Теодор Шторм - Всадник на белом коне

— Послушай-ка, Хауке! — сказал парень. — Там о тебе спор идет! — И парни отчетливо услышали скрипучий голос Оле Петерса:

— Младших батраков и подростков не допускать!

— Подойди-ка поближе. — Один из парней потянул Хауке за рукав, пытаясь подтащить к двери. — Услышишь, как высоко они тебя ценят!

Но Хауке вырвался и вновь ушел на улицу.

— Они нас не для того выгнали, чтобы мы подслушивали! — сказал он, обернувшись в дверях.

Перед домом стоял еще один парень.

— Боюсь, как бы не вышло загвоздки, — заявил он, — мне ведь еще нет восемнадцати. Надеюсь, они не потребуют записи о крещении. Тебя-то, Хауке, твой старший батрак непременно вытащит!

— Вот именно вытащит, — проворчал Хауке и поддал ногой камень, — но никак не «втащит»!

В комнате разгорелся громкий спор, но постепенно голоса смолкли, и вновь можно было различить тихий свист норд-оста, овевавшего церковную колокольню. Парень, что подслушивал у дверей, вышел опять на улицу.

— Так кого они допустили к игре? — спросил восемнадцатилетний.

— Вот его! — ответил тот, указывая на Хауке. — Оле Петерс хотел его в подростки записать, но все так расшумелись! Йес Гансен сказал, что у Теде Хайена есть скот и земля. «Да, — закричал Оле Петерс, — эту землю можно в тринадцати тачках прочь увезти!» И наконец в спор вступил Оле Хенсен. «Тише, вы! — крикнул он. — Я вас сейчас научу! Скажите-ка, кто первый человек в деревне?» Тогда они все замолчали и как будто задумались. И тут вдруг один сказал: «Так, на верно, смотритель!» И все другие тоже закричали: «Ну конечно, смотритель!» — «Ну а смотритель-то у нас кто? Только подумайте хорошенько!» И тут один стал тихонько смеяться, потом другой, и наконец все принялись громко хохотать. «Ну так позовите его, — сказал Оле Хенсен, — не хотите же вы самого смотрителя за дверь выставить!» Я думаю, они там до сих пор смеются, а голоса Оле Петерса больше не слышно, — заключил парень свой рассказ.

Почти в ту же секунду отворились двери, и из комнаты послышались голоса:

— Хауке, Хауке Хайен!

Громко и радостно отозвались они в морозной ночи.

Хауке поспешил в комнату, но уж не слушал разговоров о том, кто тут смотритель, и своих заветных мыслей никому не выдал…

Возвращаясь в хозяйский дом, он заметил Эльке, которая стояла внизу у самой калитки; свет месяца сиял над необозримой ширью белых от инея выгонов.

— Это ты, Эльке? — спросил юноша.

Эльке кивнула.

— Ну как? — в свой черед спросила она. — Осмелился он что-то сказать?

— Лучше бы он этого не делал.

— И что же?

— Да, Эльке, мне все-таки позволили завтра

попытать счастья!

— Доброй ночи, Хауке!

И она легкой походкой взбежала вверх по насыпи и скрылась в доме.

Он медленно последовал за ней.

Около полудня на дальнем выгоне, тянувшемся вдоль внутренней стороны плотины к востоку, собралось огромное количество народу. Люди то замирали неподвижно, то отступали на несколько шагов вниз по склону, ближе к своим приземистым длинным лачугам, когда деревянный шар, от удара такого же шара, что случилось уже дважды, летел под полуденным солнцем через очищенную от инея площадку. Команды игроков стояли посередке, их окружал и стар и млад. Тут были хозяева домов и постояльцы, и с маршей и с гееста, старики в длиннополом платье, неспешно покуривавшие короткие трубки, и женщины в платках и жакетах, с младенцами либо детьми постарше, которых приходилось держать за руку. Неяркое солнце отражалось меж верхушками тростника на льду замерзших канав, через которые теперь свободно переходил народ; стоял сильный мороз, но игра продолжалась, и глаза всех следили за деревянным шаром, от полета которого сейчас зависела честь целой деревни. Представитель деревенской команды имел белый, а от гееста — черный жезл с железным острием; этот жезл, при презрительном молчании или же под издевательские смешки, втыкался там, где деревянный шар заканчивал свой путь; победившей считалась команда, чей шар раньше достигал цели.

Разговаривали мало, только после хорошего броска можно было услышать восклицания молодых людей или женщин; бывало, кто-либо из стариков вынимал изо рта трубку и одобрительно хлопал ею игрока по плечу: «"Хороший бросок", как сказал Захария, вышвырнув жену из окна»[40]. Или: «Твой отец бросал так же, да пошлет ему Господь утешение за гробом!» Или что-нибудь иное, годящееся, по его мнению, к случаю.

