Кнут Гамсун - Август

Просто жалко становилось и самого Ездру, и его ближних, они были для всех какими-то изгоями. Теперь вот он стоял в лавке, покупал лопату, и подковы, и пилу, и тому подобную утварь, внимательно разглядывал товар, но почти ничего при этом не говорил, а народ, что был в лавке, и вовсе молчал и жался к сторонке, покуда Ездра делал свои покупки.

— Дома всё в порядке? — спрашивала Поулине.

— Спасибо за заботу, всё в порядке, — отвечал он,

— А как поживает Осия и дети?

— Ничего, спасибо. Ты б заглянула как-нибудь.

— Загляну, загляну.

Тут как раз пришла другая покупательница, Ане Мария, вполне лихая особа, хоть в своё время и отбывала наказание, вокруг глаз морщинки, но собой всё ещё недурна, строптивая, чтобы как-то выделяться среди других, гордая и самоуверенная. Это с какой же стати люди её избегают? Впрочем, пусть избегают, коли им так нравится. Какое-то время после возвращения домой она старалась выглядеть набожной и чуждой всего суетного. Но надолго её не хватило. Такому человеку скорей пристало держаться земного. Не Ане ли Мария когда-то устроила в Поллене страшное представление: хладнокровно и бессердечно дала одному шкиперу с Хардангера утонуть в болоте по дороге к Ездре и не позвала на помощь раньше, чем его засосала трясина? Ну, наказали её за это, наказать-то наказали, а толку что? Разве не стонала на болоте погибшая душа, умоляя, чтоб дали ей успокоиться в освящённой земле? Ведьма, бесстыжая баба! Шли годы, проходило время, но память у людей была крепкая, и бедный Ездра и его семья с тех пор так и страдали от дурной славы. И Ане Марии гордиться было нечем, а сейчас эта бывшая арестантка заявляется в лавку и что-то из себя изображает. Спятила она, что ли?

— Мне нужно полфунта кофе.

Поулине не обратила на её слова никакого внимания, она хотела сперва проводить Ездру, расспросив перед этим зятя о семье.

— Мне нужно полфунта кофе, — повторила Ане Мария.

— Слышу, слышу, — отвечала Поулине.

— Ну так получу я кофе или нет?

— К чему такая спешка? — досадливо спросила Поулине.

И Ане Мария изменила тон:

— Очень вас прошу, дайте мне, пожалуйста, кофе. У меня котелок висит на огне, как бы он не выкипел!

— До свиданья, — сказал тут Ездра и ушёл.

Нет, Ане Мария не особенно высовывалась, потому как в Поллене вполне хватало людей, которые могли её осадить. Впрочем, она была хорошей хозяйкой и верной женой своему Каролусу, который с годами стал каким-то вялым и вообще ушёл в себя. Ане Мария отлично управлялась с младенцами, помогала при родах, вообще много чего умела, выучившись по книгам, и, хотя у самой у неё детей не было, к ней можно было обратиться с любым вопросом, и она на всё знала ответ, что правда, то правда. Вот пусть она этим и занимается и не лезет выше.

У Поулине в лавке бывает много народу, тут и покупатели, которые и впрямь пришли по делу, чтобы купить фунт крупы или полфунта зелёного мыла, но, кроме того, заявляются всякие бездельники и трепачи, которые приходят, чтобы повидать друг друга и узнать последние новости. А из всех лоботрясов самый скверный, пожалуй, Теодор. Он никогда никем не был, он так никем и не стал, ничтожество, да и только, он часами стоит, навалясь на прилавок, и как в былые дни заводит с Поулине разговоры, хотя она никогда ему не отвечает; он расспрашивает о новостях всех, кто ни заглянет в лавку, об урожае в их краю, о рыбной ловле. Теодор держится солидно и сплёвывает совсем по-мужски, но на самом деле ведёт себя как ребёнок, он болтливый и ещё не слишком чист на руку, Поулине за ним украдкой приглядывает, чтобы он не цапнул чего-нибудь с полки и не припрятал под одеждой. Несколько раз ей случалось выуживать из его карманов мелкую добычу — к величайшему удивлению для самого Теодора, тот решительно не мог понять, как это всё очутилось у него в кармане, не иначе кто-то засунул для смеху.

С годами Теодор так и не превратился в достойного и хорошего человека, под стать ему оказалась и Рагна, его жена, они в Поллене были ничтожные из ничтожных. Но зато дети у них получились хоть куда, трое детей, один другого лучше, мальчик и две девочки. Их и кормили очень скудно, и с одеждой у них было из рук вон, но они на это не обращали внимания, а росли себе большие и здоровые; мальчик с крепкими кулаками и сильный духом хоть и не учился, но голова у него на плечах была что надо, и энергии тоже хватало, а обе девочки уродились красивые и похожие на мать, ну такие красивые, как бывают цветы и птицы, и, едва подросши, обе пошли в услужение, каждая — на своё место. Они работали, они так рано повзрослели, эти сестрички, обе стали служанками, одна, старшая, работала у Ездры и Осии, другая — сразу после конфирмации прислуживала в пасторате, они там и ели лучше, им вообще у чужих было лучше, чем дома; они зарабатывали на кой-какую одёжку, смеялись и были вполне счастливы.

