Кнут Гамсун - Роза (пер. Ганзен)

Онъ было предложилъ мнѣ свое праздничное платье, но всѣ его вещи были мнѣ слишкомъ велики, такъ какъ я былъ куда худощавѣе. Тогда Гартвигсену пришла мысль, что я могъ бы надѣть одну изъ его куртокъ поверхъ своей.

— Тогда вы сразу станете повиднѣе, — сказалъ онъ.

Послѣ я узналъ, что въ этихъ краяхъ въ обычаѣ надѣвать на себя, ради парада, по двѣ куртки, даже въ теплые лѣтніе дни.

Когда Гартвигсенъ ушелъ, я побродилъ немножко по отмели, потомъ вернулся и засѣлъ въ одиночествѣ, почиталъ, осмотрѣлъ свое ружье… Тутъ въ дверь неожиданно постучали, и вошла Роза.

При мнѣ она еще ни разу не бывала здѣсь, такъ что я всталъ и принялъ ее съ нѣсколько озадаченнымъ видомъ. Оказалось, что ей поручили зайти за мной и привести меня въ Сирилундъ. Разъ она такъ побезпокоила себя, мнѣ не приходилось ломаться. Я извинился за свое одѣяніе и сейчасъ же вышелъ оправиться немножко. А Роза, какъ вошла, сразу стала озираться, внимательно разглядывая, какъ устроился Гартвигсенъ. Вернувшись въ горницу, я засталъ ее врасплохъ, — она прибирала въ буфетѣ.

— Извините, — сказала она въ полномъ смущеніи. — Я только хотѣла… Я просто…

И мы отправились въ Сирилундъ.

Помню, на обѣдѣ присутствовали двѣ-три купеческія четы съ дальнихъ шхеръ. На мужчинахъ было надѣто по двѣ куртки, на женахъ тоже наверчено много. Явились и смотритель маяка съ женою, и родители Розы, пасторъ и пасторша Варфодъ изъ сосѣдняго прихода. Пасторъ былъ мужчина рослый, сильный и красивый; страстный охотникъ и звѣроловъ. Мы съ нимъ разговорились о лѣсахъ и скалахъ, и онъ пригласилъ меня къ себѣ.

— Вотъ приходите какъ-нибудь вмѣстѣ съ Розой, когда она пойдетъ домой черезъ общественный лѣсъ, — сказалъ онъ.

Маккъ сказалъ небольшую рѣчь по поводу возвращенія дочери въ родной домъ. Многіе люди сыплютъ громкими словами, а толку никакого; рѣчь Макка была спокойна и немногословна, но впечатлѣніе произвела. Онъ былъ человѣкъ вышколенный, говорилъ и дѣлалъ, что полагалось, ни меньше, ни больше. Дочь сидѣла, глядя неподвижнымъ взоромъ куда-то мимо всѣхъ насъ; такъ вотъ глядитъ лужица въ лѣсу. У нея какъ будто ни отъ чего не становилось теплѣе на душѣ. А что у нея были за невѣроятнѣйшія замашки! Словно она выросла въ кухнѣ и съ тѣхъ поръ не могла отучиться отъ своихъ дурныхъ привычекъ. Но, конечно, она продѣлывала все это просто изъ пренебреженія къ намъ; мы положительно какъ бы не существовали для нея. Хочу сейчасъ отмѣтить нѣкоторыя изъ ея удивительныхъ выходокъ; право, это была какъ будто цѣлая система невоспитанности, а между тѣмъ вѣдь она была баронесса. Первымъ дѣломъ она принялась спичкой выковыривать грязь изъ-подъ ногтей. Пасторъ увидалъ это и поскорѣе отвелъ глаза въ другую сторону. За ѣдой она раскладывала оба локтя на столѣ, набивала себѣ полный ротъ, а когда пила, то даже мнѣ, на другомъ концѣ стола, было слышно, какъ вино булькало у нея по пути въ желудокъ. Затѣмъ она сразу крошила у себя на тарелкѣ весь кусокъ мяса прежде, чѣмъ начать ѣсть. Когда же подали сыръ, я замѣтилъ, что она безпрестанно, по мѣрѣ того, какъ откусывала отъ своего куска хлѣба, снова намазывала его масломъ, да еще какъ разъ то мѣсто, гдѣ сейчасъ откусила. Нѣтъ, никогда я не видывалъ такихъ дурныхъ манеръ у себя дома! А, наѣвшись, она сидѣла, отдуваясь и даже слегка отрыгая, словно пища просилась обратно.

