Чарльз Диккенс - Одного поля ягода

— Как это понять? Что ты сделала с моим лучшим другом? Признавайся немедленно!

— Чарли! — проговорила его сестра. — Имей хоть каплю жалости ко мне.

— Брось глупости! Какая там жалость! — ответил мальчик. — Что ты натворила? Почему мистер Хэдстон вдруг ушел от нас?

— Он просил меня… ты знаешь, о чем… он просил меня стать его женой, Чарли.

— Ну? — нетерпеливо крикнул мальчик.

— И я была вынуждена сказать ему, что не могу стать его женой.

— Ах, не можешь! — злобно, сквозь зубы повторил мальчик и грубо оттолкнул ее от себя. — Не можешь!

А тебе известно, что он один стоит пятидесяти таких, как ты?

— Очень может быть, Чарли, и все-таки выйти за него я не могу.

— То есть ты сознаешь, что не заслуживаешь такого мужа, что он тебе не пара? Так надо понимать твои слова?

— Нет, Чарли, мои слова надо понимать так, что он мне не нравится и что я никогда за него не выйду.

— Нечего сказать, хорошая у меня сестра! — воскликнул мальчик. Нечего сказать, сестра у меня бескорыстная! Значит, все мои старания зачеркнуть прошлое, выйти в люди и вместе с собой вывести в люди и тебя должны пойти прахом из-за твоих нелепых капризов? Так, что ли?

— Я не хочу упрекать тебя, Чарли.

— Нет, вы только послушайте ее! — Мальчик оглянулся в темноте по сторонам. — Она не хочет упрекать меня! Она сделала все, чтоб разрушить и мое и свое счастье, и она же не хочет упрекать меня! Чего доброго ты еще скажешь: не надо упрекать мистера Хэдстона за то, что он спустился к твоим ногам из тех кругов, которые гордятся им, и снизошел до тебя только для того, чтобы ты его оттолкнула!

— Нет, Чарли, как я ему сказала, так скажу и тебе: я благодарю мистера Хэдстона за предложение, но жалею, что оно было сделано, и надеюсь, что он найдет себе лучшую жену, с которой будет счастлив.

Чувство, близкое раскаянию, сжало черствеющее сердце мальчика, когда он поглядел на нее — на терпеливую маленькую нянюшку, ходившую за ним в детстве, на терпеливую воспитательницу, советчицу, подругу его отроческих лет, на беззаветно преданную сестру, которая ради него была готова на все. Он взял ее под руку и сказал совсем другим тоном:

— Полно, Лиз! Зачем нам ссориться! Давай обсудим все спокойно, трезво, поговорим, как подобает брату и сестре. Ты согласна выслушать меня?

— Ах, Чарли! — ответила она сквозь слезы. — Разве я не слушала тебя? Разве не мне ты говорил все эти жестокие слова?

— Ну, прости, Лиз, прости! Я искренне раскаиваюсь. Но ты сама выводишь меня из терпения. Так вот слушай. Мистер Хэдстон полюбил тебя. Он чистосердечно признался мне, что в нем словно все перевернулось с той самой минуты, как я познакомил его с тобой. У нас есть учительница, мисс Пичер молодая, хорошенькая и все такое прочее. Она очень расположена к мистеру Хэдстону, это всем известно, а он даже не глядит на нее и слышать о ней не хочет. Его чувства к тебе совершенно бескорыстны! Жениться на мисс Пичер ему было бы гораздо выгоднее во всех отношениях, а от женитьбы на тебе он ничего не выиграет. Ведь правда?

— Да, правда, видит бог, правда!

— Ну вот, — сказал мальчик. — Это говорит в его пользу, что очень важно. Теперь насчет меня. Мистер Хэдстон всегда старался дать мне ход, а от него многое зависит. Став моим шурином, он будет еще больше заботиться обо мне. Мистер Хэдстон самым деликатным образом поделился со мной своими чувствами и сказал: "Надеюсь, Хэксем, моя женитьба на твоей сестре будет тебе и приятна и полезна?" Я говорю: "Мистер Хэдстон! Да это мое самое заветное желание!" Тогда мистер Хэдстон говорит: "Следовательно, я могу рассчитывать, Хэксем, что, хорошо зная своего учителя, ты замолвишь за него доброе словечко перед сестрой?" А я ему говорю: "Разумеется, мистер Хэдстон, ведь сестра меня очень слушается". Верно, Лиз?

— Верно, Чарли.

— Вот и отлично! Видишь? Когда толково обо всем говоришь, как полагается брату и сестре, дело сразу идет на лад. Хорошо! Теперь насчет тебя. Как жена мистера Хэдстона, ты будешь занимать почетное положение и гораздо лучшее место в обществе. Ты, наконец, избавишься от Темзы и от всего неприятного, что с ней издавна связано, разделаешься навсегда с разными кукольными швейками, с их пьянчугами отцами и тому подобной публикой. Я не хочу сказать ничего дурного о мисс Дженни Рен, она в своем роде не так уж плоха, но то, что пристало ей, не пристало будущей жене мистера Хэдстона. Теперь ты понимаешь, Лиз, что для нас троих — для мистера Хэдстона, для меня и для тебя — ничего лучшего не придумаешь.

