Шолом Алейхем - С ярмарки

Трудно было себе представить, что два таких любящих друга, как Шолом, сын Нохума Вевикова, и сирота Шмулик должны будут расстаться навеки… Во-первых, с какой стати друзьям вообще разлучаться? Кроме того, они ведь поклялись перед богом, целовали цицес,[9] что один без другого никогда никуда не уедет и что бы с каждым из них ни случилось, куда бы их ни забросило, они будут всегда жить душа в душу. Это была дружба Давида с Ионафаном. Но кто мог предположить, что раввин, правда уже глубокий старик, лет семидесяти, вдруг ни с того ни с сего ляжет и помрет и сирота Шмулик уедет со вдовой раввина в какое-то местечко, бог весть куда, в Херсонскую губернию, и бесследно исчезнет, точно никогда никакого Шмулика на свете не бывало.

Однако это легко говорится, но не так просто делается. Вы думаете, так просто раввин ложится и помирает? Наш раввин, который всегда был хилым, болезненным от постоянных постов и воздержаний, на старости лет слег в постель, пролежал больше года без еды и питья, читал только священные книги, молился и боролся с ангелом смерти. Шмулик рассказывал своему товарищу и при этом клялся всеми клятвами, что каждый день в сумерки между предвечерней и вечерней молитвами влетает через щель в окне черный ангел, становится у раввина в изголовье и ждет – не перестанет ли он молиться, тогда он ему сделает «хик!» Но раввин хитрей его: он не переставал молиться ни на минуту, либо молился, либо читал священную книгу.

– Как же он выглядит?

– Кто?

– Ангел смерти.

– Откуда мне знать?

– Ты ведь говоришь, что он приходит, значит ты его видел.

– Глупый ты, кто видит ангела смерти – тот не жилец на свете. Как же я мог его видеть!

– Откуда же ты знаешь, что он приходит?

– Вот тебе раз! А как же! Он, думаешь, станет ждать приглашения?

День смерти раввина был праздником для наших друзей. Раввина хоронили так пышно, как может себе позволить раввин в маленьком местечке. Лавки были закрыты, хедеры распущены, и весь «город» пошел его провожать.

На обратном пути наши задушевные друзья – Давид и Ионафан – шли позади всех. Взявшись за руки, они двигались не спеша, чтобы вдоволь наговориться. А поговорить было о чем: о смерти раввина, о том, как он явится на тот свет, как его там встретят у врат рая, как примут и кто выйдет почтить его прибытие.

Шмулик знал все, даже что делается «там». И обо всем говорил так, точно присутствовал при этом. Выходило, что раввин вовсе не умер, он только перенесся в другой мир, в лучший мир, где его ждали – с рыбой Левиафаном, с быком-великаном, с заветным вином и со всеми яствами рая. О, там он узнает настоящую жизнь, новую, счастливую жизнь в великолепных райских садах вместе с такими праведниками, как Авраам, Исаак и Иаков, Иосиф праведный, Моисей и Аарон, царь Давид, царь Соломон, пророк Илья и Маймонид, Бал-Шем-Тов, ряжнинский чудотворец. Как живых, изобразил их Шмулик, как живые, стояли они перед глазами – у каждого свое лицо и свой облик: праотец Авраам – старец с седой бородой, Исаак – длинный и худой, праотец Иаков – болезненный и сутуловатый, Иосиф – «красавец», пророк Моисей – малорослый, но зато широколобый, первосвященник Аарон – высокий, с длинной камышовой палкой в руках, царь Давид – со скрипкой, царь Соломон – в золотой короне, Илья-пророк – бедный еврей, Маймонид – франтоватый мужчина с круглой бородой, Балшем-Тов – обыкновенный еврей с обыкновенной палкой, ряжнинский чудотворец – почтенный человек в шелковом кафтане.

Разбирало желание повидаться со всеми этими важными лицами. Очень хотелось побыть с ними там в раю, отведать хоть кусочек Левиафана и быка-великана, выпить хоть глоток заветного вина. Можно было позавидовать раввину, который живет там в свое удовольствие. Мы совсем забыли, что его только что опустили в тесную холодную могилу, засыпали липкой черной землей, сровняли могилу деревянными лопатами, и сам Шмулик прочел над ним поминальную молитву, потому что раввин был бездетным.

«Давид и Ионафан» разлучаются навеки. – Тайна клада. – Потеря товарища.

Всю неделю, когда жена раввина отсиживала траурные дни, Шмулик бродил в одиночестве по городу, с видом сироты, который еще раз осиротел. Он с пе. терпением ждал вечера, когда детей распускают из хедеров – тогда уж он сможет повидаться со своим товарищем Шоломом, еще больше привязавшимся к нему с тех пор, как скончался раввин. Оба друга как бы инстинктивно чувствовали, что вскоре им придется расстаться. Как это случится, они еще сами не знали, да и не хотели знать. Поэтому они старались все вечера проводить вместе, быть как можно ближе друг к другу.

