Дин Лин - Солнце над рекой Сангань

— Гу Юн, свояк, что с тобой?

Гу Юн сразу узнал голос и тоже радостно крикнул:

— О, это ты, старый Ху Тай! — но тут же задрожал от страха, точно увидел привидение. Он с опаской огляделся по сторонам, подошел к свояку вплотную и сказал шепотом:

— Идем ко мне. А что слышно у вас в деревне?

— У нас в деревне все кончилось, — простодушно ответил Ху Тай. — Я приехал за своей телегой. Там у нас знают, что я отдал ее сюда. Активисты сказали мне: «Что же, забирай телегу обратно, раз она нужна тебе для извоза».

— О-о! — изумленный Гу Юн не отрывал взгляда от Ху Тая, как бы надеясь услышать еще что-нибудь утешительное.

— Ничего с тобой не случится, не бойся, — приговаривал свояк, подталкивая Гу Юна к дому. — А у вас рассчитываться с помещиками еще не кончили? У нас таких, как я, записали кулаками и предложили нам самим выделить землю, я и отдал шестьдесят му. А мои телеги им не нужны. Мулов тоже оставили, и овец. И торговать разрешили. А как здесь? Ведь ты беднее меня, даже батраков никогда не держал.

— Эх, я еще точно не знаю. На собрании про меня ничего не говорили, а сад мой конфисковали. Окрестили меня «помещиком в золоте и серебре».

Хотя на душе у Гу Юна было невесело, но все же появился какой-то проблеск надежды. Ведь хозяйство у старого Ху Тая много богаче, чем у него. Если не тронули Ху Тая, разве обидят его, Гу Юна?

Гу Юн проговорил со свояком целую ночь напролет. Тот разъяснил ему, что семье Гу Юна со всей землей не справиться, а, отдав несколько десятков му, семья его не пострадает. Ведь нынче рабочие руки стали дороже, нанимать батраков невыгодно. С появлением Восьмой армии торговля пошла бойко; хорошо, что оставили телеги. Он, Ху Тай, людей не обижал — и его теперь никто не обидит. Прежде были непосильные налоги, кругом помещики-злодеи, а простые люди их боялись, приходилось терпеть. А теперь все стали равны. Разве это плохо? Теперь можно высказать, что у тебя на душе. Власти решили, что он богатый крестьянин, ну и пусть. Только бы не попасть в помещики!

Ху Тай посоветовал Гу Юну потолковать с членами бригады и выяснить, наконец, свое положение. Раз у него вся семья трудится, не могут его причислить ни к помещикам, ни к кулакам. Он также советовал свояку отдать землю добровольно.

— Несправедливо держаться за нее, когда у бедняков совсем нет земли. Ведь ты, Гу Юн, сам из бедняков. Ты и протяни им руку помощи.

Гу Юн признал, наконец, что Ху Тай прав, и, решив последовать его совету, сразу успокоился.

Зашел разговор и о войне. Ху Тай своими глазами видел много больших пушек и много солдат, которых отправляли поездом под Датун. Все говорили, что Датун наверняка будет освобожден. Весь Калган готовится к штурму Датуна. В каждой семье припасают подарки бойцам, а грамотные пишут им письма. Возьмут Датун — торговля пойдет еще лучше. Прежде у них в деревне все трусили, рассказывал свояк, но убрали двух злодеев и народ перестал бояться. Был еще один злодей — агент гоминдана, который умышленно сеял ложные слухи. Всех троих избили и отправили в уезд. При них никто не посмел бы выступить открыто: вдруг вернется Чан Кай-ши и народ снова попадет в его лапы.

— Чан Кай-ши никуда не годится, — убежденно говорил Ху Тай. — Да он и не придет. У нас в деревне стоит Восьмая армия, молодец к молодцу, и все рвутся в бой. А у гоминдана все мобилизованы насильно, воевать не хотят. Где уж там! Гоминдановская регулярная армия, что стоит в районе Цинлунцяо, даже с нашими партизанами не справится!

На следующий день, как только начало светать, Гу Юн запряг мула в телегу и проводил свояка до самой реки. Когда Белоносый ступил в воду, Гу Юну невольно вспомнилось, как месяц тому назад он ехал с дочерью домой. Теперь он понимал, что коммунисты не желают ему зла и помогают беднякам. Ах, если бы все это случилось, когда он был молод и беден! Какую хорошую жизнь он прожил бы при таких порядках!

Он еще раз окликнул Ху Тая, уже добравшегося до половины реки, и пожелал ему удачи. Ху Тай обернулся и крикнул ему что-то. Гу Юн разобрал лишь, что теперь, при новых порядках, им будет легче житься. Он пошел обратно, оглядывая участок, который решил отдать, но решение это уже не угнетало его, а принесло такое облегчение, точно он сбросил с себя тяжелую ношу.

