Жоржи Амаду - Военный мундир, мундир академический и ночная рубашка

– Бёдрам твоим позавидует даже Венера…

«Бракосочетание отпрысков двух старинных семейств», «слияние двух крупнейших капиталов» – сообщали газеты, пространно информируя читателей о свадьбе Марианы д'Алмейда Синтра и Алберто Косты Рибейро. И всё же это был брак по любви – молодожены по-настоящему любили друг друга, что не так уж часто встречается в высших сферах нашего общества, где чувствами управляют деньги.

Мариана – высокая, пышнотелая, златовласая, казалось, сошла с картины Рубенса (так писал о ней снедаемый страстью поэт Менотти дель Пикшиа), её прозрач­ные, как две огромные капли, романтические глаза были всегда устремлены в какую-то неведомую даль. Алберто – рослый, широкоплечий, смуглый красавец, прославленный спортсмен, неизменный победитель всех конкуриппиков, знаток лошадей и коннозаводчик, член Жокей-клуба и совладелец отцовской фирмы. Фирма же эта помещалась в Сантосе и занималась экспортом кофе: это она распоряжалась на бирже, то повышая, то понижая курс кофейных акций и лопатой загребая деньги.

Оба семейства владели плодороднейшими землями в штате Сан-Пауло, на которых выращивались самые дорогие сорта кофе. На пастбищах Мато-Гроссо нагуливали вес тысячеголовые стада.

Когда молодые отправились в трёхмесячное свадебное путешествие, Мариане было двадцать, Алберто – два­дцать пять. Медовый месяц затянулся на четыре с лишним года: приёмы, балы, празднества, прогулки, путешествие в Аргентину, в Соединенные Штаты, в Европу.

Потом всё изменилось. После смерти отца Алберго, старшему в семье пришлось одному управлять фирмой и плантациями – мать в дела не вмешивалась. Раньше старик все решения принимал единолично, Алберто только помогал ему делом и советом, высказывал свои соображения, большую же часть времени проводил с женой, преданно и любовно выполняя малейший её каприз, с готовностью предупреждая все её желания. «Ах, если бы он не был так деловит в постели», – думала иногда Мариана, тело её томилось от неудовлетворённого желания, о котором Алберто даже не подозревал, потому что стыдливая Мариана ничем и никогда его не обнаруживала. Их супружеская жизнь текла скучновато и размеренно – Алберто не был склонен скрашивать её прелестью разнообразия или особой пылкостью. Для того и для дру­гого существовали в Рио и Сантосе француженки.

Постепенно бесконечные дела и лихорадка бизнеса стали поглощать целиком и время, и мысли Алберто, и Мариана увидела, что занимает в его жизни второстепенное место. Муж стал ещё более тороплив и озабочен. Канули в прошлое дни счастливой праздности и весёлых путешествий: Алберто продолжал колесить по свету, но теперь это были утомительные и краткие деловые поездки. Он ещё появлялся в обществе – эти выходы в свет были особенно милы Мариане, – но неохотно, через силу: работа и ответственность тяжким грузом лежали на его плечах. Он продолжал изредка посещать ипподром, но давно уж не ставил рекордов, не покровительствовал жокеям. Конным заводом занимались теперь младшие братья.

И вот через двенадцать лет после чудесного праздника бракосочетания Мариана обнаружила, что семейная её жизнь зашла в тупик. В один несчастный день, когда с утра лил дождь и одиночество стало совсем нестерпимым, Мариана, устав от пренебрежения и равнодушия мужа, который, как ей казалось, разлюбил её, решила разводиться. Детей у неё не было, а жизнь всё больше становилась никому не нужной, бессмысленной жертвой и сулила только новые унижения и горечь. Случалось, что Алберто по месяцам не заходил к ней, а когда они переехали в новый особняк, выстроенный по проекту Варшавчика, то еще больше отдалились друг от друга.

Она сообщила мужу о своём намерении. Алберто не мог опомниться от удивления, он был поражен. «Ты с ума сошла? Зачем нам разводиться, ведь мы так любим друг друга и так славно живём! А может быть, ты меня разлюбила?..» Нет, Мариана по-прежнему любила Алберто, быть может, и он её любил, но какое это имело значение, если они почти не виделись, крайне редко ходили в кино, в театр или на какое-нибудь торжество?! «Ты помнишь, когда в последний раз стучался в дверь моей спальни? Два месяца назад!»

