Сомерсет Моэм - Карусель

И все же казалось нелепым, что многочисленные усилия, само течение времени, загадочные совпадения событий, противостояние мира и человека ни к чему не ведут. Он не мог избавиться от мысли, что во всем этом должен скрываться какой-то смысл, и, чтобы отыскать его, изучал различные науки и философию с неистовой страстью, которая показалась бы его коллегам в больнице Святого Луки — достойным специалистам, не видящим ничего дальше предметного стекла микроскопа, — необычной и почти безумной.

Но лишь человек с хорошо развитым воображением мог бы заметить в докторе Харрелле следы внутренней борьбы, в которой было не меньше ярости, чем в неистовом гневе, свойственном людям более практичным. Он был в отличном расположении духа и, пока они ждали остальных гостей, разговаривал с мисс Ли.

— Разве не мило с моей стороны, что я все же пришел? — спросил он.

— Вовсе нет, — ответила она. — Такому жадному человеку, как вы, куда приятнее съесть мой прекрасный ужин, чем довольствоваться плохо прожаренной котлетой в своей съемной квартире.

— Какая черная неблагодарность! Во всяком случае, как гость, приглашенный взамен другого, я не обязан развлекать соседа и могу полностью посвятить себя удовольствию вкусно поесть.

— Вспоминаю одного своего друга… Сорок лет назад люди были не так вежливы и куда более забавны. Когда его соседка по столу сделала одно весьма глупое замечание, он закричал: «Вернитесь лучше к своему супу, мадам!»

— Расскажите мне, кто еще придет, — попросил Фрэнк.

— Миссис Кастиллион, но она безобразно опоздает. Она полагает, это модно, а лондонские аристократы предпринимают все возможные меры предосторожности, чтобы не показаться провинциальными. Еще придет миссис Мюррей.

— Вы до сих пор хотите, чтобы я женился на ней?

— Нет, — со смехом ответила мисс Ли. — Я махнула на вас рукой. Хотя с вашей стороны было некрасиво обзывать меня карманным воришкой за то, что я сватала вам представительную вдову с доходом в пять тысяч в год.

— Только подумайте о невыносимой скуке семейной жизни, и, как бы там ни было, Боже меня упаси от жены-интеллектуалки. Если я вообще когда-то женюсь, то на своей кухарке.

— Лучше вам не повторять мои шутки, Фрэнк… По правде говоря, если я не ошибаюсь, миссис Мюррей решила выйти замуж за нашего друга Бэзила.

— О! — только и ответил Фрэнк.

Мисс Ли заметила, что в его взгляде промелькнула грусть, и пристально на него посмотрела.

— Разве вы не считаете, что для нее это весьма подходящий вариант?

— У меня нет определенного мнения по этому вопросу, — парировал Фрэнк.

— Интересно, что вы хотите этим сказать. Бэзил беден, и привлекателен, и умен, а миссис Мюррей всегда питала слабость к образованным мужчинам. Вот что самое плохое в браке с кавалеристом — начинаешь придавать слишком большое значение уму.

— А капитан Мюррей был полнейшим дураком?

— Мой дорогой Фрэнк, следует спрашивать не о высоком интеллекте военного, а о том, умеет ли он играть в поло. Капитан Мюррей совершил два мудрых поступка в своей жизни: он составил завещание, по которому его жена унаследовала большое состояние, а потом быстро отбыл в места, где глупость, очевидно, не считается недостатком.

Мисс Ли — в целях особого назидания для Беллы — также пригласила самого модного церковника в Лондоне, преподобного Коллинсона Фарли, викария Церкви всех душ[7] на Гросвенор-сквер, и ее весьма позабавило, какое выражение лица принял презиравший священника Фрэнк Харрелл, когда объявили о прибытии этого джентльмена. Мистер Фарли был человеком среднего роста, с поседевшими волосами с металлическим отливом, которые он тщательно расчесывал, и отличался весьма изящным профилем. Его руки с безупречным маникюром казались изнеженными и красивыми, а пальцы были унизаны дорогими перстнями. Он любил бывать в хорошем обществе и мог позволить себе, повинуясь собственным пристрастиям, тщательно выбирать друзей. Дворянская корона не могла поразить человека, который понимал, насколько бренно земное положение в сравнении с земными богатствами. Бедность он мог простить лишь герцогине, ибо в земляничных листьях[8], даже пожухших и увядших, которые венком ложатся на покрытое морщинами чело почтенной вдовы, остается нечто, что внушает уважение даже самым дерзким. Его обходительность и умение вести интеллектуальные беседы снискали ему могущественных друзей еще в те времена, когда он был всего лишь пастором в одном графстве. И благодаря их влиянию ему наконец представилась возможность перейти в сферу, где его таланты к общению были оценены по достоинству. Благородство служителя церкви, как грехи отцов, может передаваться вплоть до третьего и четвертого поколения, поэтому очевидно, что человек, дед которого был епископом, не мог жаловаться на отсутствие хороших манер. Есть неотъемлемые качества, которых не отнять у воспитанного человека, который родился в резиденции епископа.

Миссис Кастиллион, которая, по заявлениям хозяйки должна была опоздать больше всех, наконец появилась.

— Надеюсь, я не опоздала, мисс Ли, — сказала она, вытянув обе руки и явно стараясь этим жестом обратить на себя внимание.

— Не особенно, — ответила хозяйка. — Помня о вашей непунктуальности, я предусмотрительно пригласила вас на полчаса раньше всех остальных.

Торжественной процессией компания двинулась в гостиную, и мистер Фарли с удовлетворением осмотрел стол.

— Я всегда полагал, что красиво накрытый стол воистину представляет собой одно из величайших художественных произведений современной цивилизации, — произнес он, обратившись к соседу.

И его взгляд стал блуждать по гостиной, в меблировке которой он заметил приятную его глазу, но при этом сдержанную роскошь. Мистер Фарли бывал здесь еще во времена мисс Дуоррис и обратил внимание, что ее портрет исчез с привычного места.

— Я вижу, вы убрали ту великолепную картину с изображением бывшей хозяйки этого дома, мисс Ли, — сказал он, изящно махнув рукой и сверкнув кольцами на пальцах.

— Я не могла по три раза в день принимать пищу под ее пристальным взглядом, — ответила хозяйка. — Еще свежи воспоминания о ее ужинах: она кормила меня шелухой и желудями, как блудную дочь, и потчевала описаниями мук, которые ждут меня в загробной жизни.

Декан посмотрел на мисс Ли с ласковым укором. И хотя часто ругал ее за прочитанные книги или легкомысленные речи, он всегда благосклонно относился к иронии, с которой она комментировала его маленькие проповеди.

— Вы совсем немилосердны, Полли, — заметил он. — Конечно, с Элизой было трудно жить, но от других она требовала не меньше, чем от себя самой. Я всегда восхищался ее безупречным чувством долга. Это кажется поразительным в наше время, когда все живут исключительно ради собственного удовольствия.

— Возможно, мы не так добродетельны, как наши отцы, Элджернон, — ответила мисс Ли. — Зато с нами намного легче. В конце концов, сорок лет назад люди вообще были невыносимы: они открыто высказывали свое мнение, что просто отвратительно, отличались мерзейшими характерами и пили намного больше, чем следовало. Я всегда думала, что мой отец являлся типичным представителем той эпохи. Приходя в ярость, он называл это справедливым гневом, а если я делала что-то вопреки его воле, то страдал от «добродетельного негодования». Вы знаете, что до пятнадцати лет мне не позволяли пробовать сливочного масла, так как предполагалось, что это повредит моей фигуре и душе? Я росла исключительно на застывшем жире и Джереми Тейлоре[9]. Мир представал в виде опасного пути, на котором полно капканов и ловушек, а за каждым углом и поворотом вздымаются вулканы, исторгающие едкий дым адского огня.

— Это был век тирании и депрессии, — заявил Фрэнк, — век старых джентльменов, которые отличались властолюбием, и молодых дам, которые падали в обморок.

— Уверена, теперь люди не так добры, как раньше, — сказала миссис Бассетт, бросив взгляд на сына, весьма увлекшегося разговором с миссис Кастиллион.

— Они никогда таковыми и не были, — ответила мисс Ли.

— Людская извращенность могла бы сделать из меня язычника, — вставил декан своим приятным низким голосом, — если бы не противодействующая сила Божественного провидения, что отражается в творениях самой природы.

Тем временем Реджи Бассетт получал от ужина гораздо большее удовольствие, чем рассчитывал. Он обнаружил, что ему досталось место рядом с миссис Кастиллион, и, удобно устроившись, принялся бесстыдно ее изучать. Мельком взглянув на него, она поняла, что мальчик красив, а когда поняла, что у него на уме, решила предоставить ему возможность рассмотреть все свои достоинства, не ограничивая его во времени, и бойко заговорила с другим соседом по столу. В конце концов она повернулась к Реджи.