Эрих Ремарк - Триумфальная арка

Равик отошел от окна.

— Готово?

— Да.

— Теперь отдайте мне бумажник.

Равик снова сунул его под подушку. Бумажник стал гораздо тоньше на ощупь.

— Спрячьте деньги в сумку, — сказал он. Она повиновалась. Равик взял счет и просмотрел его.

— Вы уже платили за номер?

— Не знаю. По-моему, да.

— Это счет за две недели. Он оплачен господином… — Равик не сразу назвал фамилию. Ему показалось странным называть покойника господином Рачинским. — Счета оплачивались всегда в срок?

— Да, всегда. Он часто говорил, что… в его положении очень важно аккуратно платить за все.

— Ну и подлец этот хозяин! Где у вас последний счет?

В дверь постучали. Равик не мог сдержать улыбки. Слуга внес чемоданы. За ним следовал хозяин.

— Все тут? — спросил Равик женщину.

— Да.

— Разумеется, все, — буркнул хозяин. — А вы что думали?

Равик взял маленький чемодан.

— Есть у вас ключ к нему? Нет? Где могут быть ключи?

— В шкафу. В костюме.

Равик открыл шкаф. Он был пуст.

— Ну? — спросил он хозяина.

Хозяин обернулся к коридорному.

— Где костюм? — прошипел он.

— Костюм я вынес, — сказал слуга, запинаясь.

— Зачем?

— Почистить, погладить.

— Пожалуй, покойнику это уже ни к чему, — заметил Равик.

— Чтоб сейчас же костюм был тут, проклятый ворюга! — рявкнул хозяин.

Коридорный посмотрел на него, испуганно моргая. Затем вышел и тут же вернулся с костюмом. Равик встряхнул пиджак, брюки. В брюках что-то звякнуло. Равик не сразу решился сунуть руку в карман одежды, принадлежавшей мертвецу, словно вместе с ним умер и его костюм. Глупая мысль. Костюм есть костюм.

Он достал из брюк ключи и открыл чемоданы. Сверху лежал парусиновый портфель.

— Здесь? — спросил Равик женщину.

Она кивнула.

Счет быстро нашелся. Он был оплачен. Равик показал его хозяину.

— Вы посчитали за лишнюю неделю.

— Вот как? — огрызнулся хозяин. — А неприятности? А труп в отеле? А волнения? Все это, по-вашему, пустяки, да? А что у меня опять желчь разыгралась? За все это платить не надо? Вы сами сказали — жильцы сбегут отсюда! Мои убытки куда больше! А постель? А дезинфекция номера? А изгаженная простыня?

— Постельное белье указано в счете. Кроме того, вы посчитали двадцать пять франков за ужин, который он якобы съел вчера вечером. Вы ели что-нибудь вчера? — спросил он женщину.

— Нет. Но, может быть, лучше просто уплатить? Я… мне хотелось бы поскорее покончить со всем этим.

Поскорее покончить, подумал Равик. Все это известно. А потом — тишина и покойник. Оглушающие удары молчания. Уж лучше так… хоть это и омерзительно. Он взял со стола карандаш и принялся подсчитывать. Потом протянул листок хозяину.

— Согласны?

Хозяин взглянул на итоговую цифру.

— Вы что, сумасшедшим меня считаете?

— Согласны? — снова спросил Равик.

— А вообще — кто вы такой? Чего вы суетесь?

— Я брат, — сказал Равик. — Согласны?

— Накиньте десять процентов за обслуживание и налоги. Иначе не соглашусь.

— Хорошо, — ответил Равик. — Вам следует уплатить двести девяносто два франка, — сказал он женщине.

Она вынула из сумки три кредитки по сто франков и протянула хозяину. Тот взял деньги и повернулся к двери.

— К шести номер должен быть освобожден. Иначе придется платить еще за сутки.

— Восемь франков сдачи, — сказал Равик.

— А портье?

— Ему мы сами заплатим. И чаевые тоже.

Хозяин угрюмо отсчитал восемь франков и положил на стол.

— Sales étrangers,[3] — пробормотал он и вышел.

— Иные владельцы французских отелей считают чуть ли не своим долгом ненавидеть иностранцев, которыми они живут.

Равик заметил слугу, все еще стоявшего в дверях. По его лицу было видно, что он ждет чаевых.

— Вот вам…

Слуга взглянул на бумажку.

— Благодарю, мсье, — проговорил он и ушел.

— Скоро придет полиция, и его можно будет унести, — сказал Равик и посмотрел на женщину.

Она сидела неподвижно в углу между чемоданами. За окном медленно опускались сумерки.

— Когда умираешь, становишься каким-то необычайно значительным, а пока жив, никому до тебя дела нет.

Он опять взглянул на нее.

— Не спуститься ли вам вниз? Там, наверно, есть что-нибудь вроде холла.

Она отрицательно покачала головой.

— Я могу пойти с вами. Сюда должен зайти один из моих друзей, он уладит все с полицией. Доктор Вебер. Мы можем подождать его внизу.

— Нет. Лучше я останусь здесь.

— Разве вы можете что-нибудь сделать? Зачем вам оставаться?

— Не знаю. Он… он уже недолго пробудет здесь… А я часто… он не был счастлив со мной. Я часто уходила. Теперь я хочу остаться с ним.

Она произнесла это спокойно, без малейшего оттенка сентиментальности.

— Ему теперь все равно, — сказал, Равик.

— Дело не в этом…

— Ладно. Тогда выпейте что-нибудь. Вам это необходимо.

Не дожидаясь ответа, Равик позвонил. Кельнер появился на удивление скоро.

— Принесите два коньяка. Двойных.

— Сюда?

— Да. Куда же еще?

— Слушаюсь, мсье.

Кельнер принес рюмки и бутылку «курвуазье».

Он с опаской покосился на угол, где стояла смутно белевшая в сумерках кровать.

— Зажечь свет? — спросил он.

— Не надо. Бутылку можете оставить здесь.

Кельнер поставил поднос на стол и, снова бросив взгляд на кровать, почти выбежал из комнаты. Равик взял бутылку и наполнил рюмки.

— Выпейте. Вам станет лучше.

Он ожидал, что придется ее уговаривать, но она, не колеблясь, выпила коньяк.

— Есть в его чемоданах что-нибудь важное для вас?

— Нет.

— Вещи, которые вы хотели бы оставить себе? Что-нибудь нужное? Не посмотрите?

— Нет. Там ничего нет. Я знаю.

— И в маленьком чемодане тоже?

— Может быть. Не знаю, что он там держал. Равик поставил чемодан на стол у окна и открыл. Бутылки, белье, записные книжки, ящик акварельных красок, кисточки, книга, в боковом отделении парусинового портфеля — две кредитки, завернутые в папиросную бумагу. Он посмотрел их на свет.

— Вот сто долларов, — сказал он. — Возьмите. Сможете жить на них какое-то время. Чемодан поставим рядом с вашими вещами. С таким же успехом он мог принадлежать и вам.

— Спасибо, — сказала женщина.

— Возможно, сейчас вы и находите все это отвратительным. Но без этого не обойтись. Это важно для вас: сможете продержаться какое-то время.

— Не вижу в этом ничего отвратительного. Но сама бы я этим заниматься не могла.

Равик наполнил рюмки.

— Выпейте еще.

Она медленно выпила коньяк.

— Вам лучше? — спросил он.

Она посмотрела на него.

— Мне не лучше и не хуже. Мне — никак. Она сидела, едва различимая в сумерках. Время от времени по ее лицу и рукам пробегал красный луч световой рекламы.

— Я ни о чем не могу думать, пока он здесь, — проговорила она.

Санитары — их было двое — сдернули одеяло, придвинули носилки к кровати и положили на них труп. Они работали споро и деловито. Равик стоял рядом с женщиной, на случай если ей станет плохо. Прежде чем санитары накрыли тело простыней, он нагнулся к ночному столику и взял деревянную фигурку Мадонны.

— Мне казалось, это одна из ваших вещей, — произнес он. — Вы не оставите ее себе?

— Нет.

Он протянул ей Мадонну. Она ее не взяла. Он открыл маленький чемодан и положил туда фигурку.

Санитары накрыли труп простыней. Потом подняли носилки. Дверь была узка, в коридоре тоже нельзя было развернуться. Они попытались протиснуться в дверь, но это оказалось невозможным. Носилки были слишком широки.

— Придется снять, — сказал старший санитар. — С носилками не пройти.

Он вопросительно посмотрел на Равика.

— Пойдемте, — сказал Равик женщине. — Подождем внизу.

Женщина покачала головой.

— Хорошо, — сказал он санитарам. — Делайте, что нужно.

Санитары подняли покойника, взяв его за ноги и плечи, положили на пол. Равик хотел что-то сказать. Он посмотрел на женщину. Она стояла неподвижно. Он промолчал. Санитары вынесли носилки в тускло освещенный коридор. Затем вернулись в сумрак комнаты за трупом. Равик пошел за ними. Чтобы спуститься по лестнице, им пришлось поднять тело очень высоко. Их лица налились кровью и покрылись испариной. Покойник грузно парил над ними. Равик следил за санитарами, пока они не сошли вниз. Затем вернулся в номер.

Женщина не отходила от окна и глядела на улицу. У тротуара стояла машина. Санитары вдвинули носилки в кузов, как пекарь сажает хлеб в печь. Потом они забрались в кабину. Мотор взревел так, словно из-под земли вырвался вопль, машина резко взяла с места и, круто завернув за угол, исчезла из виду.

Женщина обернулась.

— Вам следовало уйти раньше, — сказал Равик. — Зачем видеть все до конца?