Робертсон Дэвис - Мантикора

25 дек., чт. и день Рождества: Проснулся, чувствуя себя лучше, чем когда-либо за долгие годы. Очень голодный — на завтрак (почему от счастья сосет под ложечкой?), за столом один Рамзи.

— Счастливого Рождества, Дейви. Помнишь, ты как-то сказал мне, что ненавидишь Рождество как ни один другой день в году?

— Это было давно. Счастливого Рождества, Данни. Ведь мой отец так вас называл, правда?

— Да. Всегда ненавидел это имя. Пожалуй, лучше уж зови меня Уховерткой.

Вошел Айзенгрим и на стол рядом с моей тарелкой положил маленький мешочек. Он явно хотел, чтобы я заглянул внутрь. Я развязал мешочек — оттуда выпала пара игральных кубиков из слоновой кости. Я кинул их несколько раз без особого успеха. Тогда их взял Айзенгрим.

— Что вы хотите, чтобы выпало?

— Конечно, две шестерки.

Он бросил кости, и выпали две шестерки.

— Со свинцом?

— Я так грубо не работаю. Никакого шулерства, просто внутри есть маленький секрет. Я покажу вам позднее, как он действует.

Рамзи рассмеялся.

— Неужели ты считаешь, что знаменитый адвокат будет пользоваться такой штукой, Магнус? Да его исключат из всех его клубов.

— Не знаю, что может знаменитый адвокат делать с игральными костями, но я прекрасно знаю, что он делает в зале суда. Вы везучий человек? А быть везучим — это всегда играть… костями вроде этих. Может быть, вам понравится носить их у себя в кармане как напоминание о… о том, что наш друг Рамзи называет переменчивостью, вариабельностью и диковинностью всего сущего.

Вошла Лизл и вручила мне часы:

— От Медной головы.

Часы были хорошей работы, с гравировкой на крышке: «Время есть… Время было… Время ушло» — что как нельзя лучше подходит к часам. И, конечно, именно этими словами она и Айзенгрим начинали номер с Медной головой. Но я знал, что для нас двоих это символизирует загадку, незапамятную древность пещеры. Я смутился.

— Я даже не подумал, что мы будем обмениваться подарками. Ужасно неудобно, но я ни для кого ничего не подготовил.

— Не переживайте. Подарки — дело настроения. Видите, дорогой Рамзи тоже не озаботился.

— Озаботился. Мои подарки при мне. Я хотел вручить сразу всем.

Рамзи вытащил из-под стола бумажный пакет и торжественно вручил каждому из нас по коврижке в виде медведя. Медведи выглядели вполне натурально — стояли на задних лапах и держали в передних бревно.

— Настоящие санкт-галленские медведи. Все лавки забиты ими в это время.

Айзенгрим попробовал своего медведя на зуб:

— Похоже на того медведя с городского герба или на тотем, да?

— Медведь святого Галла собственной персоной, прошу любить и жаловать. Легенда-то известная. В начале седьмого века пришел в эти края ирландский монах по имени Галлус обращать в христианство диких горных жителей. Они, кажется, поклонялись медведям. Поселился он в пещере неподалеку от нынешнего города и проводил дни, молясь и неся слово Божие. Но святость его была столь велика, а мысли столь далеки от всего земного, что ему нужен был кто-нибудь в помощь, слуга или друг. Откуда он мог его взять, спрашивается? Но дело в том, что в пещере был еще один обитатель — большой медведь. И хитрюга Галлус заключил с медведем договор. Если медведь будет носить ему из леса дрова, то он будет кормить медведя хлебом. На том и порешили. И эта дивная коврижка (полагаю, что могу назвать ее дивной, а вы не сочтете, что я расхваливаю свой подарок) по сей день напоминает нам, что если мы по-настоящему мудры, то сумеем договориться с нашим медведем, иначе ведь умрем с голоду или даже попадем медведю на обед. Как и в истории любого святого, здесь есть мораль, и эта мораль — мой рождественский подарок тебе, Дейви, незадачливый душитель медведя в себе. И тебе, Магнус, очаровательный жулик. И тебе, моя дражайшая Лизл, хотя ты-то и так в курсе: лелей своего медведя, и медведь будет поддерживать твой огонь.

Позднее: Прогулялся с Рамзи. Было три с небольшим, но в горах явно начинало смеркаться. Идти далеко он не мог из-за своей деревянной ноги, но несколько сотен ярдов до ближайшей пропасти мы все же одолели. Низкий каменный заборчик предупреждал не подходить слишком близко к обрыву, внизу виднелась долина, а там — несколько маленьких ферм. Поговорил с ним о том решении, которое я, по мнению Лизл, должен принять, и спросил его совета.

