной. Он испытывал и смутную потребность в женской любви, и ясную потребность в женских ласках, которые властвуют над мужчинами, прожившими долгое время в интимной близости с какой-нибудь одной женщиной. Как он сказал графу де Люсетту, его увлекали до вечера от этих переживаний сначала веселость утренних часов – то чувство, похожее на чувство неопределенной надежды, которое ежедневно пробуждается вместе с нами в нашем сердце, – потом волнения жизни, ее прикосновения, ее мелкие, облекающие заботы. Но каждый вечер, в те же часы, кризис возобновлялся, и в нем смешивались воспоминания, желания, враждебность, вновь возгоравшееся чувство гнева против этой негодяйки, из-за которой он столько страдал и страдает до сих пор. Все же он поздравлял себя с тем, что бросил ее, и, как бы желая укрепить себя, ободрить, убедить себя в том, что не следует жалеть о ней, повторял:

– Черт возьми, как хорошо, что все это кончено!

Не торопясь, он вернулся в гостиницу, прошел в свою комнату, лег и почти тотчас уснул, утомленный путешествием и дневными впечатлениями.

Робер Мариоль проснулся рано: его разбудило начавшееся в гостинице движение. Маркиза была поднята, и солнечные лучи лились сквозь оконные стекла таким потоком, что комната с ее светлыми стенами и белыми занавесками казалась чашей, наполненной ослепительным светом. Мариоль не утерпел и встал.

Одевшись, он вышел из комнаты и пошел по узкому коридору, где перед дверями стояли, словно охраняя их, свежевычищенные туфельки, ботинки и сапоги. Эти куски кожи, то изящные, то грубые, рассказывали о жизни, о быте, о степени элегантности и о социальном положении того, той или тех, кто еще лежал в постели за стеной. Мариоль, полный утренней бодрости и веселости, с улыбкой думал об этом. Два одиноко стоящих изящных башмачка вызвали в нем желание войти в дверь, а мимо толстых, усеянных гвоздями подошв он проходил с презрением, угадывая за дверями храп туриста. Вдруг Мариоль увидел нечто вроде сундука, скрытого занавесками и занимавшего почти всю ширину коридора; сундук несли двое запыхавшихся савояров. В первую минуту ему почудилось, что произошел несчастный случай; сердце его слегка сжалось, как если бы он встретил на улице крытые носилки. Потом он вспомнил, что находится на курорте, где некоторых больных несут прямо из постели принимать предписанные им ванны, а затем приносят обратно. Ему еще два раза пришлось останавливаться на лестнице, давая дорогу таким же носилкам, и он понял, откуда несут…

MONT-ORIOL, 1886 Перевод Н. Немчиновой

Мишле (1798–1874) – французский историк.

Обелиск. – Речь идет о находящемся в Париже египетском обелиске эпохи фараона Сезостриса (XIII в. до н. э.), вывезенном из Луксора.

Тенирс. – Имеется в виду один из двух фламандских живописцев: Старший (1582–1649) или его сын – Младший (1610–1690).

Калло (1592–1635) – французский гравер и рисовальщик.

Перевод И. Миримского.

Ты вестница небес… – цитата из стихотворения Шарля Бодлера (1821–1867) «Гимн красоте».

«Мон-Дор» – название французского курорта в Оверни.

Воочию (лат.).

Рейер (1823–1909) – французский музыкант и композитор.

В подлиннике игра слов: le medecin de Saint-Bain du Siede, основанная на двойном смысле слова Siege, которое означает и «седалище», и «престол» римского папы.

«Пустокарманное предместье» – намек на обнищание старинного французского дворянства, которое в конце XIX века по традиции проживало в аристократическом Сен-Жерменском предместье Парижа.

Теодор Руссо (1812–1867) – художник-пейзажист барбизонской школы.

Особый вид ополчения, созданный в франко-прусскую войну 1870–1871 гг.

Игра слов: L'oiseau vole – птица летит (название игры), Loiseau vole – Луазо ворует.

Насмешливая кличка, которую дали Наполеону III его противники, так как он скрывался под этой фамилией после одной из своих политических авантюр.

Бертан Дюгеклен – французский полководец XIV в., разбивший вторгшихся во Францию англичан.

Карточная игра.

Ради безопасности.

Одно из церковных песнопений, акафист.

Старинный инструмент с клавишами, прототип фортепиано.

Арара– вест-индский попугай.

Экю – монета в 5 франков.

Сен-Лазар – тюрьма для проституток в Париже.

Песня Мюзетты. – Возможно, имеется в виду популярная песня «Мюзетта», написанная французским поэтом Шарлем Кольмансом в 1846 году.

Кавеньяк. – На Монмартрском кладбище похоронены в одной могиле республиканец Годфруа Кавеньяк (1801–1845) и его младший брат, генерал Лу-Эжен Кавеньяк (1802–1857), известный организатор расстрела участников июньского рабочего восстания 1848 года.