Гу Юн отправился в Крестьянский союз с намерением отказаться от части своей земли. Помещение кооператива и двор были набиты битком, народ толпился даже за воротами, каждый шел сюда со своими нуждами. Шум стоял такой, что нельзя было расслышать друг друга. Увидев такое множество людей, Гу Юн оробел, но все же, подбадривая самого себя, он протиснулся в дом и стал разыскивать Чжан Юй-миня или Чэн Жэня. Не добившись ни от кого ответа, он с большим трудом добрался до комнаты, в которой обычно собирались активисты, но и там никого не оказалось. На кане сидел один только Чжан Бу-гао. Крестьяне, обступившие его, перебивая друг друга, что-то доказывали ему. И хотя Чжан Бу-гао заверял, что регистрация уже закончена и союзу все известно, каждый продолжал настаивать:

— У меня земля неорошаемая, далеко от деревни. Мне бы надо землю получше…

И Чжан Бу-гао записывал все просьбы, чтобы передать их комиссии по переделу земли.

Арендовавшие землю в других деревнях спрашивали, как им быть. В этих случаях Чжан Бу-гао писал письма в Крестьянский союз соседней деревни и арендаторы с этими письмами отправлялись за документами туда, так как получить участок можно было только с документом на руках.

Гу Юна никто не замечал. Занятый своим делом, Чжан Бу-гао даже не взглянул на него. И Гу Юн не знал, что ему делать — заговорить ли с ним или подождать, боясь, что не сумеет изложить свои мысли и все вдруг накинутся на него. Потоптавшись немного в комнате, он снова пробился сквозь толпу и вышел на улицу.

Народ стекался к школе, он пошел туда. Оказалось, что в чисто прибранном боковом дворе школы теперь заседает комиссия по переделу земли. И тут толпились крестьяне; кто пришел по делу, а кто и без дела, из одного любопытства.

Гу Юн опять оробел и долго стоял молча, наблюдая со стороны.

В комиссии заседали хорошие, знакомые люди. С глазу на глаз он охотно поговорил бы с каждым. А тут они собрались все вместе, тут же сидели и товарищи из района. Члены комиссии как будто сразу выросли, обрели силу; они держались как люди облеченные властью — непринужденно смеялись, шутили, но никто не обратил на него внимания, даже Ли Бао-тан — и тот не удостоил его взгляда. Старику стало не по себе, и он поплелся домой.

«Будь, что будет! Что хотите, то и делайте!» — думал он.

А в комиссии по переделу разговор как раз шел о нем.

После выборов комиссии, в тот же вечер состоялось ее совместное заседание с Крестьянским союзом. Прежде всего проверили классовый состав деревни. Всего в Теплых Водах оказалось восемь помещиков. Причисление к помещикам многоземельных крестьян признали ошибочным.

Больше всего споров вызвал вопрос о Гу Юне. Одни все еще считали его помещиком, другие находили, что его следует отнести к зажиточным середнякам, так как он не пользовался наемным трудом. В конце концов порешили, что он кулак и что часть земли у него должна быть изъята.

Вопрос о том, сколько у него взять земли и какую, был передан на рассмотрение комиссии по переделу, которая занималась подсчетом земли помещиков и кулаков.

При обсуждении классовой принадлежности того или другого жителя деревни между бригадой и активистами нередко возникали споры. Ян Лян предложил было передать спорные случаи в Крестьянский союз, но дело было спешное, и пришлось заняться им тут же, на объединенном заседании. Ведь и Чжан Пинь настаивал на том, чтобы закончить распределение земли за пять дней, самое большое за неделю — до наступления праздника Середины осени. Промедление могло отразиться на уборке урожая. Раздел не терпел отлагательства и по военным причинам. Узнать мнение деревни времени не было, пришлось все решать самим, и, конечно, не обошлось без ошибок. Одни крестьяне не имели случая высказаться, другие постоянно бегали к активистам и членам комиссии по своим личным делам. Во дворе школы с утра до вечера толпился народ.

Гуда же пришел и Хоу Чжун-цюань. Глаза его беспокойно бегали по толпе, в руках он держал два документа на землю. Увидев отца, Хоу Цин-хуай закричал, прежде чем старик успел открыть рот:

— Уходи отсюда! Что тебе здесь надобно?

Он решил, что отец пришел за ним и не даст ему работать в комиссии. Но старик только посмеивался. Наконец, запинаясь, он принялся рассказывать:

— Хэ-хэ!.. Вот уж удивительные дела творятся… Не поймешь, что теперь делается на свете…

Все стали осаждать его вопросами. Наконец у него развязался язык, и он рассказал о чуде, приключившемся в то утро.