И при всём при том они были детьми Теодора и Рагны, отличная поросль, хоть и произошла от ничтожных родителей, из бедного дома. Впрочем, родители немало гордились своими детьми, которые так хорошо себя показали и выросли такими, как положено; их мать, бедная жена Теодора, в своё время тоже была очень недурна собой, да и сейчас выглядела отлично. Народ они, конечно, не очень, по правде говоря, плоховатый народ, но всё же не настолько, чтобы считать их последним сбродом; они были бездеятельные и приниженные, жилось им несладко, но от этого они вовсе не становились робкими и боязливыми, скорей даже наоборот. Рагна и по сей день так хороша собой, что за ней нужен глаз да глаз...

Ещё в лавку к Поулине приходит Каролус. Он стал грузный и раздумчивый, слоняется молчаливо по соседям, но его вполне уважают, отчасти потому, что и он когда-то был старостой, а отчасти потому, что у него был самый большой дом во всей округе и он каждый год сдавал его под рождественское гулянье. Теперь Каролус уже не такой, каким был раньше, он утратил прежний кураж, стал ненадёжным, он хоть и ходит как прежде за рыбой к Лофотенам, хоть и командует как прежде у себя на баркасе, но он уже далеко не такой лихой, теперь он боится моря и предпочитает быть на берегу. Жизнь у него стала какая-то странная, он уже далеко не тот честолюбец, каким был прежде, осталась разве что старательность, необходимая для того, чтобы прокормить себя и жену. А уж горбатиться больше, чем нужно... Детей у него никогда не было, он да Ане Мария — вот и вся семья, совсем не так, как у Ездры. Ездра очень жадный на землю, он с утра до вечера гнёт спину на своих полях и лугах, Так ведь у него есть кому оставить своё добро, детей у него полно, сплошь наследники. Нет, не было у Ане Марии детей в молодости, не обзавелась она детьми и когда пришла после отсидки в Тронхейме. И ведь странно: она ничем не хуже других и сложена хорошо, а вот поди ж ты. И не засохла она, покуда сидела, не превратилась в старую деву, была такая же разбитная, как и раньше, и мужу приходилось всё время увёртываться, чтоб она не слишком его теребила. Но вообще-то, если вникнуть, Ане Мария была отличная женщина, она не раз и не два сама бралась за дело, когда Каролус терялся, и неплохо справлялась. Не будь её, он засел бы дома и даже рыбу не сушил бы на зиму, а из чего тогда прикажете платить налоги и оплачивать покупки у Поулине? Да, можно смело сказать, что Ане Мария не оставила бы так скоро своё благочестие и набожность, приобретённые в тюрьме, не будь у неё мужа, и жилья, и всяких земных дел, о которых нужно печься.

Больших покупок Каролус никогда не совершал, разве что купит немного писчей бумаги. Он делал вид, будто ему надо выполнить то либо иное поручение, хотя уже давным-давно не ходил в старостах, а был всего лишь школьным инспектором, да и писать-то никогда не умел. «А ну-ка, дай мне самой плотной твоей бумаги, — говорил он Поулине, — а тонкий листочек, который ты дала мне в прошлый раз, я сразу прорвал пером».

Среди покупателей Каролус замечает Рагну; по старой привычке, приобретённой во времена, когда он был старостой, он обращается с народом приветливо и по-отечески, в том числе и со щуплой, маленькой Рагной. Это он так важничает на свой лад. Каролус спрашивает:

— А Теодор твой дома или где?

— Дома, дома, а тебе зачем?

— Передай ему, что я охотно взял бы его с собой, когда выйду за сельдью.

Рагна, обрадованно:

— Непременно скажу. А ты когда выйдешь?

— Да прямо сразу. Чего ждать-то?

Рагна исполнена благодарности. Это и впрямь великая радость, что Каролус хочет выйти за сельдью и взять с собой Теодора, значит, к картошке добавится рыба. И значит, дома будет еда, хорошая еда.

— Да, ты всегда заботишься о нас, бедняках, — говорит она Каролусу.

Тот, конечно, отмахивается, но вообще-то доволен, когда ему говорят слова благодарности, такой он важный.

— Хотя ведь вы с Теодором особой нужды и не терпите, у вас вон дети какие удачные.

— Это правда, — признаёт Рагна и заметно оживляется, как всегда, когда говорит о детях. — Только их осталось всего двое.