Джослин Брук - Знак обнаженного меча

Даже и после закрытия банка Рейнард пару раз с надеждой глянул в окно, на тот случай, если Рой вдруг придет с опозданием. Благодаря тщательности, с которой он сегодня выполнил свою работу, и тому факту, что дела в последнее время шли более вяло, чем обычно, он смог уйти из банка сравнительно рано. Ближе к вечеру, в автобусе, его вдруг охватила непривычная жажда деятельности, и, вернувшись домой примерно за час до ужина, он прошел в сад. Там он обнаружил, что на пятачке, где они обычно жгли костры, скопилась большая куча осеннего мусора: обрезанные ветки розовых кустов, сухие растения с клумб, забракованные овощи и картонные коробки. Повинуясь внезапному импульсу, он направился к сарайчику с инструментами, взял грабли и лопату, несколько старых газет и жестянку с керосином. Потом, вернувшись к куче мусора, выкопал крест-накрест две неглубокие канавки, насыпал в их центр обрывки бумаги и неплотно навалил сверху мусор посуше — коробки и ветки. Побрызгал на эту груду керосином и бросил в середину зажженную спичку. Взметнулось пламя: сухой мусор вспыхнул с веселым треском; по мере того как костер прогорал, Рейнард понемногу добавлял топливо посырее, и в неподвижном воздухе вырастал столб густого белого дыма.

Вечер, безветренный и погожий, плавно перешел в сумерки; в наступающей темноте языки пламени, то и дело вздымавшиеся вверх, сияли все ярче. На лугу позади сада, под бронзовой сенью огромного каштана, с мычанием прошло стадо, направляясь на соседнюю ферму; в небе, как листья на ветру, кружили грачи — угольно-черные в тающем бледном свете. Аккуратно подкармливая пламя и почти что с жадным нетерпением ожидая следующего огненного столба, Рейнард ощутил, как его наполняет необычайное счастье. Вот уже много недель он не разводил костра и не занимался другими простыми делами по хозяйству, которые некогда выполнял регулярно. Сегодня вечером ему казалось, что костер, более чем когда-либо на его памяти, дарит ему чувство особенного удовлетворения: будто он совершал некий личный ритуал, необходимое для его образа жизни действие, слишком давно им заброшенное или позабытое.

Пламя взметнулось выше; от его жара и теплого воздуха Рейнард вспотел — он снял пальто, затем галстук и расстегнул рубашку. Прикосновение его собственной теплой и обнаженной плоти показалось ему странно чуждым: это было напоминание о жизни тела, в последние месяцы почти не игравшего роли в его существовании. Вышагивая взад и вперед у костра, сгребая мусор в кучу, он проникся новым ощущением чисто физического благополучия и почувствовал сожаление (хоть уже и достаточно проголодался), услышав, что мать зовет его ужинать.

Он быстро умылся холодной водой и, сев за стол, принялся за еду с охотой, чего с ним в последнее время не случалось. Мать отметила это с удовольствием и предложила ему добавки. Он почувствовал себя еще лучше и после ужина закурил сигарету, слабо надеясь, что сможет вновь насладиться ее ароматом. Сигарета, однако, оказалась по обыкновению безвкусной, и он испытал мимолетное разочарование. Способность ощущать вкус табака превратилась для него в последнее время в своеобразный показатель самочувствия: возращение аромата значило бы, что он наконец оправился от своего недомогания.

Сигарета не принесла ему удовлетворения; однако этим вечером он почувствовал большую, чем прежде, уверенность в том, что его «выздоровление» уже не за горами. К тому же, эта убежденность помогла ему свести к минимуму и другое разочарование — то, что Рой Арчер не пришел в банк. В конце концов, Рой и не обещал зайти определенно; он, несомненно, появится завтра или через день.

Закончив ужинать, Рейнард вернулся к костру и какое-то время продолжал поддерживать огонь, пока не сжег всю кучу. Он задержался в саду, глядя на угасающее пламя и прислушиваясь к слабым ночным отголоскам: лаю собаки, далекому свистку поезда, громыханию глэмберского автобуса по шоссе. Внезапно, в промежутке полной тишины, он уловил отличный от других звук: тот доносился не от Глэмбера, как можно было ожидать, а с противоположной стороны — необъяснимый, покрытый тайной: слабый, далекий сигнал горна, играющего отбой.

Прошел еще день и еще, а Рой Арчер в банке так и не появлялся. Может быть, думал Рейнард, его обещание было, в конечном итоге, не более чем данью обычной вежливости; однако до конца ему в это не верилось, а поскольку Рой имел в банке счет, то должен был рано или поздно зайти.