К счастью, время стояло летнее. А летом в хедере по вечерам не учатся. Можно забраться вдвоем в сад Нохума Вевикова и просидеть там под грушей, беседуя, и час, и два, и три. Можно и за город пройтись, далеко-далеко, за мельницы, только бы не встретились им крестьянские ребятишки и не натравили на них собак.

Там, за мельницами, приятели могли наговориться вдоволь. А поговорить было о чем. Обоих интересовало одно: что будет дальше, если Шмулику придется уехать. Шмулик слышал, что вдова раввина собирается куда-то далеко, в Херсонскую губернию. У нее там сестра, которая пишет, чтобы она приехала. А раз едет вдова раввина – значит, и Шмулик едет. Что он здесь будет делать один? Ему даже негде голову приклонить.

Он разумеется, едет ненадолго и во всяком случае не навсегда. Как только приедет туда, сразу сядет за изучение «каббалы». Постигнув тайну тайн, он вернется в Воронку и примется за дело – станет искать клад. Он будет поститься сорок дней, каждый день будет читать по сорок глав из псалмов, а на сорок первый день тайком выскочит из дому, так, чтобы его никто не заметил, отсчитает сорок раз сорок, стоя на одной ноге сорок минут по часам.

– А откуда у тебя часы?

– Теперь их у меня нет, а тогда будут.

– Где ж ты их возьмешь?

– Где я их возьму? Украду. Какое тебе до этого дело?

Шолом заглядывает своему товарищу в глаза. Шолом боится, не обидел ли он его, не сердится ли он. Но Шмулик не такой товарищ, которого можно потерять из-за одного слова. И Шмулик не перестает рассказывать о том, что будет, когда они вырастут и станут взрослыми. Чего только не сделают они в этом городе, как осчастливят они воронковцев! Речь его льется, как масло, и тянется, словно сладчайший мед. И не хочется уходить домой в эту теплую, летнюю, чарующую ночь. Но уходить нужно, нужно идти домой спать, иначе еще влетит. И друзья прощаются до завтра.

Но прошло одно завтра, и второе завтра, и еще одно – а Шмулика нет! Где же он? Уехал. Уехал вместе со вдовой раввина в Херсонскую губернию. Когда? Каким образом? Даже не простившись?!

Растерянный, ошеломленный, остался Шолом один, один как перст. Уехал лучший друг, самый любимый, самый дорогой. Уехал! Почернел белый свет. Опустела жизнь: к чему жить, если нет Шмулика! Оставленный друг почувствовал странное стеснение в горле, защемило в груди. Забившись в дальний угол, он долго-долго плакал.

Как вы думаете: жив ли еще этот занятный паренек мечтательными глазами, с милой, чарующей речью, которая льется, как масло, и тянется, как сладчайший мед? Где он теперь и кто он такой? Проповедник? Раввин? Меламед?[10] Купец? Лавочник? Маклер? Или просто бедняк, нищий и убогий? А может быть, его занесло в страну золота, в Америку, где он «делает жизнь». Или, быть может, он уже покоится там, где все мы будем покоиться через сто лет на радость червям.

Кто знает, кто слышал что-нибудь о нем – откликнитесь!

Новый приятель, умеющий петь. – Проказники-мальчишки из хедера играют в театр». – Из босоногого сорванца вырастает знаменитый артист.

Долго печалиться и оплакивать своего утерянного друга Шолому не пришлось. Бог вознаградил его и вскоре послал нового товарища.

Случилось это так: поскольку старый раввин умер и местечко осталось без раввина, Нохум Вевиков бросил все дела и отправился в соседнее местечко Ракитно, в котором жил раввин-знаменитость по имени Хаим из Медведевки. Его-то Нохум Вевиков и привез в Воронку. Новый раввин привел в восторг все местечко. Ибо, помимо того, что он был великим знатоком писания, богобоязненным человеком и сведущим в пении, он был еще и большим бедняком, а поэтому попутно взялся обучать старших детей уважаемых горожан.

Тем не менее старому меламеду Зораху не отказывали – упаси бог! Как можно ни с того ни с сего отнять у человека хлеб? И Зорах остался учителем библии и письма (еврейского, русского, немецкого, французского и латинского, хотя ни сам учитель, ни дети не имели никакого представления обо всем этом). Талмуду же обучались у нового раввина. И хотя Шолом, сын Нохума Вевикова, этот «бездельник», упорно не хотел расти, его все же приняли в старшую группу. Новый раввин, испытав его в библии и толкованиях к ней, потрепал Шолома по щеке и сказал: «Молодец парнишка!» Отцу же он заявил, что грешно держать такого малого на сухой библии, нужно засадить его за талмуд. «Ничего, ему не повредит!»