— Лизл любит толкать людей на крайности. Ты уверен, Дейви, что крайности — это твое? Вряд ли я могу помочь тебе. Или могу? Этот камень все еще при тебе… Ну, тот, что нашли во рту Боя?

Я вытащил камень из кармана и протянул ему.

— По крайней мере это я могу для тебя сделать, Дейви.

Он замахнулся и что есть сил швырнул камень в бездну. В это мгновение можно было почувствовать, что когда-то и он был мальчишкой. Мы следили за полетом в четыре глаза, пока маленькая точка не растворилась на фоне затягиваемой сумерками долины.

— Ну вот, по крайней мере с этим покончено. Дай бог, чтобы никого не зацепил.

Мы развернулись и пошли назад к Зоргенфрею. Слова казались лишними. Мысли мои вращались вокруг сна, приснившегося мне накануне первого сеанса у доктора фон Галлер. Помнился он изумительно четко. Я оставил свою замкнутую, упорядоченную, уважаемую жизнь. Да. И отправился в неведомые земли, где велись археологические раскопки. Да. Я хотел спуститься по винтовой лестнице в диковинной обманчивой времянке — убогая сараюшка снаружи, шикарный дворец внутри, — но мне воспрепятствовали какие-то простоватые парни, которые вели себя так, словно мне там не место. Да. Но по мере того как я вспоминал сон, тот менялся. Двое парней больше не стояли у лестницы, и при желании я мог спуститься. Желание у меня было, потому что я чувствовал — там, внизу, находится сокровище. Меня переполняло счастье, и я знал, что именно этого хочу больше всего на свете.

Я шел рядом с Рамзи, я полностью отдавал себе отчет в том, что происходит вокруг, однако наиболее реален был для меня этот сон. Странная женщина, цыганка, которая так манила меня, обращалась ко мне так напористо и в то же время неразборчиво, — где она? В моей грезе я выглянул из сарайчика и увидел ее — она шла мне навстречу. Я знал — она будет со мной рядом. Кто она? «Каждая страна имеет таких иностранцев, каких заслуживает». Эти слова, которые казались мне прежде такими глупыми, все еще отдавались в моих ушах. Они значили гораздо больше, чем я мог себе представить, и я судорожно искал объяснения. Неужели эта лестница ведет в иную страну? Встретят ли меня там как чужака? Но как я могу быть чужаком там, где лежит мое сокровище? Нет, меня примут как своего, сколь долгим ни было бы мое отсутствие.

Навстречу нам по камням и трещинам легкой походкой шла женщина. Ближе и ближе, но я так и не мог разобрать, чье у нее лицо — Лизл или Иоганны.

Заговорил Рамзи, и греза, видение или что уж это было утратило неотразимую яркость. Но я понимаю, что не далее чем завтра должен узнать, чье лицо было у той женщины и кто из них двоих станет проводником к моему сокровищу.

«Медная голова Роджера Бэкона». — Существует множество исторических и легендарных историй о Медных головах. Первая из таких Голов была создана схоластом XIII века Альбертом Магнусом, или Альбертом Великим, который трудился над ее созданием около тридцати лет. Эта Голова была уничтожена учеником Альберта — Фомой Аквинским. Подобная же Медная голова фигурирует в пьесе английского поэта и драматурга Роберта Грина (1558–1592) «Достоверная история фра Бэкона и фра Бунги». Бэкон семь лет тратит на создание своего шедевра — Медной головы, которая должна изрекать слова мудрости и пророчества. Однако в дело вмешивается помощник Бэкона, и, когда Голова начинает изрекать мудрость: «Время есть… Время было…» — помощник произносит не те слова, какие полагались, появляется волшебный молоток, разбивающий Голову, которая успевает сказать: «Время ушло». Упоминания о Медной голове и о Бэконе встречаются у А. Поупа, С. Батлера, Дж. Байрона, Дж. Джойса. — Здесь и далее примеч. переводчика.

Кушетки и вовсе не было. — По распространенному мнению, кушетка, на которую ложится пациент, является непременным атрибутом обстановки в кабинете психоаналитика.

Возраст Псалмопевца. — Речь о библейском царе Давиде, которому незадолго до смерти исполнилось семьдесят лет.

«Neue Zürcher Zeitung» (нем.) — «Новое цюрихское время».

Африт — злой дух в арабской мифологии.

Профессор, доктор медицины, специалист и области психиатрии (нем.).