Арчибальд Кронин - Вычеркнутый из жизни

Рука, пожавшая руку Пола, была холодна, как лед. Освальд распахнул дверь, и Пол вышел.

На следующее утро заседание суда началось в крайне наэлектризованной атмосфере. В толпе, наводнившей зал, где уже стояла невыносимая духота, шел непрерывный шепоток. Всевозможные слухи носились в воздухе. Когда собравшиеся заметили, что сэра Мэтью нет на месте, стали высказывать предположения. И даже его приход не угомонил шептунов. Спротт быстро прошел на свое место. Вид у него был помятый, невыспавшийся, на щеке виднелся порез от бритвы.

Лишь только судьи уселись, поднялся Найгел Грэхем, как всегда сдержанный, но сегодня еще более холодный.

— Милостивые государи, с вашего разрешения я хотел бы возобновить допрос свидетельницы Луизы Бэрт, — заявил он.

После небольшой заминки, связанной с выполнением необходимых формальностей, Бэрт взошла на возвышение для свидетелей.

— Надеюсь, — начал Грэхем учтиво, но ледяным тоном, — у вас было достаточно времени, чтобы прийти в себя.

— Я в полном порядке.

Бэрт ответила почти грубо, без обычной вкрадчивой скромности. Нерешительность, владевшая ею накануне, исчезла, как будто за ночь она успела с кем-то посоветоваться и заручиться чьей-то поддержкой. Она стояла на возвышении и дерзко смотрела на Грэхема.

— Итак, мы говорили, — продолжал Грэхем, — о ваших отношениях с Эдвардом Коллинзом, молодым человеком, который приносил мисс Спэрлинг белье из прачечной. Вы виделись с ним до и во время суда?

— А то как же: мы почти все время были вместе.

— Вот как! Значит, вы были вместе. И часто вы беседовали с ним о деле Мэфри?

— Нет, — быстро ответила Бэрт. — Мы ни разу об этом не говорили.

Грэхем слегка приподнял брови и, взглянув на судью Фрейма, заметил:

— По меньшей мере странное заявление. Но не будем на нем останавливаться. Обсуждали ли вы с Коллинзом дело Мэфри после суда?

— Нет, — отрезала Бэрт.

— Я должен предупредить вас, — спокойно сказал Грэхем, — что вы дали присягу и что клятвопреступление сурово карается законом.

— Милостивые государи, я протестую против подобных инсинуаций. — Генеральный прокурор привстал с места. — Они рассчитаны на то, чтобы запугать свидетельницу.

— Вы что же, никогда не говорили с Коллинзом об этом деле? — не отступался Грэхем.

— Видите ли, — Бэрт впервые опустила глаза, — я что-то не помню. Наверно, говорили.

— Значит, все-таки говорили?

— Может быть.

— И часто?

— Да.

Грэхем перевел дух.

— В тот вечер, когда было совершено убийство и какой-то человек проскочил мимо Эдварда Коллинза на площадке лестницы, он никого ему не напомнил?

— Нет, — очень громко ответила Бэрт.

— А вам? Вы его совсем не знали?

— Нет.

— И вы никогда не говорили Коллинзу, что у вас такое ощущение, будто вы где-то видели этого человека?

— Никогда.

— И ни разу по секрету, шепотом не называли ему никакого имени?

— Нет.

Последовала многозначительная пауза.

— Вернемся к вашим наблюдениям в тот достопамятный вечер… Предположим, что фонарь не горел… и вы не могли различить черты того человека, ко вы, конечно, видели, что он делал. Он бежал?

— Да. Мне уже надоело это повторять.

— Извините, если я чрезмерно вас утомляю. Этот человек бежал все время?

— Как — все время?

— Ну, до самого конца улицы?

— Должно быть, что так.

— Должно быть? А он случайно не вскочил на велосипед — зеленый велосипед, что стоял у ограды, и не умчался на нем?

— Нет.

Грэхем сурово взглянул на свидетельницу.

— В свете новых данных, которыми мы теперь располагаем, я должен еще раз предупредить вас быть осторожнее. Повторяю: разве он не уехал на зеленом велосипеде?

Бэрт всю трясло. Она пробормотала:

— Я же сказала: нет. Ничего больше я не могу добавить. — И, вытащив носовой платок, стала сморкаться.

Генеральный прокурор снова вскочил.

— Милостивые государи, я решительно протестую против попыток запугать свидетельницу.

Легкая краска выступила на щеках Грэхема, и он ядовито ответил:

— Быть может, генеральный прокурор считает, что я вторгаюсь в его область. Было время, когда в этом самом суде обвинитель обращался со свидетелями, как терьер с крысой, приводя их в такое смятение, что они сами не знали, что говорят. Уже по этому одному я отношусь к свидетельнице с полным уважением и, смею вас заверить, что оно еще пригодится ей.

