Эрих Ремарк - Возлюби ближнего своего

– Ну, пошли, – сказал чиновник уголовной полиции.

Керн вздрогнул. Заметив, что его без стеснения разглядывал один из прохожих, он в смущении опустил глаза.

Они пошли по улице, чиновник посередине. Перед каждым кафе уже стояли столики и стулья, везде сидели радостные люди, разговаривали друг с другом. Керн опустил голову и пошел быстрее. Штайнер посмотрел на него с добродушной усмешкой:

– Ну, мальчик, это не для нас, не так ли? Все это.

– Да, – ответил Керн и плотно сжал губы.

Они подошли к пансиону, где жили раньше. Хозяйка встретила их со смешанным чувством гнева и сострадания. Она тотчас же отдала им вещи. Украдено ничего не было. Еще в камере Керн решил надеть чистую рубашку, но теперь, после того как прошел по улицам, он не сделал этого. Он взял свой старый чемодан и поблагодарил хозяйку.

– Я очень сожалею, что у вас были такие неприятности.

Хозяйка махнула рукой:

– Ничего, желаю вам всего хорошего. И вам тоже, господин Штайнер. Куда же вы теперь?

Штайнер неопределенно махнул рукой:

– По дороге пограничных клопов. От куста к кусту.

Одну минуту хозяйка стояла в нерешительности. Затем она твердим шагом подошла к стенному шкафчику орехового дерева:

– Вот, выпейте еще на дорогу…

Она достала три рюмки, бутылку и налила.

– Сливовица? – спросил Штайнер.

Она кивнула и предложила вина чиновнику.

Тот вытер усы:

– Наш брат ведь только исполняет свои обязанности…

– Конечно. – Хозяйка снова налила вина. – А почему вы не пьете? – спросила она Керна.

– Я не могу. На пустой желудок…

– Ах, так… – Хозяйка внимательно посмотрела на него. Ее одутловатое, холодное лицо неожиданно потеплело.

– О боже, да ведь он еще растет, – пробормотала она. – Франци! – крикнула она. – Принеси бутерброды!

– Спасибо, не нужно. – Керн покраснел. – Я не голоден.

Служанка принесла большой двойной бутерброд с ветчиной.

– Не церемоньтесь, – сказала хозяйка. – Ешьте.

– Дать тебе половину? – спросил Керн Штайнера. – Для меня это слишком много.

– Ешь без разговоров! – ответил Штайнер.

Керн съел бутерброд с ветчиной и выпил рюмку сливовицы. Потом они распрощались с хозяйкой. До Восточного вокзала добрались на трамвае. В поезде Керн внезапно почувствовал, что очень устал. Стук колес навевал дремоту. Словно во сне, он видел, как за окном проплывали в нежных голубых сумерках дома, фабричные дворы, улицы, сады с высокими ореховыми деревьями, лужайки, поля. Его мысли притупились, они потерялись в мечтах – о беленьком домике, окруженном цветущими каштанами, о торжественной депутации мужчин в сюртуках, передававших ему письмо от почетных граждан, и о диктаторе в военной форме, который, упав на колени, со слезами просил у него прощения.

Когда они подошли к таможне, уже почти стемнело. Чиновник уголовной полиции передал их дежурным по таможне и, стуча сапогами, растворился в сиреневых сумерках.

– Сейчас еще слишком рано, – сказал таможенный чиновник. – Самое лучшее время – половина десятого.

Керн и Штайнер уселись на скамейку перед дверью и стали наблюдать за прибывающими машинами. Спустя некоторое время из таможни вышел другой чиновник. Он повел их вправо от таможни, по тропинке. Они шли через поле, которое сильно пахло землей и росой, миновали несколько домиков, в окнах которых горел свет, и перелесок.

Через некоторое время чиновник остановился:

– Идите дальше и держитесь левой стороны, – там вас скроет кустарник, – пока не доберетесь до болота. Сейчас оно неглубокое. Вы без труда его перейдете.

Они пошли. Вечер был очень тихий. Спустя минуту Керн оглянулся. Черный силуэт чиновника вырисовывался на горизонте. Он наблюдал за ними. Они пошли дальше.

У болота разделись и завязали свою одежду и вещи в один узел. Болотная вода была темной и блестящей. В небе мерцали звезды, иногда из-за обрывков туч выглядывала луна.

– Я пойду вперед, – сказал Штайнер. – Я выше тебя.

Они вошли в воду. Керн почувствовал, как она, холодная и таинственная, поднимается все выше и выше, окутывая тело, будто не собираясь его отпускать. Впереди медленно и осторожно, нащупывая дорогу, шел Штайнер. Рюкзак и одежду он держал над головой. Его широкие плечи были освещены бледным светом. На середине он остановился и оглянулся. Керн не отстал. Штайнер улыбнулся и кивнул ему.

