Кнут Гамсун - Плут из плутов

И тут что-то надломилось в ней.

Элина стала вялой и равнодушной, в школу приходила неумытая, забыв дома учебники. Окружённая недоверием, преследуемая испытующими взглядами, она вся съёживалась при встречах с учительницей, боялась смотреть людям в глаза. Она усвоила привычку оглядываться украдкой, что придавало её лицу вороватое выражение. И вот, наконец, для неё настал день конфирмации, и тут пастор заготовил для неё проповедь о том, что значит согрешить против одной из божьих заповедей, и все соседи принялись судачить о ней, что, дескать, из неё получится. И она бежала от своих соседей, из крохотной своей лачуги. Над городом сияло солнце, люди слонялись по улицам с цветками в петлицах, и сама она тоже спешила за город в пролётке…

Сегодня ночью я снова встретил её. Она живёт вон там, внизу; стоя в воротах, она шепотом окликнула меня. Ей не удалось избежать встречи со мной, я услышал её голос и узнал красный рубец на лице. Но до чего же она располнела!

— Поди сюда, я здесь, — сказала она.

— Да, и я тоже здесь, — отвечал я. — Как ты выросла, Элина!

Выросла? Что это ещё за разговор? Некогда ей со мной лясы точить. Если мне неохота идти к ней, то незачем и околачиваться тут, только других отпугивать.

Я назвал себя, заговорил про наш задний двор, про маленькую Ганну, про всё, что вдруг пришло мне на ум.

— Пойдём к тебе и там поговорим! — сказал я ей. Когда мы вошли, она спросила:

— Вино поставишь?

Вот она какая теперь стала.

— Подумай только, если бы с нами была Ганна! Мы снова сели бы втроём и стали бы болтать обо всём на свете.

Элина оглушительно захохотала:

— Что за вздор вы несете? Вы что, в детство впали?

— Неужели ты забыла Ганну? — спросил я. Она раздражительно сплюнула.

С чего это я затвердил про Ганну? Не воображаю ли я, что она всё ещё ребёнок? Ганны давным-давно уже нет, и ни к чему весь этот вздор! Так как, принести вино?

— Что ж, изволь.

Она поднялась и вышла из комнаты.

Из соседних комнат доносились голоса, хлопанье пробок, брань и крики. Где-то распахивались и захлопывались двери, кто-то выбегал в коридор и окликал служанку, отдавая ей то или иное приказание.

Возвратилась Элина. Закурив сигарету, она попыталась было сесть ко мне на колени.

— Отчего мне нельзя посидеть у тебя на коленях? — спросила она.

— Не для того я сюда пришёл, — отвечал я.

— Тогда плати за вино и ступай.

Я сказал:

— Присядь хоть ненадолго, и мы немножко поговорим. Конечно, я оплачу тебе потерянное время! — И я дал ей деньги, я не считал их, но денег было довольно много.

Тут она сразу смягчилась и послушно присела на стул. Но никакого разговора у нас не вышло. Всякий раз, когда я о чём-нибудь её спрашивал, она принималась что-то напевать или закуривала очередную сигарету прежде, чем мне ответить. О прошлом она ничего и слышать не хотела. Старый, грязный задний двор, что уж там вспоминать! А нельзя ли ей угостить вином служанку, ту, что сидит в коридоре?

— Конечно, можно.

— Знаете, — сказала она, — ведь та служанка — моя мать. Она тут прибирает за нами, девушками. Это я помогла ей сюда устроиться. Она здесь очень прилично зарабатывает.

Она вынесла в коридор стакан вина и тут же вернулась назад.

— За ваше здоровье, старый друг! — сказала она. И мы выпили.

Тут она снова захотела сесть ко мне на колени.

— Не надоело тебе здесь? — спросил я.

— Надоело? Нет, ни капли. А почему мне нельзя сесть к вам на колени?

— И давно ты здесь?

— Не помню точно. Не всё ли равно? Выпьем ещё?

Мы выпили. Она снова хрипло пропела обрывок какой-то песенки, сущую чепуху, наверно, из какого-нибудь эстрадного представления.

— Где ты слыхала эту песню?

— В «Тиволи».

— И часто ты туда ходишь?

— Да, когда есть деньги. А вот сейчас я на мели. Хозяйка сегодня требовала у меня денег. Она такую большую плату с нас берёт, так много, что нам самим ничего не остаётся. Может, дашь мне ещё денег?

По счастью, у меня ещё оставалось немного денег, и я отдал их ей.

Она взяла их, не сказав мне даже «спасибо», внешне совсем бесстрастно, может, только в душе немного порадовалась. Тут же она потребовала, чтобы я заказал ещё одну бутылку вина. Наверно, решила, что меня стоит потрясти покрепче.

Принесли вино.

