Харпер Ли - Убить пересмешника

Я побрела туда, где, я думала, проходит дорога. Я не знала, верно ли иду — ведь меня столько раз поворачивали в разные стороны. Но я всё-таки вышла на дорогу и увидела уличный фонарь. Под фонарём шёл человек. Шёл неровными шагами, будто нёс что-то очень тяжёлое. Он повернул за угол. Он нёс Джима. Рука у Джима свисала перед ним и как-то нелепо болталась.

Когда я дошла до угла, человек уже шёл по нашему двору. Открылась дверь, из неё упал свет, на секунду я увидела Аттикуса — он сбежал с крыльца, вдвоём они внесли Джима в дом.

Я дошла до двери, а они уже шли по коридору. Навстречу мне бежала тётя Александра.

— Позвони доктору Рейнолдсу! — крикнул из комнаты Джима Аттикус. — Где Глазастик?

— Она здесь! — И тётя Александра потащила меня к телефону. Она очень торопилась, и я не поспевала за ней.

— Я сама дойду, тётя, — сказала я. — Вы лучше звоните.

Она схватила трубку.

— Дайте мне доктора Рейнолдса, Юла Мэй, скорее! Отец дома, Эгнес? О господи, где же он? Пожалуйста, как только он вернётся, скажите, чтобы шёл к нам. Пожалуйста, это очень спешно!

Тёте Александре незачем было называть себя, в Мейкомбе все знают друг друга по голосу.

Из комнаты Джима вышел Аттикус. Не успела тётя Александра дать отбой, Аттикус выхватил у неё трубку. Постучал по рычагу, потом сказал:

— Пожалуйста, соедините меня с шерифом, Юла Мэй. Гек? Это Аттикус Финч. Кто-то напал на моих детей. Джим ранен. Между нашим домом и школой. Я не могу отойти от мальчика. Пожалуйста, съездите туда за меня, посмотрите, может быть, он ещё недалеко ушёл. Вряд ли вы его сейчас найдёте, но, если найдёте, я хотел бы на него взглянуть. А теперь мне надо идти. Спасибо, Гек.

— Аттикус, Джим умер?

— Нет, Глазастик. Займись ею, сестра! — крикнул он уже из коридора.

Трясущимися пальцами тётя Александра стала распутывать на мне смятый, изорванный костюм на проволочной сетке. Не сразу ей удалось меня освободить.

— Ты цела, детка? — опять и опять спрашивала она.

Какое это было облегчение — вылезти наружу! Руки у меня уже затекли, и на них отпечатались красные шестиугольники. Я стала их растирать, и они немного отошли.

— Тётя, Джим умер?

— Нет… нет, детка, он без сознания. Вот придёт доктор Рейнолдс, тогда мы узнаем, насколько серьёзно он ранен. Что с вами случилось, Джин Луиза?

— Не знаю.

Больше она не спрашивала. Она пошла и принесла мне одеться; если бы мне тогда это пришло в голову, я бы уж не дала ей про это забыть: тётя была так расстроена, что принесла мне комбинезон!

— На, оденься, детка, — сказала она и подала мне ту самую одежду, которую всегда терпеть не могла.

Она побежала к Джиму, потом опять вышла ко мне в прихожую. Рассеянно погладила меня и опять ушла к Джиму.

К дому подъехала машина. Шаги доктора Рейнолдса я знала не хуже, чем шаги Аттикуса. Он помог нам с Джимом появиться на свет и пройти через все детские болезни, какие только существуют; он лечил Джима, когда Джим вывалился из нашего домика на платане; и мы с ним всегда оставались друзьями. Доктор Рейнолдс говорил, а будь мы не такие отходчивые, было бы по-другому, но мы ему не поверили.

Он стал на пороге и сказал:

— Боже милостивый! — и пошёл было ко мне, потом сказал: — Ну, ты по крайней мере на ногах. — И повернул прочь. Он знал в нашем доме каждый закоулок. И знал: если мне плохо пришлось, значит и Джиму не лучше.

Прошло десять тысячелетий, и доктор Рейнолдс вернулся.

— Джим умер? — спросила я.

— Ничего подобного, — сказал доктор и присел передо мной на корточки. — У него шишка на лбу, точь-в-точь как у тебя, и сломана рука. Посмотри-ка сюда, Глазастик… Нет, головой не верти, только скоси глаза. А теперь вон в ту сторону. Перелом у него скверный, насколько могу сейчас судить, — в локте. Похоже, что кто-то старался открутить ему руку напрочь… Теперь посмотри на меня.

— Значит, он не умер?

— Да нет же! — Доктор Рейнолдс поднялся. — Сегодня мы мало что можем сделать, только устроить его поудобнее. Надо будет сделать рентгеновский снимок… вероятно, придётся на время положить руку в гипс. Но ты не беспокойся, он будет у нас как новенький. У мальчишек всё заживает в два счёта.

Доктор Рейнолдс говорил, а сам всё разглядывал меня и осторожно ощупывал шишку, которая вздувалась у меня на лбу.

— А у тебя нигде ничего не сломано, как тебе кажется? — пошутил он.

Я невольно улыбнулась.

— Значит, по-вашему, он не умер, нет?

Доктор Рейнолдс надел шляпу.

