Франсуаза Саган - Окольные пути

Разъяренная Диана, у которой на солнце потекла косметика, мрачно смотрела, как из «ченард-волкера» валит дым. Крестьянин сумел проехать между машиной с многочисленным семейством – производитель потомства подал назад автомобиль – и останками лимузина и оказался совсем рядом с ними.

– Да уж, дымит так дымит, – сказал он, возвышаясь на телеге и доставая из кармана сигарету. – Что же с ней случилось?

Всегда неравнодушная к новым лицам Диана попыталась дать ответ:

– В нее попало с самолета много пуль... ужасно много пуль... Наверно, одна из них попала в жизненно важное место... в общем, в одну из важных частей ее механизма. К тому же кончилась вода. Не забудьте еще, что это опытная модель, одна из первых в серии, только бедняга Жан умел управляться с ней.

Походя она указала на тело вышеупомянутого Жана, и крестьянин сочувственно покачал головой, что было с его стороны довольно любезно.

Наконец-то нашелся хоть один человек с практическим складом ума, не то что этот болван Брюно! Какого черта ему надо сидеть за рулем и дергать в разные стороны рычаги? Нашел время дергать рычаги! В самом деле! Нельзя было рассчитывать на Брюно, а еще меньше на Лоика: она сама видела, как он строит глазки этому землепашцу. Только этого еще не хватало! Только этого!

На самом же деле Лоик рылся в своей памяти, пытаясь вспомнить, какую пьесу напоминало ему все происходящее. Наконец он сообразил: Расин, «Федра», а в «Федре» рассказ Терамена: «Он стоял на своей колеснице...»

«Терамен – это я, – подумал он. – Люс – прекрасная Федра, Диана играет роль злой Эноны, а суровый Тезей ожидает нас в Лиссабоне. Но какую же роль дать бедняге Брюно? С эстетической точки зрения он мог бы быть Ипполитом, но, учитывая обстоятельства, только этот крестьянин, правящий телегой-колесницей, лавирующий среди пулеметных очередей, мчащийся по бурным волнам судьбы, мог бы быть Ипполитом».

– О чем вы задумались, Лоик? – Голос Эноны-Дианы показался ему гневным и нетерпеливым. – Не время предаваться мечтаниям, мой дорогой. Что нам делать с беднягой Жаном, который... – Она остановилась, так и не произнеся «который больше не может сесть за руль», «мешает нам», «больше ни на что не годен», хотя это, естественно, пришло ей на ум. Наконец она выбрала:

– ...его ведь нельзя оставить одного на этой дороге!.. Ну вы же сами понимаете...

Она нервничала.

– В конце концов нужно что-то, делать! А зачем другой идиот принялся возиться с этой машиной? Он что, хочет ее сейчас починить? Но ведь она уже полыхает...

– А почему «другой идиот»? По-вашему, я – первый? – спросил Лоик.

– Ах, нашли время обижаться! – ответила она, впрочем без каких-либо опровержений. – А что думаете вы, Люс, как нам выбраться отсюда?

Сделав два шага, она внезапно повернулась к бедной, совсем ошеломленной Люс.

– В конце концов именно ваша машина завезла нас сюда! – бросила Диана с упреком.

– Я очень огорчена, но ведь раньше она прекрасно работала, вы же знаете, – сказала Люс, отступая.

– Ее машина, но отнюдь не ее самолет, – поправил Лоик, желая восстановить справедливость. – И давайте поскорее забудем об этой куче железа! Месье, пожалуйста! – уверенным тоном обратился он к задумчивому до рассеянности крестьянину. – Месье, не могли бы вы взять тело нашего друга и отвезти его...

Но его перебила преисполненная рвением Люс. Казалось, она была готова сложить руки на груди и упасть на колени. «Ни дать ни взять само олицетворение скорби!» – раздраженно подумала Диана.

– О да, месье... нет ли здесь поблизости церкви или госпиталя? Может быть, можно найти машину «скорой помощи», чтобы отвезти в ней бедного Жана?

– А как же, интересно, ваша «скорая помощь» сможет добраться сюда? – Диана метала громы и молнии. – По воздуху? Или по морю? А зачем вам понадобился госпиталь? Вы ведь сами видите, что в госпиталь ему уже поздно. А церковь? Разве так уж важно в нынешних обстоятельствах отправиться туда, чтобы пропеть «De profundis»? <"Из бездны воззвах"

(лат.) – начало покаянного псалма, который читается как отходная молитва> Ах нет! Вы несерьезны, Люс! Совершенно несерьезны!

Топнув ногой, она повернулась к крестьянину, видя в нем единственного достойного собеседника.

– А как же машина? С ней действительно больше ничего нельзя сделать? – спросила Люс с тем же невинным видом.

– Ну, на машину вы можете больше не рассчитывать, – сказал крестьянин.