С первым броском Хауке не повезло: едва он только размахнулся, чтобы ударить по шару, как туча, заслонявшая солнце, ушла, и нестерпимо яркий свет ударил ему в глаза; бросок был неточен, шар улетел в канаву и застрял в пузырчатом льду.

— Этот удар не в счет?! — воскликнули другие игроки. — Хауке, еще одна попытка!

Но представитель команды с гееста подскочил и стал спорить:

— Почему не в счет?! Бросок есть бросок!

— Оле! Оле Петерс! — закричали жители маршей. — Где же Оле? Куда он, к черту, запропастился?

Но Оле был уже тут:

— Не орите так! Ну, в каком месте мне теперь Хауке подштопать? Уж я так и знал!

— Что ты говоришь! Хауке должен повторить попытку; докажи только, что твой рот не заштопан!

— За мной не убудет! — воскликнул Оле и, встав напротив представителя от гееста, наговорил кучу всякой чепухи. Но на сей раз было не слыхать его неотразимых подколов и острот. Чуть поодаль стояла девушка и, загадочно подняв брови, смотрела на Оле язвительным, сердитым взглядом; говорить она не смела, так как женщины не имели в игре права голоса.

— Ты несешь вздор! — воскликнул соперник Оле Петерса. — Твой рассудок наверняка помутился! Солнце, месяц и звезды всегда на небе, и они служат всем одинаково! Бросок был неудачен, но неудачные броски тоже засчитываются!

Так они проговорили еще какое-то время, и в конце концов по решению судьи Хауке не разрешили повторить бросок.

— Бросай! — закричали своим жители гееста, и их представитель выдернул черный жезл из углубления. Выкликнули очередного метальщика, и тот бросил свой деревянный шар далеко вперед. Чтобы видеть получше, старший батрак смотрителя должен был обойти стоявшую на пути Эльке Фолькертс.

— Из-за кого это ты сегодня свой ум дома оставил? — спросила девушка шепотом.

Старший батрак взглянул на нее почти угрюмо; его веселое настроение вмиг исчезло.

— Из-за тебя, — ответил он. — Потому как ты свой сегодня тоже дома забыла.

— Ступай прочь! — сказала девушка, гордо выпрямившись. — Уж я тебя знаю, Оле Петерс!

Но он отвернулся, сделав вид, будто не слышал этих слов.

Игра, и с нею черный и белый жезлы, продвигались далее. Когда снова подошла очередь Хауке бросать шар, он бросил его так далеко, что уже показалась цель, каковою служила выбеленная известью бочка. Хауке, теперь дюжий молодой парень, упражнялся в математике и искусстве метания каждодневно с детских лет.

— Ого, Хауке! — закричали в толпе. — Как будто сам архангел Михаил[41] сейчас шар бросил!

Какая-то старуха с пирогами и шнапсом протиснулась к Хауке сквозь толпу; она налила полный стакан и протянула юноше.

— На, выпей, — сказала она. — Мы можем теперь помириться; сегодня ты поступил лучше, чем тогда, убив кота.

Хауке, вглядевшись, узнал Трин Янс.

— Спасибо, старая, — поблагодарил он. — Только пить я не буду.

Достав из кармана монету — новенькую, только что отчеканенную марку, он вложил ее старухе в руку.

— Вот, выпей сама этот стакан, Трин, и будем считать, что мы помирились!

— Ты прав, Хауке, — сказала она, следуя его совету. — Ты прав. Для такой старухи, как я, это было бы лучше.

— А что твои утки? — крикнул он ей вслед, когда она уже заковыляла прочь со своей корзиной; но старуха только затрясла головой и, не обернувшись, воздела руки к небу:

— Ничего, совсем ничего, Хауке! Тут у вас в канавах уж слишком много крыс; видит Бог, приходится искать иное пропитание.

С этими словами она втиснулась в толпу, предлагая людям шнапс и медовые пироги.

Солнце скрылось за плотиной, закат освещал землю ало-фиолетовым мерцанием и золотил пролетавших в вышине черных ворон. Уже наступил вечер, но на равнине темная людская масса все еще передвигалась вперед от черных, теперь еле видневшихся вдали хижин к бочке; один ловкий удар — и цель могла быть уже достигнута. Черед был за жителями маршей, и бросать готовился Хауке.

Выбеленная известью бочка отчетливо светлела в вечерних сумерках, ползущих на выгон от плотины.

— Вы, пожалуй, ее нам и на этот раз отдадите! — крикнул кто-то из жителей гееста, ибо сражение шло к концу, причем команда с гееста была на несколько шагов впереди.

Выкликнули Хауке; худощавый, узколицый, он выступил из толпы; серые глаза вперились в цель, в отведенной назад руке лежал деревянный шар.