Наконец, четыре дня спустя после своего визита в Прайорсхолт, Рой объявился — неторопливо вошел в банк за десять минут до закрытия, когда Рейнард его уже и не ждал. Он никак не показал, что узнал Рейнарда, и прямиком направился в другое отделение, где им занялся Тэд Гарнетт; когда двери закрылись, они все еще беседовали. Сдерживая нетерпение, Рейнард ждал, пока закончится разговор с Гарнеттом: он был уверен, что Рой по пути к выходу остановится, чтобы поболтать с ним и, быть может, договориться о встрече на вечер. Но, к его изумлению, Рой сразу же вышел из банка, даже не обернувшись в его сторону.

Первым побуждением Рейнарда было кинуться вдогонку приятелю и потребовать объяснений; вторым — тут же выяснить у Тэда Гарнетта, не оставил ли Рой для него сообщения. В действительности он не сделал ни того, ни другого: к нему как раз подошла клиентка, и ему пришлось на несколько минут сосредоточиться на деле, а к тому времени, как посетительница — въедливая дамочка из мещан — наконец ушла, он обнаружил, что его первое возмущение утихло. Им овладела уверенность в том, что странному поведению приятеля должно быть какое-то объяснение; он также не мог заставить себя поверить (хоть эта унизительная мысль и пришла ему в голову), что Рой проигнорировал его из чистого снобизма. Если бы Рой принадлежал к иному классу, он, вероятно, мог бы счесть Тэда Гарнетта (из-за его офицерского чина, полученного на войне) более подходящим для публичного общения, чем Рейнард, однако Рой совершенно точно не был способен на такое мелкобуржуазное предубеждение. Наверняка, думал Рейнард, они вскоре встретятся снова, и тогда мнимое отступничество приятеля получит достойное объяснение… А пока он поспешил доделать свою работу, чтобы пораньше успеть домой: он хотел перекопать одну из заросших травой клумб в саду.

Часом позже, идя по Хай-стрит к мэрии, где он обычно садился на автобус, Рейнард уже почти забыл о визите Роя. Тем больше было его удивление, когда знакомый голос окликнул его из машины, стоявшей у тротуара.

— Ну наконец-то — а я тебя жду, — воскликнул Рой. — Залезай, поехали перекусим.

— Я… мне домой надо — правда, — запинаясь, выговорил Рейнард, от удивления утратив связность речи.

— Ничего, я тебя потом довезу. Залезай и не спорь, — велел Рой с добродушной угрозой.

Рейнард без дальнейших возражений повиновался, в глубине души со смутной униженностью сознавая, что эта скорая уступчивость осталась в нем от солдатской выучки. Когда машина тронулась с места, он готов был спросить своего приятеля о причине странного поведения в банке, но его удержала внезапная деликатность: если у Роя имелась причина (а она, несомненно, имелась) его проигнорировать Рейнард, весьма вероятно, что она не из тех, которые тот желал обсуждать.

Рой молча вел машину по узким улочкам за мэрией и затем вверх по крутому склону холма к вершинам утесов.

— Куда мы едем? — спросил Рейнард.

— Я подумал, можно перекусить в «Храбром солдате», — объяснил Рой. — Потом можем там чего-нибудь выпить, и я тебя отвезу домой. Бензина у меня полно,[4] — добавил он с усмешкой. — Они, как видно, думают, что моя задача вполне того стоит.

«Храбрый солдат» был маленьким постоялым двором, уединенно расположенным на вершине утеса. За ним, вглубь материка, тянулись к Прайорсхолту и Ларчестеру высокие меловые холмы; внизу, раскинувшись как попало в воронке долины, лежал Глэмбер, затянутый дымом и туманом с моря. Напротив, в долине, с другой стороны городка, тяжко нависали над узкими улочками мрачные серые казармы; время от времени в спокойном вечернем воздухе переливался еле слышный сигнал горна.

В маленькой гостиной «Солдата» еду им подала неопрятная женщина; лицо ее было обезображено багровым родимым пятном огромной величины, и заказ у них она приняла молча, словно их присутствие было ей не совсем по нраву. Рейнард уловил ее враждебность и, когда она от них отошла, сказал об этом Рою.

— О, это неплохое местечко, — заметил Рой, — и Матушка Тэнтрип на самом деле ничего. Я довольно часто здесь бываю, это удобно для… — Он оборвал себя, ухмыльнулся и сказал:

— Бери еще тостов.

Пока они ели, наступили сумерки; потом они вышли в садик сзади паба, чтобы, как предложил Рой, дождаться там открытия бара. Садик тянулся до кромки утеса, и от пропасти его отделяла всего лишь ненадежная ограда. Все здесь показалось Рейнарду каким-то неустойчивым: маленький мирок, зыбко повисший между морем и небом, не имеющий прочных корней в земной тверди. В это время года мало кто заглядывал в паб перекусить, и у садика был жалкий, запущенный вид: на клумбах засыхало несколько вялых астр да к ограде прижался куст октябрин — приглушенные огоньки цветков слабо брезжили в гаснущем свете.