Алберто защищался. Мариана сама настояла на отдельной спальне, и его очень задело это безразличие и равнодушие. Взаимному охлаждению немало способствовало и то, что детей у них не было, хотя они страстно мечтали о ребёнке. Мариана ходила по врачам, прошла курс лечения, но это ни к чему не привело. Однако и Ал­берто не был виноват – он тоже проконсультировался у специалиста. Они всё больше отдалялись друг от друга, и Мариана начала тосковать. Она была истинной женщиной, созданной для любви – любви же не получала… Слишком гордая, чтобы жаловаться, закованная в броню светской сдержанности, она страдала молча и продолжала настаивать на разводе. Но Алберто обожал жену и не представлял себе жизни без неё. Он предложил компромисс: старшая сестра Марианы Силвия, овдовев два года назад, жила теперь в Париже, снимая целый этаж на Елисейских полях. Почему бы Мариане перед тем, как совершить непоправимый шаг, не провести с ней несколько месяцев? Полгода супружеских каникул. Если они выдержат этот искус и смогут жить друг без друга, то он согласен на развод. Если же нет, они попробуют предпринять новую попытку восстановить свой брак. Как знать, а вдруг после шести месяцев разлуки всё станет как прежде? Кроме того, братья Алберто уже работали в фирме, и средний оказался толковым малым. За это время Алберто постарается переложить на плечи братьев часть груза, который он до сих пор нёс один. Мариана согласилась: в глубине души она и сама не хотела разлучаться с мужем.

…На пирсе Алберто помахал ей на прощанье. Забившись в каюту английского пакетбота, Мариана проплакала весь путь до Марселя. Больше месяца она в Париже жить не собиралась, а остальные пять хотела провести в самом дальнем своем имении, находившемся в штате Мато-Гроссо, на самой границе с Парагваем.

Перебравшись в Париж, Силвия вместе с траурной вуалью оставила в Сан-Пауло все заботы и обязанности. Семейные дела не интересовали её теперь вовсе. Никто не сказал бы, что она на восемь лет старше Марианы. В Париже она вновь обрела молодость.

– Ах, моя дорогая, всю жизнь я была в самом настоящем рабстве у мужа и сыновей. А теперь муж умер, дети выросли, скоро получат диплом, денег у них сколько угодно, и во мне они не нуждаются. Так что – да здравствует Париж!

Это она представила Бруно Мариане.

– Тебе нужен человек, который сопровождал бы тебя на прогулках, в театр, в ресторан, танцевал бы с тобой. Через две недели в Гранд-Опера бал-маскарад, тебе необходимо заказать себе костюм. Для этого, как, впрочем, и для всего остального, без жиголо не обойтись. Я знаю одного молодого человека, который тебе подойдёт. Он хо­рош собой и пишет стихи.

– А у тебя… есть такой?

– Честно говоря, у меня таких двое. Маленький Жан и большой Андре – они отличаются друг от друга ростом и всем прочим. Я люблю разнообразие.

– Но я-то не люблю разнообразия: для меня существует только один мужчина – Алберто.

– Вот потому, что ты однолюбка, я и рекомендую тебе Бруно. Его зовут Антонио Бруно – студент, поэт и баиянец. Чего ещё желать? Лучше его никто не ухаживает за дамами.

– Ты тут совсем сошла с ума! Я хочу не изменить мужу, а забыть его.

– А кто говорит об измене? К чему трагедии? Бруно будет лишь сопровождать тебя, гулять с тобой, водить к модистке, в ресторан. Он станет твоим пажом. А уж дальше – только если ты сама захочешь и не сможешь сопротивляться.

Мариана сопротивлялась ухаживанью, чарам, стихам Бруно больше недели. Она сдалась на девятый день – после костюмированного бала в Гранд-Опера.

В течение восьми дней, предшествовавших этому, она в обществе нежного и дерзкого Антонио – Мариана никогда не называла его Бруно – открывала для себя Париж, так непохожий на тот город, что представал перед ней раньше, в первый приезд. Ходила в музеи, соборы, изучила во всех подробностях Нотр-Дам и постепенно полюбила и поняла прелесть этого очаровательного города, прониклась его духом, перестала чувствовать себя там любопытствующей иностранкой. То с Жаном, то с Андре, но неизменно с Силвией они ночами напролёт веселились в бистро и ресторанах, кафе и кабаре – танцевали, смеялись, пили шампанское. Бруно шёптал ей нежные признания, читал свои стихи. Влюбился ли в неё этот красивый и нежный, беспечный и взбалмошный юноша? Тонким смуглым профилем он напоминал Мариане мужа – того юного и отважного Алберто, который брал барьеры на скачках, но Алберто безумного и поэтичного. Антонио украдкой целовал её во время танца – ах, как он танцевал! – и во время прощаний на рассвете, когда совершенно потерявшая стыд Силвия уходила с тем, кто состоял при пей в этот вечер. Однако дальше поцелуев дело не шло.