Послѣ обѣда она разговаривала съ Гартвигсеномъ, и я слышалъ, какъ она безо всякаго стѣсненія разсказывала, что вспотѣла за столомъ. Я сразу приписалъ такую чрезмѣрную естественность съ ея стороны тому, что ей недоставало здѣсь хорошаго общества. Гартвигсенъ, по своему невѣдѣнію, тоже позволялъ себѣ въ ея присутствіи многое, что могло бы задѣть ее; но не задѣвало. Въ комнатѣ по угламъ стояли четыре колонки съ большими серебряными купидонами, которые держали подсвѣчники. Гартвигсенъ таинственно и шепнулъ баронессѣ:- Какъ вижу, ангелочки-то опять спустились! — да,- отвѣтила со смѣхомъ баронесса, — мой старикашка-папаша украсилъ было ими свою кровать, но тамъ не мѣсто бѣленькимъ ангельчикамъ!

Да, она умѣла таки выразиться достаточно ясно! Но я никакъ не могъ понять, зачѣмъ ей понадобилось такъ грубо подчеркивать свое пренебреженіе нами?

Я разговорился съ дѣтьми; они были моимъ прибѣжищемъ и развлеченіемъ; дѣвочки показывали мнѣ свои рисунки и книжки, потомъ мы сыграли на шашечной доскѣ въ гуська. Время отъ времени я прислушивался также къ разговору купцовъ съ Маккомъ. Какъ они старались угодить ему!

Кофе подали на большой верандѣ, а къ кофе ликеръ; тутъ ни въ чемъ не было недостатка. Маккъ со всѣми былъ крайне любезенъ. Мужчинамъ предложены были трубки съ длинными чубуками, а женщины сидѣли смирно по угламъ, прислушиваясь къ рѣчамъ мужей и время отъ времени перешептываясь между собой.

Гартвигсенъ тоже взялъ себѣ трубку и стаканчикъ. Вино, выпитое за столомъ, подбодрило его, а ликеръ окончательно развязалъ ему языкъ. Ему, видно, хотѣлось показать этимъ обывателямъ съ дальнихъ шхеръ, что онъ не стѣсняется въ домѣ у Макка, а самъ беретъ любую трубку и садится, гдѣ ему вздумается, какъ будто выросъ въ этой обстановкѣ. Настоящій ребенокъ! Только онъ одинъ и явился во фракѣ; но это его не стѣсняло, и онъ время отъ времени самодовольно обмахивалъ лацканы. Но хоть онъ и былъ компаньонъ Макка, да къ тому же страшно богатъ, все-таки мелкіе торговцы питали больше почтенія къ самому Макку.

— Что касается цѣнъ на муку и зерно, — говорилъ Гартвигсенъ, — то вѣдь мы забираемъ весь товаръ франко. Руссакъ всегда готовъ продать, лишь бы заполучить денежки, и мы ампортируемъ хлѣбъ въ любое время, круглый годъ.

Одинъ изъ купцовъ посмотрѣлъ на Макка, перевелъ глаза на Гартвигсена и вѣжливо переспросилъ:

— Такъ, — но цѣны то не всегда одинаковы; когда же вы покупаете всего выгоднѣе?

Тутъ Маккъ какъ разъ замѣтилъ, что смотритель маяка еще не выходилъ изъ столовой, и сейчасъ же пошелъ туда, чтобы пригласить его къ кофе на веранду.

По уходѣ Макка, Гартвигсенъ объяснилъ купцу все на свой ладъ:

— Въ такой большой странѣ, какъ Россія, столько всякихъ причинъ, отъ которыхъ цѣны на хлѣбъ мѣняются. Въ мокрый годъ дожди за дождями, всякія тамъ наводненія, дороги размоетъ; какъ мужику ѣхать въ городъ съ хлѣбомъ? Ну, въ Архангельскѣ цѣны сейчасъ въ гору.

— Замѣчательно! — сказалъ купецъ.

— Такъ, къ примѣру, съ ячменемъ, — тараторилъ Гартвигсенъ, — а по той же причинѣ, какъ я сказалъ, и съ рожью.

Но онъ еще больше разошелся, когда къ столу подсѣла баронесса.

— Мы получаемъ депеши. Чуть только зерно и рожь и прочій товаръ начнетъ подыматься, значитъ, аккуратъ надо покупать.

Гартвигсенъ былъ человѣкъ совсѣмъ неученый, но въ немъ было столько добродушія и непритязательности, что бесѣда у него всегда клеилась. Но, если ему некого было стѣсняться, онъ становился все самоувѣреннѣе, забывалъ слѣдить за своей рѣчью и говорилъ совсѣмъ, какъ его простые односельчане. Главный его собесѣдникъ, купецъ съ дальнихъ шхеръ, такъ вѣжливо его разспрашивавшій, сказалъ опять:

— Да, да; вы вѣдь тутъ надъ всѣми нами скипертъ держите.

Въ присутствіи баронессы взглядъ Гартвигсена на вещи, однако, сразу сталъ шире.

— Ну, кто поѣздилъ по бѣлу-свѣту да повидалъ кое-что, видалъ Бергенъ и все такое, тотъ этого не скажетъ про себя.

— О! — сказалъ другой купецъ и покачалъ головой, давая понять; что Гартвигсенъ большой шутникъ.

Баронесса тоже покачала головой и, повернувшись къ нему всѣмъ лицомъ, сказала:- Нѣтъ, Гартвигсенъ, тутъ и спору нѣтъ, что скипетръ у васъ.

— Ну, что вы, — возразилъ онъ скромно и благодарно, но, чтобы все-таки пойти ей навстрѣчу, прибавилъ:- А я бы сказалъ вамъ, что въ Бергенѣ тысячи такихъ молодцовъ, какъ я.

— О! — опятъ воскликнулъ купецъ, не видя конца шуткамъ Гартвигсена.

Роза стояла въ горницѣ. Я подошелъ къ ней и обратилъ ея вниманіе на стаканчикъ краснаго вина, который она, не допивъ, поставила на столъ. Горница была такая просторная, пустая, и въ самой глубинѣ ея на столѣ виднѣлся одинокій стаканъ, — такой густо-алый, одинокій и словно пылающій.

— Да, — только и отвѣтила Роза, думая совсѣмъ о другомъ. Она, видимо, уже ревновала къ своей подругѣ, баронессѣ, и серьезно подумывала переселиться къ Гартвигсену хозяйничать. Она то кружила около кофейнаго стола на верандѣ, то опять уходила въ горницу, не зная покоя.

Гартвигсенъ обратилъ на нее благосклонный взглядъ:

— Присаживайтесь, Роза! Не угодно-ли? Спровадимъ время за стаканчикомъ!

Она улыбнулась, и видно было, что съ ней произошло чудо, — она влюбилась въ Гартвигсена.

Роза присѣла къ столу, а я сталъ прогуливаться по верандѣ и около, потомъ пошелъ побродить по двору. И тамъ было на что поглядѣть. Черезъ нѣкоторое время я опять вернулся. На столѣ стоялъ уже пуншъ. Маккъ почти совсѣмъ не пилъ, Гартвигсенъ почти столько же, но оба усердно чокались съ гостями. И настроеніе было уже иное. Одинъ изъ купцовъ все спрашивалъ у другого: который часъ? Вопрошаемый старался перемѣнить разговоръ, и Маккъ тактично замѣтилъ:- Всего только три часа. — Немного погодя, купецъ опять присталъ къ своему сосѣду:- А что говорятъ твои часы? — Тотъ сидѣлъ какъ на иголкахъ и, хоть былъ человѣкъ уже немолодой, густо покраснѣлъ отъ конфуза. Настоящія дѣти эти купцы съ крайнихъ шкеръ! Купецъ щеголялъ за обѣдомъ своей волосяной часовой цѣпочкой съ золотымъ замкомъ, а часовъ-то у него и не было. И вотъ товарищу захотѣлось сконфузить его.