Тощий Мемед - Яшар Кемаль

обычном, привычном его значении, так и в смысле «бунтовщик». «Эшкия» называли в Турции всякого, кто, совершив какой-либо уголовно наказуемый проступок, уходил в горы с оружием в руках и скрывался от преследования. Люди уходили в «эшкия» по разным причинам: убив кого-нибудь из-за земли, из-за женщины, по кровной мести и т. п. Иногда «эшкия» действовали в одиночку, а нередко создавали целые отряды, насчитывавшие порою до ста человек. По характеру «эшкия» резко отличались друг от друга. Были такие, которые грабили всех и всякого, но были и другие, действовавшие исключительно из социальных побуждений. Эти вторые отнимали деньги и продукты только у богатых помещиков и купцов, чтобы раздать их бедным. Они пользовались огромной симпатией простых людей, во-первых, потому, что были защитниками крестьянина от притеснений помещика, и, во-вторых, они были обиженной стороной, к которой народ всегда проявляет участие и даже любовь. В этой симпатии есть также известная доля романтики, которой окружен «эшкия», бродящий в горах…

О многих известных «эшкия» в народе созданы песни и легенды. Есть даже крупные «дестаны» — эпопеи о подвигах таких выдающихся «эшкия», как Кадыкыран, Сары Зейбек, Козаноглу. К ним в известной степени относится и эпопея о легендарном народном герое Кёроглу, известном на всем Ближнем и Среднем Востоке, которого можно считать классическим образцом «эшкия» в самом лучшем его значении.

Проблема «эшкия» всегда была связана с проблемой земли. Там, где происходила борьба за землю, тотчас же появлялись десятки и сотни «эшкия». Особенно широкое распространение получило движение «эшкия» в Турции к концу XIX века, когда кочевые туркменские племена были насильно переселены с гор Тавра на равнину Чукурова в южной Анатолии. Вначале кочевники сопротивлялись переселению, не желали расстаться с привычным образом жизни. Вспыхнуло крупное восстание кочевников во главе с известным вождем, беем племени Козаноглу. Но восстание было подавлено, и кочевники стали обосновываться на Чукурове. Началась жестокая борьба между беями племен за лучшие земельные угодья. Происходили бои между крестьянами только что отстроенных деревень, создавались вооруженные отряды. Земли одной деревни за ночь захватывались крестьянами другой, иногда деревня полностью уничтожалась и на ее месте строилась новая. Убийство из-за земли стало обычным делом. Тавр кишел крестьянами, ушедшими в «эшкия».

Борьба за землю на Чукурове, начавшаяся в конце XIX века, продолжается и по сей день. Она полна трагическими событиями. Одно из них и легло в основу романа Яшара Кемаля «Тощий Мемед».

Автор изобразил в своем произведении только одну сторону борьбы за землю на Чукурове, связанную с движением «эшкия». Судя по заявлению Яшара Кемаля в турецких газетах, он намерен в последующих своих романах дать более широкую картину этой борьбы.

В романе «Тощий Мемед» Яшар Кемаль разработал новую сторону проблемы «эшкия», превратив «эшкия» из стихийного бунтаря в сознательного борца за освобождение крестьян от векового гнета.

Ненависть Мемеда к помещику Абди-аге в узколичном плане перерастает в ненависть ко всем хозяевам, отнимающим у крестьян их труд, землю, их счастье. Тощий Мемед предстает перед читателем как выразитель вековых стремлений крестьян, мечтающих когда-нибудь стать хозяевами собственной земли, собственного урожая, собственного труда.

Крестьяне деревни вначале смотрят на Мемеда как на человека, обиженного Абди-агой и поэтому готового ему мстить. Они оправдывают его поступки: в конце концов несправедливость и зло должны быть наказаны. Но потом крестьяне вдруг видят, что Мемед борется не только за себя, но и за них самих. Они видят, что, убив Абди-агу, Мемед отплатит ему не только за свои собственные страдания, но и за страдания всех крестьян.

До этого им и в голову не приходило, что можно жить без Абди-аги. Но после побега аги из деревни, когда они впервые в жизни собрали весь урожай для себя, крестьяне начали подумывать о том, что хорошо бы навсегда избавиться от Абди-аги. Они уже осмелились усомниться в святости издавна выученной заповеди: «Один родится бедным, другой богатым. Это воля божья. Грех зариться на имущество других…» И они начали думать о том, что мир устроен несправедливо.

Мемед невольно содействовал рождению элементарного самосознания у крестьян. Они начинают понимать, что существующий порядок вещей не есть что-то незыблемое, что его можно изменить. Именно этого боится больше всего на свете Абди-ага. Он боится, что примеру Мемеда, раздавшего крестьянам земли деревни, последуют другие. «Сегодня меня, а завтра тебя, — говорит Абди-ага Али Сафе-бею, — вот что меня пугает. В горах много разбойников. Пусть. Это меня не волнует… Земля! Вот в чем суть дела! Если крестьяне поймут это, их уже не остановишь. Нет, я не боюсь своей смерти, ты это знаешь, Али Сафа-бей… Надо поскорее убить этого мальчишку. Он напомнил ослу про арбузную корку». И Абди-ага посылает в центр телеграммы, требует задушить опасную идею Мемеда в самом зародыше, пока не поздно…

В лице Мемеда нашли своего защитника крестьяне не только его родной деревни, но и всех окрестных деревень Чукуровы. Они связывают свои мечты о земле с именем Мемеда и думают, что, если к ним в деревню придет Мемед, они непременно получат обратно свои земли.

Яшару Кемалю удалось с большой художественной убедительностью изобразить одно чрезвычайно важное явление, характерное для многих стран современного Востока: он показал пробуждение в крестьянских массах протеста против существующих порядков в деревне, пробуждение активного сопротивления. Этот стихийный протест, который наиболее ярко проявился у Мемеда, к концу романа овладевает всеми крестьянами деревни. Отступись, откажись Мемед от борьбы, его заставил бы народ продолжать ее, как это в конце концов и происходит. «В романе сильны не личности, а народ, — так объясняет идею своего произведения Яшар Кемаль, — Тощий Мемед сам по себе является индивидуальным характером, но его принуждает народ; крестьяне деревни заставляют его действовать».

Было бы, конечно, ошибкой усмотреть в стремлениях Яшара Кемаля какое-либо желание социальной революции в стране. Он далек от этого. Он лишь старается добросовестно изобразить положение, сложившееся в современной турецкой деревне, показать происходящие в ней социальные явления, надеясь, что таким образом поможет излечить социальные язвы в стране. Он указывает на пожар, вспыхнувший в доме, и хочет направить туда пожарную команду, как образно определил задачи передовых художников слова известный турецкий писатель Самим Коджагёз. Не случайно Яшар Кемаль нигде ни словом не упоминает о позиции правительства в отношении тех чудовищных несправедливостей и дикого произвола, которые царят в деревне. Больше того, он всячески подчеркивает, что правительство о них ничего не знает, что во всем виноваты местные начальники, дающие правительству ложную информацию. Каждый раз, когда кто-нибудь решается довести до сведения центральной власти о беззаконии, допускаемом