Мальчик говорил все это, медленно шагая рядом с сестрой, но теперь он остановился, решив проверить, как подействовали его слова. Сестра молча смотрела ему в лицо, и, не прочтя в этом взгляде уступки, мальчик повел ее дальше. Когда он заговорил снова, в его голосе прозвучала плохо скрытая неуверенность.

— Ты меня во всем слушаешься, Лиз, и мне, должно быть, следовало поговорить с тобой, не дожидаясь, пока мистер Хэдстон объяснится сам. Но тут все настолько ясно и бесспорно, а ты всегда была такая умная и рассудительная, что мне это показалось совершенно лишним. Не знаю, может я ошибся? Но мы быстро поправим дело. А для этого нужно только, чтобы, придя домой, я мог передать от тебя мистеру Хэдстону, что твой ответ был не окончательный и что мало-помалу все уладится.

Он снова остановился и поглядел на бледное лицо сестры. Ее взгляд был полон тревоги и нежности к нему, и все-таки она отрицательно покачала головой.

— Что же ты молчишь? — резко спросил он.

— Мне очень не хочется это говорить, Чарли, но сказать придется. Я не могу передать с тобой такой ответ мистеру Хэдстону, я не могу отпустить тебя к мистеру Хэдстону с таким ответом. К тому, что я сказала ему сегодня — сказала окончательно, добавить нечего.

— И она считает себя хорошей сестрой! — воскликнул мальчик, с презрением отталкивая ее от себя.

— Чарли, милый! Вот ты опять чуть меня не ударил. Ты только не обижайся. Я понимаю, видит бог, понимаю, что у тебя не было злого умысла, но зачем ты так отшатнулся от меня?

— Я все знаю! — сказал мальчик, будто и не слыша ее упрека и думая только о своей обиде, о своем разочаровании, — я знаю, что за этим кроется, и опозорить себя не позволю.

— Я сказала тебе все, как есть, Чарли. Ничего другого за этим не кроется.

— Неправда! — злобно крикнул он. — И ты сама знаешь, что это неправда! Все дело в твоем драгоценном мистере Рэйберне — вот в ком!

— Чарли! В память наших прежних дней — перестань, замолчи!

— Опозорить себя я не позволю, — упрямо продолжал он. — Я выбрался из грязи, и тебе не удастся столкнуть меня в эту грязь обратно. Позор сестры не ляжет на брата, если он отречется от нее, и я отрекаюсь от тебя навсегда!

— Чарли! Сколько ненастных вечеров, таких, как этот, и худших, чем этот, сидела я на улице с тобой на руках! Возьми назад свои слова, просто возьми назад, не прося прощения за них, и мои объятия откроются тебе так же, как и мое сердце!

— Нет, я не возьму их назад! Я повторю их еще раз. Ты плохая сестра, ты бесчестная, и я отрекаюсь от тебя, отрекаюсь навсегда!

Он поднял свою неблагодарную, безжалостную руку, точно воздвигая преграду между собой и сестрой, круто повернулся и зашагал прочь. Она так и осталась на месте, безмолвная, неподвижная, и простояла там до тех пор, пока бой башенных часов не заставил ее очнуться. И первое же ее движение растопило слезы, скованные точно льдом словами себялюбца брата. "Умереть, лечь вот тут в могилу!" и "Чарли, Чарли! Так вот к чему привели картины, которые виделись нам среди углей!" — это было все, что она сказала, закрыв лицо руками и припав головой к каменному выступу ограды.

Какой-то человек поравнялся с ней, прошел мимо и вдруг, задержав шаг, оглянулся на нее. Это был согбенный старик в широкополой шляпе с низкой тульей и в длинном сюртуке. Нерешительно переступив с ноги на ногу, он повернул назад и проговорил голосом, полным мягкости и участия:

— Простите, что я обращаюсь к вам, сударыня, но вы чем-то опечалены. Я не могу пройти, как бы ничего не заметив, не могу оставить вас здесь одну, в слезах. Чем помочь вам? Как вас утешить?

Она подняла голову, услышав эти ласковые слова, и радостно воскликнула:

— Мистер Райя, неужели это вы?

— Дочь моя! — сказал старик. — Удивлению моему нет конца! Я заговорил с вами, не зная, что это вы. Возьмите мою руку, обопритесь о нее. Что вас так огорчило? Кто тому виной? Бедная девушка, бедная девушка!

— Мы поссорились с братом, — всхлипывая, проговорила Лиззи, — он знать меня больше не хочет.

— Неблагодарный щенок! — в гневе воскликнул старик. — Не удерживайте его. Отряхните прах с ног своих и забудьте о нем. Пойдемте, дочь моя! Пойдемте ко мне. Мой дом совсем близко. У меня вы успокоитесь, осушите свои слезы, а потом я провожу вас. Путь далек, на улицах людно, время позднее, а вы и так задержались.