Эти слова были встречены мертвой тишиной. Сэр Мэтью Спротт взглянул на судей, но на этот раз судья Фрейм воздержался от вмешательства.

Грэхем выждал, пока Бэрт вытрет глаза.

— По окончании суда вы с Эдвардом Коллинзом явились в полицейское управление за причитавшейся вам наградой в пятьсот фунтов.

— Да, явились, и ничего дурного вы нам тут припаять не можете.

— Конечно, нет. Когда вы прибыли в управление, вас попросили немного обождать, пока не будут выполнены некоторые формальности.

— Совершенно точно. В полиции с нами были очень обходительны, чего не скажешь про вас.

— Я еще раз прошу вас набраться терпения и сосредоточить все свое внимание на том получасе, который вы провели с Коллинзом в приемной полицейского управления. Суд, несомненно, явился испытанием для вас обоих. По-видимому, вы волновались, нервничали и не были вполне уверены в своих показаниях, что и нашло отражение в разговоре, который вы там вели.

— Каком еще разговоре?

— Разве вы не помните?

— Нет, не помню.

— В таком случае, быть может, я смогу освежить его в вашей памяти. — Грэхем взял листок из лежавшей перед ним кипы бумаг. — Насколько мне известно, между вами и Коллинзом произошел следующий разговор:

«Коллинз. Ну вот, вроде бы уже виден конец, и хорошо, что мы до него добрались. А то я думал: не выдержу.

Бэрт. Чего ты волнуешься, Эд. Ты же знаешь, что мы поступили правильно и по чести.

Коллинз. Да, пожалуй. А все-таки…

Бэрт. Что все-таки?

Коллинз. Ну, ты же знаешь, Луиза. Почему ты не сказала про… Ты знаешь про что!

Бэрт. Потому что никто меня об этом не спрашивал, дурачок.

Коллинз. Так-то оно так. А мы… мы получим награду?

Бэрт. Будь спокоен, Эд, получим. Может, нам и еще чего-нибудь прибавят.

Коллинз. Ты это про что?

Бэрт. Погоди — увидишь. Я попридержала кое-что про запас.

Коллинз. А Мэфри правда тот человек, Луиза?

Бэрт. Да замолчи ты. Сейчас отступать все равно уже поздно. Мы же ничего плохого не сделали. Со всеми этими уликами Мэфри все равно бы не выпутаться. И потом его ведь не повесили. Неужто ты не понимаешь, дуралей, что против полиции все равно не пойдешь. И все еще может так обернуться, как тебе и во сне не снилось, Я скоро жить буду, точно настоящая леди».

Грэхем кончил чтение и, спеша опередить судью, сурово обратился к свидетельнице:

— Вы что же, станете отрицать, что этот разговор, который был подслушан и записан, действительно имел место?

— Не знаю. Я не помню. Не могу же я отвечать за то, что говорил Эд Коллинз. — Бэрт пришла в полное смятение, и голос у нее дрожал.

— Что вы делали после того, как полиция выдала вам деньги?

— Точно не помню.

— А вы не отправились отдыхать в Маргейт с Эдвардом Коллинзом?

— По-моему, нет.

— И вы с ним не жили в одном номере в отеле «На берегу»?

— Конечно, нет. И, вообще, нечего меня оскорблять, я не за тем сюда пришла.

— В таком случае едва ли вам будет приятно, если я покажу суду книгу записей этой гостиницы за тот период.

— Милостивые государи, — снова вмешался генеральный прокурор, — я вынужден опротестовать подобные заявления, касающиеся морального облика свидетельницы и не имеющие прямого отношения к делу.

— Однако обвинение почему-то не возражало, когда пятнадцать лет назад делались гораздо более серьезные и менее справедливые заявления относительно морального облика моего клиента.

Наступило молчание. Грэхем повернулся к Бэрт.

— Отдохнув, вы вернулись в Уортли. Вы обнаружили, что атмосфера здесь изменилась, стала более прохладной. Вы отнюдь не сделались популярной героиней, какой вам хотелось стать. Работу найти было трудно. Тем не менее как раз в это время вам и Эдварду Коллинзу были предложены отличные места, на которые вы и поступили, — в одном из самых высокопоставленных домов Уортли. Правильно я говорю?

— Да.

— Кто был хозяином этого дома?

Бэрт уже держалась без всякого вызова. Она исподтишка метнула взгляд на Пола. Фамилия хозяина, казалось, прилипла у нее к гортани. Затем среди гробовой тишины она пролепетала: