Юлия Кузнецова - Парижский паркур

В третьем пакете были какие-то очистки и коробочка из-под лапши. На ней было написано «Сделано во Вьетнаме», но я решила, что это совпадение. Держать взаперти детей из Вьетнама и кормить их вьетнамской лапшой – это уж как-то слишком. Ложная улика.

Зато с четвертым пакетом мне повезло. Там были снова какие-то тряпки, которые я мужественно перебрала и, к своей радости обнаружила настоящую улику! Из горы тряпья к моим ногам что-то выкатилось и зазвенело. Я посветила фонариком. Носорог! Он болтался у мальчика на шее.

Я сунула носорога в карман джинсов. Сначала в задний, потом, вспомнив о том, как потеряла дома сто рублей, переложила в передний. Потом снова тщательно перебрала тряпки, зажав фонарик в зубах. Грязные губки, рубашки, кусок салфетки... Стоп!

Я выудила какую-то бумажку. Инструкция к лекарству. На французском. Что ж, прихвачу тоже с собой. Доминик переведет, не зря же она приехала изучать французский. Раз бумажка была в пакете с носорогом, она может иметь отношение к мальчику. Вдруг он болен и поэтому плакал?

Я в последний раз просмотрела мешок. Больше ничего ценного не обнаружила.

Я выбралась из контейнера и, снова оглянувшись, подошла к двери кафе. Она, конечно, была закрыта. Я тихонько постучалась. Бесполезно. Заперто, и никто не открывает.

Я глянула на дверь подъезда. Интересно, может, там еще одна дверь есть, внутри?

Я подошла к подъезду. Глянула на табличку и, подумав, набрала номер мадам Григорович. Она отозвалась мгновенно. Может, она снова дежурила у окна и видела, как я лазаю в бак?

– Кто там? – спросила она по-русски, с мягким, наверное, польским акцентом.

– Мадам, простите, это девочка, которая спорила с охранником «Багета».

– Я же сказала вам...

– Я знаю! Извините! Я не буду вас в это втягивать. Просто я хочу попасть в ваш подъезд. Там ведь есть дверь, которая ведет в кафе.

– Да, но...

– Не могли бы вы открыть мне? Пожалуйста.

Замок пикнул. Я потянула дверь на себя, скользнула в подъезд. Там было темно и прохладно. Вдруг сердце у меня зашлось так, что чуть не выскочило.

Что со мной? Чего я так испугалась?

Наверное, замкнутые стены подъезда так подействовали. Я вроде бы как в ловушке оказалась.

Я сделала глубокий вдох. Поднялась по ступенькам. Справа был лифт. Впереди дверь, которая, очевидно, вела в кафе.

Я постучала.

Вдруг мне пришло в голову, что, кроме охранника, Желтой Куртки и хозяйки кафе, могут быть еще люди, которые не хотят, чтобы кто-то видел мальчика!

Я отступила. Одно дело, если кто-то выскочит ко мне на улицу, где я всегда могу позвать на помощь, а совсем другое – столкнуться с ним тут, в закрытом подъезде, где неярко горит лампочка. Откроют ли соседи, если я заору? Или никто не обратит внимания?!

Что делать?

Я подумала и решилась. Плохо, конечно, нарушать свое же обещание, но...

Мадам Григорович открыла сразу, после первого звонка.

– Я так и думала, что вы подниметесь, – сказала она.

Ей было лет шестьдесят. Седые волосы убраны в пучок, на лбу очки. На ней был вязаный крючком светлый кружевной джемпер, бордовая юбка. На руке – браслет из янтарных камушков. Выглядела мадам так, словно готовилась к встрече со мной.

– Мне не хотелось бы с вами говорить, – она сказала это как-то умоляюще.

Словно мне надо было убедить ее в обратном.

И я сунула руку под свитер, нащупала нагрудный карман толстовки. Достала – нет, не инструкцию к лекарству, а портрет мальчика, за которым охотился Желтая Куртка. И показала его мадам.

Она порывисто вздохнула и посторонилась. Я прошла в прихожую, затем – в гостиную, маленькую, уютную, с диванчиком и креслом-качалкой у старенького телевизора. У окна стояло пианино, накрытое вязаной салфеткой. На нем – несколько фотографий в рамках.

Мадам Григорович подошла к окну, задернула шторы. В свете ночника, стоявшего на тумбочке у дивана, ее волосы чуть отливали золотом. Она указала мне на диванчик, села рядом.

У мадам были карие, очень выразительные и грустные глаза и белая кожа, лишь кое-где тронутая коричными пятнышками. Она сцепила руки на коленях в замок.

– Мадам, вы догадываетесь, почему я к вам пришла, – начала я.

– Возможно, – кивнула она, – но видите ли... Вы приезжая. Вы уезжая.

– В смысле – скоро уеду?

– Да. А я останусь тут. Поэтому...

Она сглотнула.

– Поэтому если бы я даже хотела помочь этим бедным...

Она снова замолчала и отвернулась.