— Ну, понятно, я могу и ошибаться, но, по-моему, он даже очень живой. Все симптомы налицо. Поди взгляни на него, а когда я вернусь, мы с тобой решим окончательно.

У доктора Рейнолдса походка молодая и лёгкая. Мистер Гек Тейт ходит по-другому. Под его тяжёлыми башмаками веранда так и застонала, и дверь он отворил неуклюже, но на пороге он ахнул, совсем как доктор Рейнолдс. Потом спросил:

— Ты цела, Глазастик?

— Да, сэр, я пойду к Джиму. Аттикус и все тоже там.

— Я с тобой, — сказал мистер Тейт.

Тётя Александра заслонила лампу в изголовье Джима полотенцем, и в комнате было полутемно. Джим лежал на спине. Одна щека у него была разбита. Левая рука торчала вбок и согнулась в локте, только не в ту сторону, в какую надо. Джим хмурил брови.

— Джим?…

— Он тебя не слышит, Глазастик, — сказал Аттикус, — он выключен, знаешь, как радио выключают. Он уже приходил в себя, но доктор Рейнолдс его усыпил.

— Да, сэр.

Я отошла к стене. Комната Джима большая, квадратная. В качалке у камина сидит тётя Александра. В углу стоит тот человек, который принёс Джима, он прислонился к стене. Какой-то незнакомый — видно, из загородных. Наверно, смотрел наше представление, а потом оказался поблизости, когда всё это случилось. Услыхал, наверно, наши крики и прибежал на выручку.

Аттикус стоял у постели Джима.

Мистер Гек Тейт остановился на пороге. Шляпу он держал в руке, карман штанов оттопыривался — видно было, что там фонарик. Мистер Тейт был в своей охотничьей куртке, бриджах и высоких сапогах.

— Входите, Гек, — сказал Аттикус. — Нашли что-нибудь? Не представляю, какой негодяй способен на такое, но, надеюсь, вы его найдёте.

Мистер Тейт посопел носом. Пронзительно посмотрел на человека в углу, кивнул ему, потом обвёл взглядом комнату — посмотрел на Джима, на тётю Александру, потом на Аттикуса.

— Присядьте, мистер Финч, — предложил он.

— Давайте все сядем, — сказал Аттикус. — Вот вам стул, Гек. Я принесу другой из гостиной.

Мистер Тейт подсел к письменному столу Джима. Подождал Аттикуса — он вернулся и тоже сел. Почему-то он не принёс стула для человека в углу; но ведь Аттикус знает привычки фермеров лучше, чем я. Иногда приедет к нему кто-нибудь из глуши за советом, привяжет своего мула во дворе под платаном, и Аттикус так и беседует с ним на заднем крыльце. Этому, наверно, тоже уютнее там, в углу.

— Мистер Финч, — сказал шериф, — сейчас я вам скажу, что я там нашёл. Нашёл платье какой-то девочки — оно у меня в машине. Это твоё, Глазастик?

— Да, сэр, если розовое и со сборками.

Мистер Тейт вёл себя так, будто давал показания в суде. Он любит рассказывать всё по-своему, чтоб ни прокурор, ни защитник ему не мешали, и иногда это получается довольно длинно.

— Ещё я нашёл какие-то клочки бурой материи…

— Это мой костюм, мистер Тейт.

Мистер Тейт погладил свои колени. Потёр левую руку и стал рассматривать каминную полку, потом его, кажется, очень заинтересовал сам камин. Потом он стал ощупывать пальцами нос.

— В чём дело, Гек? — сказал Аттикус.

Мистер Тейт поднял руку и потёр себе сзади шею.

— Там на школьном дворе под дубом лежит Боб Юэл, и между рёбер у него торчит кухонный нож. Он мёртв, мистер Финч.

Тётя Александра встала и ухватилась за каминную полку. Мистер Тейт поднялся и хотел ей помочь, но она только покачала головой. Аттикусу первый раз в жизни изменила его всегдашняя учтивость, он так и остался сидеть.

Мне почему-то всё вспоминалось, как мистер Боб Юэл тогда сказал — дай только срок, он с Аттикусом расправится. Он чуть не расправился с Аттикусом, и на этом ему пришёл конец.

— Вы уверены? — каким-то тусклым голосом спросил Аттикус.

— Как есть мёртвый, — подтвердил мистер Тейт. — Окончательно и бесповоротно. Больше он вашим детишкам ничего плохого не сделает.

— Я не о том…

Аттикус говорил как во сне. Стало видно, какой он старый, — только по этому всегда и можно узнать, что у него нехорошо на душе: упрямый подбородок обмяк, морщины вдоль щёк сделались глубже, и уже не так заметно, что волосы у него чёрные как смоль, зато сразу замечаешь, что виски седые.

— Может быть, перейдём в гостиную? — сказала, наконец, тётя Александра.

— С вашего позволения, я бы предпочёл остаться здесь, если только это Джиму не вредно, — сказал мистер Тейт. — Я бы хотел взглянуть на его ранения, а Глазастик нам пока что расскажет… как всё это было.

— Вы разрешите мне уйти? — спросила тётя Александра. — Сейчас я тут не нужна. Аттикус, если я понадоблюсь, я буду у себя. — Тётя Александра пошла к двери, но вдруг остановилась и обернулась. — У меня сегодня было предчувствие, Аттикус, — начала она. — Я… это всё моя вина. Мне надо было…