И как бы желая подчеркнуть, что этот приговор окончательный и обжалованию не подлежит, он, перегнувшись на другую сторону телеги, выплюнул длинную струю коричневатой слюны. Обеих женщин передернуло, и они опустили глаза, как будто он без всякого предупреждения предстал перед ними голым. Реакция Лоика была такой же, но он подумал: "Странно, несмотря на эти привычки, в парне нет ничего шокирующего. Нужно поговорить с ним как мужчина с мужчиной (к этой формулировке он прибегал довольно редко).

Мне нужно вытащить отсюда моих женщин". Повернувшись к своим компаньонкам по путешествию, он увидел их, обессиленных, взъерошенных, без косметики.

Одна из них кудахтала, другая хранила молчание, но у обеих был жалкий вид.

И чувство сострадания, желание защитить их, что было совершенно внове для него, захватили его целиком. «К счастью, я здесь, – подумал он, – рядом с Тарзаном-Лермитом они могут ничего не бояться».

– Ну-ка, милые дамы, – бросил он шутливым тоном, которым говорил в прежние времена, в те счастливые времена, когда они переходили из салона в салон, попивая коктейли и высмеивая отсутствующих, – подойдите к этому молодому красавцу, он там, в машине, и скажите ему, чтобы он достал все вещи; вы сделаете доброе дело. А мне надо переговорить с нашим новым товарищем. Ну же, вперед!..

Наверное, в его голосе им послышались властные нотки, и они повиновались. Он же хладнокровно уселся на подножку телеги, удивляясь, как его еще ноги держат.

– Скажите-ка мне, старина, вы ведь не оставите меня одного с этими двумя бедными женщинами и с тем типом, который только и делает, что дуется? А? В жизни каждого мужчины бывают слишком тяжелые моменты, правда, я серьезно...

Парень посмотрел на него своими странного цвета глазами – карими, с желтыми и серыми крапинками – и неожиданно улыбнулся. У него были плотные, очень белые зубы, еще не испорченные курением.

– Я не брошу вас в этой передряге, – вымолвил он наконец. – Особенно вместе с мертвецом! Не очень-то это удобно в такое время. С таким грузом вас никто не возьмет.

Он задумался на мгновение, сплюнул в другую сторону, чуть не попав в Лоика, отчего беднягу дипломата всего передернуло.

– Так! Вот что я сделаю: я отвезу вас к себе домой. А завтра отправлюсь подыскивать для вас машину. Моя мать устроит этих дам на ночлег, а что касается мужчин, там посмотрим... может быть, вы проведете ночь в амбаре.

Но-о! Пошла!

Он слегка приподнялся, и лошади шагнули вперед. Лоик отступил, подняв руки вверх.

– Эй, подождите! Я должен им все объяснить.

Несчастный крестьянин не мог и представить себе, что значит принять решение, когда рядом с тобой Диана Лессинг и Люс Адер; одна чрезмерно решительная, другая – полная противоположность, неизвестно, кто из них больше мешал... да еще не забудьте этого маленького зануду Брюно. Во всяком случае, он, Лоик, отправится вместе с этим крестьянином, единственным в окрестностях человеком, которому не занимать здравого смысла, подумал Лоик, бросая взгляд на нескончаемую вереницу машин, тянущуюся до самого горизонта. Ферма! Ферма с холодной водой, свежим сеном, настоящая ферма с лошадьми, с преданными собаками. Запах зеленой травы и земли он не вдыхал с самого детства, а это вам не воздух, которым дышишь в Довиле или в Каннах.

Крестьянин занервничал:

– Делайте что хотите, понятно? Но я не могу тратить на вас время. Нужно собрать урожай, пока боши не подожгли его. Еще хорошо, что стоит жара! В общем, если хотите ехать со мной, то поехали, но только сразу же!

– Едем, едем! Спасибо! – сказал Лоик. И, повинуясь инстинкту, он протянул руку и представился:

– Лоик Лермит.

– Морис Анри.

С самым серьезным видом они пожали друг другу руки, и Лоик побежал к своему гарему, застав при этом в полном разгаре перепалку из-за того, что Брюно продолжал дуться.

– Диана, Люс, послушайте: этот крестьянин предлагает отвезти нас к себе и разместить на ночь. Завтра он отправится на поиски машины. По-моему, для нас это единственный выход.

– Провести ночь у этой деревенщины! Чтобы оказаться по шею в навозе?

Нет, да вы сошли с ума, мой дорогой Лоик! – Брюно побелел и стиснул от ярости зубы: страх еще не успел полностью овладеть им. – Я не сноб, но все же! Видно, что вы не знаете французских ферм!

На мгновение у Лоика от ярости закружилась голова, перед глазами поплыло. Ему захотелось ударить этого лощеного альфонса.

– Вы несете чушь, Брюно. Во-первых, вы сноб! А во-вторых, это вам мало что известно о французских фермах, во всяком случае, не больше моего. Для нас это единственный выход, если мы не хотим провести ночь на дороге. В общем, я пойду! Что же до «деревенщины», то он предлагает нам четверым свой кров, и лично я нахожу его очень любезным! Я отправляюсь! А вы, дамы?