«Может, попробовать на нее надавить?» – подумала я.

– Так вы ничего не собираетесь говорить? Зачем же вы меня позвали?

– Вы сами попросились. Я подумала, может, вам нужно спрятаться от них, – она испуганно глянула на дверь.

– Нет! Мне нужно, чтобы вы объяснили мне, что тут происходит!

– А...

Она открыла рот, но тут же сдержала себя. Я видела, она борется с собой. Того и гляди, расплачется.

Но как вытянуть из нее правду?!

Я встала с диванчика, подошла к окну, поймала очередной испуганный взгляд мадам и села на гладкий крутящийся стульчик возле пианино.

Подняла крышку. Нажала на клавишу. Она молчала! Я нажала на следующую. Никаких звуков.

– Зачем вам такое пианино?!

– Оно мой старый боевой товарищ, – грустно сказала мадам Григорович, – помнит моего мужа.

Тут до меня дошло.

– Пианино – это вы, мадам! Вы понимаете? Вы все помните, знаете и молчите!

По ее лицу потекли слезы. Это было ужасно – видеть, как плачет пожилой человек. Она взяла с тумбочки коробку с салфетками, вытащила одну.

– Ваш муж давно скончался?

– Десять лет назад.

– А дети? У вас есть дети? – с надеждой спросила я.

– Нет!

Да что же это такое!

– Мадам! А свое детство вы помните?!

– Да, – она улыбнулась сквозь слезы и зашелестела, – я жила на хуторе... у бабушки... у нее была чудесная коллекция керамики, знаете, такие глиняные вазы, расписанные вручную павлиньими перышками...

– Так вот представьте, – закричала я, хлопая крышкой от пианино так, что задрожали фотографии, – что в вашем детстве вместо керамики было ВОТ ЭТО! Как у этого мальчика!

Я кивнула на дверь.

Она замерла.

– Скажите же наконец, что вы знаете об этом мальчике?! Я не хочу подвергать вашу жизнь опасности, но есть же слова, которыми можно все описать. Ну хоть одно слово! Есть?

Она кивнула.

– Прицеп, – проговорила она с таким сильным шелестящим акцентом, что я даже решила, что она от волнения перешла на польский.

Но слово оказалось русским.

– А еще я слышала, как один из них сказал «этуаль», – добавила мадам Григорович, – это означает «звезда».

Ника ждала меня у забора возле домика мадам.

– Ну что? – набросилась она на меня.

– Сначала ты расскажи. Где, кстати, Доминик?

– Осталась на месте преступления, – фыркнула Ника. – Мы раскрыли тайну мадам, поздравь. Знаешь, где она берет блинчики к завтраку? В обычной крепери! И почему мы раньше не догадались, а? Она сделала заказ и ушла. Я направилась за ней. А Доминик решила остаться – поговорить с продавщицей. Видела бы ты, как она при этом смотрела на блинчики, политые шоколадом!

– А что насчет кладбища?

– Ничего. Это, видимо, просто дурацкая причуда мадам. Как и фотографировать спящих постояльцев.

– А что с Желтой Курткой?

– Он шел за нами до крепери. Когда я вышла – его уже не было.

– Но он мог спрятаться и напасть на тебя! Ты рисковала! Да еще и ждешь меня тут, на отшибе. Без телефона!

– Теперь с телефоном, – сказала она, забирая у меня мобильник. – А что, как тебе – так можно рисковать и идти прямо во вражеский... Как это по-русски?

– Стан!

– Да. А мне нет? Расскажи лучше, что тебе удалось узнать в этом стану.

– Не стану, а стане!

– Мальчик вышел?

– Мне кажется, его там нет. Там, похоже, вообще никого нет. Однако мне удалось узнать кое-что очень важное. Звони Жерому.

Жером не спал. Завтра у него начиналась выставка, посвященная космическим монстрам, и, по его словам, он как раз делал последние снимки для экспозиции. На заднем фоне слышался женский смех, из чего можно было заключить, что монстры Жерому попались веселые.

На вопрос, где в Париже можно найти стоянку трейлеров, он ответил, не задумываясь.

– Arc de triomphe de l’étoile! – сказала Ника, – Триумфальная арка.

– Триумфальная арка? – повторила я. – Погодите-ка... Этуаль! Это то слово, что услышала мадам Григорович! Это название арки! Где она? Ника, ты взяла своих «Американцев в Париже»?

– Сбегаю, возьму, ноу проблем. Что, едем на экскурсию?

– Что-то в этом духе. Веселья не обещаю, но ехать надо.

Пока мы ехали в поезде, я рассказала Нике все, что мне передала мадам Григорович, прежде чем она окончательно разрыдалась. Ночью, незадолго до моего прихода, к выходу из кафе подъехал грузовик с прицепом. С таким прицепом, в котором можно жить.

– Знаю, – кивнула Ника, – в Америке многие живут в трейлерах. Мэттью Макконахи, например, путешествовал в нем, когда встречался с Пенелопой Крус.