Но тут ей вдруг захотелось показать меня остальным. Она сказала, что пригласит двух-трёх девушек и угостит их вином. Девушки пришли. Они были в коротких накрахмаленных юбках, шуршавших при каждом их движении, с голыми руками и коротко подстриженными волосами.

Элина представила меня, как оказалось, она отлично помнила моё имя. И тут же стала хвастать, что я дал ей кучу денег, что я её добрый старый друг и что, сколько бы денег она у меня ни потребовала, я нипочём ей не откажу. И так оно было всегда. Потому что я очень богат.

Девушки выпили и тоже развеселились, они наперебой сыпали двусмысленностями и горланили обрывки песен. Элина ревновала, когда я заговаривал с другими, сердито и угрюмо огрызалась. Но я нарочно обращался к другим, желая, чтобы сама Элина тоже разговорилась и позволила мне заглянуть в её душу. Однако мои старания не имели успеха: упрямо откинув назад голову, она занялась какими-то хлопотами. Под конец она схватила своё пальто и собралась выйти на улицу,

— Куда ты? — спросил я.

Она не ответила, продолжая с надменным видом что-то напевать, и надела шляпу. Неожиданно, распахнув дверь в коридор, она крикнула:

— Гина! — Так звали её мать.

Та подошла, тяжко ступая, шаркая разношенными туфлями, постучала в дверь, затем, распахнув её, встала на пороге.

— Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты каждый день вытирала на комоде пыль! — властно сказала Элина. — Вот какую грязищу развела! Меня такая уборка не устраивает, ясно тебе? И вон те фотографии тоже надо вытирать каждый день суконной тряпкой!

Мать ответила:

— Ладно! — и собралась было уйти. Всё лицо её было в морщинах, щеки запали. Она покорно слушала дочь, не сводя с неё глаз, боясь что-либо упустить из её слов.

— Запомни это раз и навсегда. Ясно? — сказала Элина.

Мать ответила:

— Да, чёрт побери, — и вышла. Она тихо прикрыла за собой дверь, только бы не слышать крика. Но сама она была на вид весьма свирепая женщина,

Элина между тем уже оделась. Обернувшись ко мне, она сказала:

— А теперь заплатите за вино и уходите!

— Спасибо за угощение! — сказали девушки и осушили стаканы.

Я был несколько ошарашен.

— Заплатить за вино? — переспросил я. — Одну минуточку, пожалуйста. Мне казалось, что я уже отдал вам деньги за вино, но, может, у меня ещё кое-что осталось. — Я снова полез в карман.

Девушки стали смеяться.

— Нечего сказать, богатый у тебя дружок! Ты же хвастала, будто он дал тебе кучу денег, а теперь, выходит, ему нечем платить за вино! Ха-ха-ха!

Тут Элина обозлилась на них из-за меня.

— Вон отсюда! — закричала она. — Нечего вам больше здесь делать! У него денег куры не клюют! Сейчас я вам покажу, сколько он мне дал! — И она с торжеством швырнула на стол кредитки и серебро. — Вон, глядите, он за всё уже заплатил — и за вино, и за меня тоже! Уж вы-то, почитай, за всю жизнь столько денег не видали! Я могу отдать хозяйке плату за целых два месяца, поняли? Я только для того это сказала, чтобы немножко его подразнить, подшутить над ним! А теперь убирайтесь! — И она выставила девиц в коридор. Заперев за ними дверь на замок, Элина рассмеялась резким нервным смехом. — Я и в самом деле не хочу, чтобы они здесь торчали, — оправдываясь, сказала она. — И вообще-то они надоедливые бабы, и потому я не вожу с ними компании. Правда ведь, они надоедливые?

— Нет, я что-то этого не заметил, — сказал я, желая её пристыдить. — Они отвечали мне, когда я к ним обращался, и рассказывали о себе всё, что мне хотелось у них узнать. Очень милые девушки.

— Если так, убирайся и ты, тоже! — крикнула мне Элина. — Можешь пойти к ним, если охота. Я тебя не держу.

На всякий случай она спрятала деньги, которые швырнула на стол.

— Мне очень хотелось бы спросить тебя кое о чём, — сказал я, — только изволь спокойно присесть на стул и выслушать меня.

— Спросить меня кое о чём! — насмешливо передразнила она. — Мне с тобой детей не крестить! Верно, опять что-нибудь про Ганну? От твоих дурацких разговоров про Ганну меня рвёт! Этим сыт не будешь!

— Не хочешь ли ты расстаться с этой жизнью? — спросил я.

Притворившись, будто не слышит вопроса, она снова начала сновать по комнате, что-то прибирая, и при этом насвистывая для бодрости.

— Расстаться с этой жизнью? — сказала она, вдруг вплотную подойдя ко мне. — А чего ради? Куда мне деваться? Кто, по-твоему, возьмёт меня замуж? Кому я такая нужна? А в услужение я не пойду.

— Может, надо попытаться уехать отсюда и начать честную жизнь в другом месте.