Грэм Грин - Тайный агент

— Надевайте наручники.

Внезапно все исчезло — не было больше ни Дуврского шоссе, ни мертвой кошки. Он был здесь, в Бендиче. Он почувствовал, как стиснули кисти его рук и смахнули с лица мусор. Стена была цела; она, как прежде, возвышалась над ним, и мелкий дождь моросил все с тем же упорством: ничего не изменилось, если не считать кучи разбитого стекла. Над ним стояли двое полицейских, а в нескольких шагах небольшая угрюмая толпа с интересом следила за развитием событий. Из церкви донесся голос: «Эта проповедь...»

— Ладно, — сказал Д., — я пойду сам.

Он с трудом сделал несколько шагов — падая, он ушиб спину. Д. сказал:

— Я бы посидел минутку, если вы не возражаете.

Полицейский усмехнулся:

— У вас для этого времени хватит.

Когда они свернули за угол, в нескольких шагах оказался автобус с табличкой «Вулхэмптон». С подножки за ним следил парень с сумкой через плечо.

Д. спросил:

— В чем меня обвиняют?

— Много в чем, — сказал полицейский, — не беспокойтесь.

— Я думаю, — сказал Д., глядя на наручники, — что у меня есть право...

— Подстрекательство к нарушению общественного порядка... и присутствие в огороженном частном владении с целью грабежа. Этого вам достаточно?

Д. засмеялся. Он просто не мог удержаться от смеха:

— Итак, два новых пункта обвинения... Список увеличивается...

В участке ему дали хлеба с маслом, чашку какао и заперли в камере. Он давно не испытывал такого чувства покоя. Он слышал, как они звонили по телефону в Вулхэмптон, докладывали, но не мог разобрать ни слова... Вскоре младший полицейский принес тарелку супа и сказал:

— А вы, оказывается, важная птица!

— Правда?

— Вас требуют в Лондон, и побыстрее. — Он добавил уважительно: — Они хотят допросить вас.

— Что они хотят узнать?

— Я не имею права говорить, но вы, наверное, видели газету. Мы поедем ночным поездом. Мне приказано вас сопровождать. Я, признаться, давненько не бывал в Лондоне.

Д. спросил:

— Не могли бы вы сказать... этот взрыв... кто-нибудь пострадал?

Полицейский охотно объяснил:

— Какие-то ребята взорвали сарай с взрывчаткой около шахты. Вы не поверите, но, ей-богу, никто не пострадал. Кроме старого Джорджа Джарвиса. Что он там делал — никто не знает. Он уверяет, что его сильно контузило, но я-то знаю — чтоб хорошенько растрясти старика Джорджа, и целого землетрясения не хватит.

— Значит, ущерб невелик?

— Да нет никакого ущерба. Конечно, если не считать склада и дюжины выбитых окон.

— Благодарю вас.

Вот и последний патрон пропал без толку.

У судьи были реденькие седые волосы, пенсне и глубокие морщины вокруг рта, придававшие его лицу выражение кислого добродушия. Он нетерпеливо постукивал авторучкой по пресс-папье. Свидетели, представленные полицией, говорили путано, с бесконечными околичностями: «Учитывая вышеизложенное...», «Принимая во внимание также и то...». Похоже, судье это действовало на нервы. Он раздраженно прервал одного из свидетелей: «Что вы, собственно, имеете в виду?»

Д. разрешили сесть. Со своего места он никого не видел, кроме нескольких судейских чиновников, адвокатов, полицейских и секретаря суда — все они были ему незнакомы. Но когда в начале судебного заседания он встал, то увидел в зале среди публики немало знакомых лиц: мистера Мукерджи, старого доктора Беллоуза и даже мисс Карпентер. Усаживаясь на скамью подсудимых, он нашел в себе силы страдальчески улыбнуться им. Как все-таки они были озадачены — все, кроме, конечно, мистера Мукерджи, у которого на все случаи жизни были свои особые теории. Д. чувствовал огромную усталость.

Последние тридцать шесть часов казались ему бесконечными. Сначала эта поездка в Лондон в обществе словоохотливого полицейского, который всю ночь не давал ему спать — все приставал с разговорами о каком-то чемпионате по боксу в Альберт-холле, куда он то ли попадет, то ли не попадет... Потом допросы в Скотленд-Ярде. Вначале это его забавляло: так это было не похоже на допросы, через которые он уже прошел у себя на родине, — там показания выбивали дубинкой.

Допрашивали трое. Они сидели или прохаживались по комнате. Все они старательно соблюдали формальности. Время от времени один из них приносил ему на подносе чай и печенье — чай был дешевый, но печенье вполне съедобное. Иногда они угощали его сигаретами, и он ответил той же любезностью. Однако его крепкий черный табак пришелся им не по вкусу, и он усмехнулся про себя, заметив, как они украдкой записали марку сигарет — на всякий случай.