Они вышли на противоположный берег и быстро вытерлись носовыми платками. Потом оделись и двинулись дальше. Через несколько минут Штайнер остановился.

– Ну, теперь мы уже в другой стране, – сказал он.

В свете луны его глаза казались светлыми и почти стеклянными. Он посмотрел на Керна:

– Разве здесь деревья растут по-другому? Разве ветер дует по-другому? Разве здесь не те же звезды? Разве люди здесь умирают по-другому?

– Все это так, – ответил Керн. – Но тем не менее я себя чувствую здесь по-другому.

Они отыскали себе местечко под старым буком, где были защищены от посторонних глаз.

Перед ними простирался луг, полого спускавшийся вниз. Вдали мерцали огоньки словацкой деревни. Штайнер развязал свой рюкзак, чтобы достать сигареты. При этом взгляд его упал на чемодан Керна:

– Я решил, что рюкзак практичнее, чем чемодан. Он не так бросается в глаза. Тебя принимают за безобидного путешественника.

– Рюкзаки тоже проверяют, – ответил Керн. – Проверяют все, что несет в себе следы бедности. Было бы лучше всего, если б у тебя была автомашина.

Они закурили.

– Через час я пойду назад, – сказал Штайнер. – А ты?

– Я попытаюсь добраться до Праги. Там полиция добрее. Там легко получить на несколько дней вид на жительство. Ну, а потом будет видно. Может, я найду отца, и он мне поможет. Я слыхал, что он там.

– Ты знаешь, где он живет?

– Нет.

– У тебя много денег?

– Двенадцать шиллингов.

Штайнер порылся в кармане куртки.

– Вот, возьми еще. Этого хватит до Праги.

Керн поднял глаза.

– Бери, бери, – повторил Штайнер. – У меня есть еще.

Он показал несколько бумажек. В тени дерева Керн не рассмотрел, какого они достоинства. Минуту он колебался. Потом взял.

– Спасибо, – сказал он.

Штайнер ничего не ответил. Он курил. Каждый раз, как он затягивался, сигарета вспыхивала и освещала его лицо.

– Собственно, почему ты бродяжничаешь? – нерешительно спросил Керн. – Ты же не еврей?

Штайнер мгновение молчал.

– Нет, я не еврей, – наконец сказал он.

В кустах позади них что-то зашуршало. Керн вскочил.

– Заяц или кролик, – сказал Штайнер. Потом он повернулся к Керну. – А ты подумай об этом, мальчик, в минуты отчаяния. Ты – на чужбине, твой отец

– на чужбине, твоя мать – на чужбине; я – на чужбине, а моя жена – в Германии. И я ничего о ней не знаю.

Позади них снова зашуршало. Штайнер загасил сигарету и прислонился к стволу бука. Поднялся ветер. Над горизонтом висела луна. Луна, белая, как мел, и беспощадная, как и в ту последнюю ночь…

После бегства из концентрационного лагеря Штайнер неделю прятался у своего друга. Он сидел в запертой каморке под крышей, всегда готовый скрыться через чердак, если услышит подозрительный шум. Ночью товарищ принес ему хлеб, консервы и бутылки с водой. На другую ночь принес книги. Штайнер читал целыми днями, чтобы отвлечься от мыслей. Ему нельзя было зажигать света и курить. Нужду он справлял в горшок, который был спрятан в картонной коробке. По ночам товарищ относил его вниз и возвращал снова. Они были так осторожны, что почти не решались говорить, даже шептаться: служанки, спящие в соседней комнате, могли их услышать и выдать.

– Мария знает обо мне? – спросил Штайнер в первую ночь.

– Нет. За ее домом следят.

– С ней ничего не случилось?

Товарищ покачал головой и ушел.

Штайнер спрашивал об этом постоянно. Каждую ночь. На четвертую ночь его друг, наконец, сказал ему, что видел ее. Теперь она знает, где он. Он смог ей это шепнуть. Завтра он снова ее увидит, в толпе на рынке. Следующий день Штайнер провел за составлением письма, которое собирался передать через товарища. Вечером он его разорвал. Он не знал: может быть, за ними наблюдали. Поэтому вечером он попросил товарища не встречаться с Марией. Штайнер провел в каморке еще три ночи. Наконец пришел товарищ с деньгами, билетом на поезд и костюмом. Штайнер подрезал волосы и выкрасил их перекисью водорода. Потом сбрил усы. В первой половине дня он покинул убежище. На нем была спецовка монтера, в руках он держал ящик с инструментами. Он должен был тотчас же уехать из города, но у него не хватило на это силы воли. Два года он не видел своей жены. Он отправился на рынок. Через час пришла она. Он задрожал. Она прошла мимо него, не взглянув в его сторону. Он пошел за ней; подойдя к ней вплотную, он прошептал: