Фрэнсис Бёрнетт - Маленькая принцесса. Приключения Сары Кру

– И у Лавинии нет никаких случаев, – возразила Эрменгарда, – а между тем у нее отвратительный характер.

Сара потерла кончик носа, как бы раздумывая над замечанием Эрменгарды.

– Может быть, это потому, что Лавиния растет, – наконец сказала она.

Сара вспомнила слова мисс Амелии, которая как-то говорила, что Лавиния растет слишком быстро и это имеет дурное влияние на ее здоровье и расположение духа.

У Лавинии был на самом деле дурной характер. Она страшно завидовала Саре. До ее поступления Лавиния занимала первое место в школе и все подчинялись ей, так как она умела быть очень неприятной, если кто-нибудь осмеливался идти против нее. Она обращалась гордо и презрительно с маленькими и держала себя слишком важно с девочками постарше, которые могли быть ее подругами. Она была красива, одевалась лучше других и потому шла всегда впереди всех, когда воспитанницы образцовой школы отправлялись по парам в церковь или на прогулку. Но когда приехала Сара со своими бархатными кофточками, собольими муфтами и страусовыми перьями, мисс Минчин распорядилась, чтобы во время этих торжественных выводов первое место во главе всей школы занимала Сара. И это было уж очень обидно Лавинии, а потом пошло еще хуже. Оказалось, что Сара тоже может иметь влияние на других и ей тоже подчиняются, но не потому, что она умеет быть неприятной, а потому, что никогда не прибегает к этому средству.

– В Саре Кру хорошо то, что она ни крошечки не важничает, – сказала раз Джесси, оскорбив этим замечанием до глубины души своего «закадычного» друга. – А ведь она могла бы, Лавви. Если бы у меня было столько хороших вещей и если бы все так ухаживали за мной, то я, право, начала бы важничать – так, немножко. Противно смотреть, как мисс Минчин выставляет ее, когда к кому-нибудь приезжают родные.

– «Пойдите в гостиную, дорогая Сара, и расскажите миссис Месгрев об Индии», – передразнила Лавиния мисс Минчин. – «У дорогой Сары такой прекрасный французский выговор. Она должна поговорить по-французски с леди Питкин…» А дорогая Сара выучилась французскому языку не в школе, и восхищаться тут нечем. Она сама говорит, что никогда не училась ему и привыкла говорить по-французски только потому, что постоянно слышала, как говорил ее отец. А этот отец – вот редкость-то! – офицер в Индии. Как будто ничего не может быть выше этого!

– Он охотился на тигров, – сказала Джесси. – Он сам убил того тигра, шкура которого лежит в комнате Сары. Вот почему Сара так любит эту шкуру. Она ложится на нее, гладит голову тигра и разговаривает с ним, как с кошкой.

– Она всегда делает какие-нибудь глупости, – резко сказала Лавиния. – Моя мама говорит, что очень глупо представлять себе разные вещи. Она говорит, что из Сары Кру выйдет большая оригиналка.

Сара действительно не важничала. Она относилась дружески ко всем девочкам и щедро делилась с ними всем, что у нее было. Она никогда не обижала маленьких, которые привыкли исполнять приказания и выносить презрительное обращение зрелых леди десяти-двенадцати лет. Сара относилась к этим крошкам с любовью. Когда они падали и начинали тереть колени, она утешала, ласкала их и вынимала из кармана конфетку или что-нибудь другое, способное уменьшить их горе. И она никогда не оскорбляла их самолюбия презрительным намеком на возраст.

– Что же из того, что ей четыре года? – резко сказала она Лавинии, когда та отшлепала Лотти и назвала ее младенцем. – Пройдет год, и ей будет пять, еще год – шесть лет. А через шестнадцать, всего только через шестнадцать лет ей уже будет двадцать.

– Боже, как мы хорошо считаем! – воскликнула Лавиния.

На самом деле нельзя было отрицать, что четыре и шестнадцать равны двадцати, а двадцать лет – такой возраст, о котором не дерзали мечтать даже самые смелые девочки.

И маленькие боготворили Сару. Она часто приглашала в свою комнату этих презираемых всеми крошек. Она позволяла им играть с Эмили и угощала их жиденьким, очень сладким чаем из чашечек Эмили, на которых были нарисованы хорошенькие голубые цветочки. Никогда ни у одной куклы не было такого чудного сервиза! А сама Сара настоящая королева, даже богиня. К такому заключению пришли все учившие азбуку девочки.

Лотти Лег обожала Сару до такой степени, что, не будь у той доброго сердечка, эта четырехлетняя крошка, наверное, надоела бы ей. Когда мама Лотти умерла, молодой, легкомысленный папаша отдал девочку в школу, потому что положительно не знал, что с ней делать. А так как с Лотти обращались с самого рождения как с любимой куклой или балованной собачкой, то из нее вышло ужасное маленькое создание. Когда она хотела или не хотела чего-нибудь, то сейчас же начинала плакать и кричать. А так как ей всегда хотелось того, чего ей нельзя было дать, и, наоборот, не хотелось того, что было необходимо, то ее пронзительный голосок и заунывные вопли постоянно слышались то в одной части дома, то в другой.

Какими-то таинственными путями Лотти узнала, что если девочка очень рано лишится матери, то ее нужно жалеть и всячески баловать. Должно быть, она слышала, как это говорили взрослые, когда умерла ее мама. И Лотти старалась извлечь как можно больше пользы из своего положения.

Раз, идя в гостиную, Сара услыхала голоса мисс Минчин и мисс Амелии. Они употребляли все силы, чтобы заставить замолчать какую-то девочку, заливавшуюся сердитым плачем и, по-видимому, не желавшую остановиться. И она завывала так пронзительно, что мисс Минчин принуждена была, хоть и с большим достоинством, кричать, чтобы быть услышанной.

– Что она ревет? – громовым голосом спросила она.

– О-о-о! – услыхала Сара. – У ме-ня нет ма-м-мы!

– Перестань, Лотти! – взвизгнула мисс Амелия. – Перестань, моя милочка. Пожалуйста, не плачь!

– О! О! О! – еще пронзительнее завыла Лотти. – У меня нет ни-ка-кой мам-м-мы!

– Ее следует высечь! – объявила мисс Минчин. – Я высеку тебя, негодная девчонка!

Лотти заревела еще громче, а голос мисс Минчин, постепенно повышаясь, загремел, как гром. Потом она вдруг в бессильном негодовании соскочила с кресла и бросилась из комнаты, оставив мисс Амелию улаживать дело, как знает.

Сара стояла в передней, раздумывая, не войти ли ей в комнату; она накануне познакомилась с Лотти и думала, что ей, может быть, удастся успокоить девочку.

Выйдя из гостиной, мисс Минчин, к величайшему своему неудовольствию, увидала Сару. Ей было неприятно, что Сара слышала, как она отчитывала Лотти. