Луи Селин - Путешествие на край ночи

Селин — апологет нацизма — потерпел политический и моральный крах, но его литературная судьба сложилась иначе. Кампания по реабилитации Селина-писателя началась еще в конце 40-х годов. Тогда же его поклонники стали усиленно создавать «селиновскую легенду». Суть ее сводилась к тому, чтобы представить Селина несчастным изгнанником, пострадавшим за «голую правду» своих писаний, изобразить его коллаборационистское прошлое как причуду «катастрофического» темперамента искреннего до предела художника, отвести от автора «Путешествия на край ночи» обвинения в пропаганде нацистской идеологии. Бросая литературной общественности Франции упрек в создании вокруг имени Селина заговора молчания, они пытались увенчать фашистского памфлетиста ореолом мученика и «проклятого поэта». «Современная эпоха вовсе не благоприятствует пониманию Селина», — утверждал известный писатель Марсель Эме, называвший своего друга «бесстрашным искателем истины».

В разработке этой легенды явственно выделяются две тенденции: эстетическая и политическая. Поскольку трудно восстановить в правах погромную политику и профашистскую идеологию автора «Школы трупов», то прежде всего его восхваляют как «авантюриста языка», новатора художественной формы, стилиста-виртуоза, «сатанинского лирика» в прозе. Французский прозаик Жан-Луи Бори сложил Селину настоящий гимн в статье «Рабле атомной эры». «Подмешав к эпическому реализму поэзию „освобожденного“ языка, — пишет Ж.-Л. Бори, — Селин стал Рабле наших дней, Рабле без здоровья, без оптимизма и веры в человека… Рабле без иллюзий… Черный Рабле… Рабле, которого мы заслуживаем: не Рабле Ренессанса, а Рабле атомной эры». Марсель Эме тоже подчеркивал артистичность прозы Селина, силу ее магии.

«Он был великим писателем, — пишет П. Вандром, — удивительным создателем новой музыки в прозе, которую по-настоящему услышат только в XXI веке». По его мнению, Селин придал «французскому языку новый тон и естественность», а селиновский стиль будет «соответствовать диким чувствам будущего».

Стилю позднего Селина невозможно отказать в оригинальности. Отличительная его черта — взвинченная эмоциональность, использование просторечия и крайний субъективизм. Селин — писатель «голоса». Все его книги представляют собой инвективу, обращенную к человеку и обществу. Вместе с тем селиновский стиль — бесперспективен: писатель разрушает форму, ломает синтаксис, разрубая фразу на синкопированные, судорожные вскрики. Он отказывается от логического строения текста, пользуясь приемами ораторской речи, словесным жестом.

«Форма не имеет значения, — неизменно подчеркивал Селин, — только содержание важно».

Селин, чье творчество по своей эстетической установке насквозь натуралистично, даже физиологично, оказался близок к художественным поискам модернизма. У него легко найти предвосхищение абсурдистской драмы, технику экзистенциалистского романа, примеры сюрреалистического «автоматического письма», «язык тела» и жестокости, который стремился создать Антонен Арто. «Стиль как терроризм» — это очень метко подметил, говоря о художественных приемах Селина, Ж.-Л. Бори. Селин выработал поэтику прямого воздействия на нервную систему читателя. Он хотел видеть в литературе чисто биологическую функцию. Показателен ответ Селина на анкету журнала «Коммюн» в 1933 году «Для кого вы пишете?». «Биологически, — отвечал Селин, — писатель не имеет смысла. Писатель — это романтическая непристойность, чье объяснение может быть только поверхностным». Уже тогда он отрицал всякую социальную роль художника, сводя задачу писателя к чисто лирическому самовыражению и разрушению осмысленной формы. «Быть безумным», «калечить язык во всем», монтировать из тенденциозно подобранных, до предела натурализованных деталей бредовый образ реальности, передать вплоть до физиологического ощущения галлюцинации автора — таковы принципы позднего стиля Селина.

Ярче всего это проявляется в немецкой трилогии Селина — романах «Из замка в замок», «Север» и «Ригодон». Перед нами снова путешествие, теперь уже на край нацистской ночи. «Время — лучший судья, — писал в еженедельнике „Экспресс“ А. Ринальди, — и сегодня эта трилогия исхода предстает в истинном свете, во всем своем зловещем величии». Подлинное лицо Селина — человека и писателя — трилогия действительно раскрывает, хотя «величие» оборачивается в ней страхом автора перед расплатой за нацистское прошлое.

Трилогия повествует о скитаниях Селина и его спутников — жены Лили, друга-актера Ле Вигана и… кота Бебера, бежавших из Франции незадолго до освобождения Парижа. Меньше всего, однако, эти произведения похожи на романы. Эти книги образуют своеобразный сплав исторической хроники и исповеди Селина, который проиграл свою ставку в борьбе с Историей…

Маршрут Селима по гитлеровской Германии, доживающей последние дни, начинается с замка Зигмаринген, где временно обосновалось беглое правительство Виши во главе с Петеном. Об этом рассказывается в книге «Из замка в замок». 1142 человека — предатели французского народа — укрываются здесь от неизбежной расплаты. Их-то Селин и считает «подлинной Францией». Но его книга производит обратный эффект. Эти мелкие, жалкие людишки, спасающие свою шкуру, охвачены утробным страхом, потеряли человеческий облик. Даже нацистские покровители откровенно презирают их. Селин рисует своих «героев» как скопище отбросов. Не потому, что он вдруг увидел все их ничтожество, а потому, что презирает побежденных и неудачников.

Селин не раскаялся, он был и остался приверженцем фашизма, не изменил своим убеждениям. «Я никогда не попрошу прощения», — заявил он. Собственная неудача вызывает у него приступы неистовой, прямо-таки патологической ненависти к миру и человечеству. Этот медонский Герострат мечтал о «прекрасном атомном разгроме» планеты, призывал обрушить на род людской тысячи Хиросим.

Трещавший по всем швам третий рейх дал Селину «идеальный» материал, подтверждающий его концепции жизни и человека. Особенно выразительно это в романе «Север» — другом шедевре писателя. Июль 1944 года. Селин и его спутники оказываются в Баден-Бадене, где поселяются в шикарном отеле «Бреннер». Здесь идет пир во время чумы. Нацистская элита, спасающие свою шкуру «коллабо», какие-то аристократы, предчувствуя неминуемый конец, жрут, пьют коньяк, занимаются любовью. И эту компанию Селин тоже называет отбросами, и по той же причине. Затем Селин перебрался в Берлин. От столицы рейха мало что осталось: груды развалин и смотрящие пустыми глазницами окон фасады. Нужно отдать должное огромному художественному дарованию Селина, который создает почти физиологическое ощущение гибели гитлеровской империи: от беспрестанных бомбардировок под ногами нацистов дрожит земля, над Берлином стоит апокалипсическое зарево возмездия. По улицам бродят люди, копошащиеся в грудах развалин.

Однако Селину жаль не этих людей, а угасающий нацизм, и он пытается разжалобить читателя зрелищем мрачных картин разрушения и хаоса. Ему бы очень хотелось вернуть «величие» фашизма. Символически звучит сцена встречи Селина с сумасшедшим адвокатом Преториусом — мародером, грабящим разбитые дома. Этот одержимый нацист приводит Селина и его спутников на площадь перед имперской канцелярией. Преториус наяву бредит миновавшим «блеском» нацизма, ему слышится звук фанфар и чудится триумфальное появление фюрера. Но площадь, заваленная обломками, пуста. В приступе безумия Преториус несколько раз рявкает в пустоту: «Хайль!».

Роман Селина «Север» напоминает этот выкрик. Эта книга — потрясающее свидетельство очевидца катастрофы третьего рейха.

В Берлине у Селина находится могущественный покровитель врач-эсэсовец Хаубольдт, дающий ему убежище в своем потаенном бункере. Хаубольдт кормит Селина и его спутников бутербродами, милостиво предоставляет им с барского плеча махровые купальные халаты. Селин бесконечно унижается, льстя Хаубольдту. В этом бункере писатель был готов, по его словам, просидеть двадцать лет.

Хаубольдт — страшная, омерзительная фигура фашиста. Этот врач, предлагающий коллеге Селину написать книгу о немецко-французском содружестве в области медицины, сетует на отсутствие эпидемий чумы и тифа, которые смогли бы помочь гитлеровцам.

Решив избавиться от своего «французского друга», Хаубольдт отвозит селиновскую компанию в местечко Крэнтцлин, где находится большое поместье его друзей, семейства фон Шертц. Но и здесь Селин чувствует себя затравленным зверем: его презирают французские военнопленные, работающие на ферме, на него косо смотрят местные власти, его третируют господа-хозяева. На десятках страниц Селин плаксиво жалуется на свои несчастья и недуги. Оказывается, плохо только одному ему, а все остальные, даже русские пленные, «хорошо устроились». Он не спит ночами, опасаясь за жизнь, и мечтает «повесить всех за ноги». Ненависть Селина к людям принимает фантасмагорические масштабы, человек представляется ему «доносчиком по самой своей природе», убийцей и вором.