Вероятно, они хотели приписать ему смерть мистера К. Ему показалось, что о других обвинениях они как будто забыли: о так называемом самоубийстве Эльзы, о поддельном паспорте, не говоря уже о взрыве в Бендиче, речь о котором пока не заходила. Потом его спросили, что он сделал с пистолетом. Это был единственный вопрос, связанный с инцидентом в посольстве.

— Я бросил его в Темзу, — ответил он, усмехнувшись.

Они со всей серьезностью настаивали на деталях: казалось, они готовы пригласить водолазов, чтобы проверить его слова.

Он пояснил:

— У какого-то моста... Я все забываю их названия.

Они подробно расспрашивали о вечере на курсах энтернационо, где он был с мистером К. Они нашли человека, который слышал, как мистер К. устроил скандал из-за того, что его преследуют, этого человека звали Хогпит.

— Я не преследовал его, — сказал Д. — Мы расстались на улице, недалеко от курсов.

— Свидетель по имени Фортескью видел вас вместе с какой-то женщиной...

— Я не знаю никакого Фортескью.

Допрос продолжался несколько часов. Один раз зазвонил телефон. Полицейский повернулся к Д. с телефонной трубкой в руке и спросил:

— Вы ведь знаете, что все это сугубо добровольно? Вы можете отказаться отвечать на вопросы без адвоката.

— Мне не нужен адвокат.

— Ему не нужен адвокат, — повторил полицейский в трубку и положил ее.

— Кто это был? — спросил Д.

— Убей бог не знаю... — соврал полицейский. Он налил Д. четвертую чашку чаю и поинтересовался: — Вам сахару сколько? Два куска? Простите, я не помню...

— Мне без сахара.

— Извините, пожалуйста.

В тот же день устроили опознание. Бывший преподаватель средневековой литературы оказался тут не в самом изысканном обществе. Он с некоторой обидой смотрел на небритые физиономии этих странных типов, явно обитавших в Сохо. Они смахивали то ли на сводников, то ли на официантов из каких-нибудь злачных мест. Неужели они считают, что он похож на этих субъектов? Увы, вскоре он убедился, что это так. Полиция еще раз проявила свою честность. Внезапно вошел Фортескью, держа в одной руке зонтик, а в другой котелок. Он прошел вдоль строя собранных здесь прощелыг (держался он неуверенно, как молодой президент перед строем почетного караула) и нерешительно остановился против соседа Д. Этот субъект имел вид отъявленного бандита, готового зарезать человека за пачку сигарет.

— Я думаю... — сказал Фортескью, — нет, возможно, не этот... — Он посмотрел своими светлыми искренними глазами на полицейского и сказал: — Простите, но я, знаете ли, плохо вижу, а тут совсем другая обстановка...

— В каком смысле другая?

— Я хочу сказать, тут все совсем не так, как у Эмили... извините, я хотел сказать, у мисс Глоувер.

— Вы же опознаете не мебель, — сказал полицейский.

— Да, конечно. Но к тому же у человека, которого я видел, был пластырь на лице... а здесь ни у кого...

— Попробуйте представить себе пластырь...

— Да-да, — сказал Фортескью, глядя на щеку Д., — вот у этого шрам... он мог бы...

Следователи вели себя по-джентльменски и не стали цепляться к словам Фортескью. Они увели его и впустили другого свидетеля — человека в широкополой черной шляпе, которого Д., как он смутно припоминал, раньше где-то видел.

— Ну вот, сэр, — сказал ему полицейский, — нет ли здесь человека, который, как вы говорите, был в такси?

Он начал:

— Если бы ваш полицейский обратил внимание на то, что я ему говорил, вместо того чтобы пытаться арестовать того пьяного человека...

— Да, да. Мы допустили ошибку.

— Из-за этой ошибки меня потащили в участок за сопротивление полиции...

Полицейский остановил его:

— В конце концов, сэр, мы извинились перед вами.

— Хорошо, Где ваши люди?

— Вот они.

— Ах, эти... Ну да, конечно. А они здесь добровольно?

— Конечно. Всем им платят. Не считая, разумеется, арестованных.

— Так кто же из них арестован?

— Вот это, сэр, вы и должны нам сообщить.

Человек в шляпе сказал:

— Так-так, — и быстро пошел вдоль шеренги. Он остановился перед тем же бандитского вида типом, что и Фортескью, и твердо сказал: — Вот он.

— Вы уверены, сэр?

— Абсолютно.

— Благодарю вас.

На том опознание было окончено. Против него было выдвинуто достаточно много обвинений, и они были уверены, что у них хватит времени, чтобы доказать хотя бы самое серьезное из них. Ладно, ему уже все равно. Пусть доказывают что хотят. Вернувшись в камеру, Д. быстро заснул. Старые сны обрастали теперь новыми подробностями. Он спорил на берегу реки с какой-то девушкой. Она говорила, что Бернская рукопись относится к значительно более поздней эпохе, чем рукопись из Бодле. Они были отчаянно счастливы; они гуляли вдоль тихого ручья, и он сказал ей: «Роз...» Пахло весной, а на противоположном берегу ручья стояли небоскребы, похожие на обелиски...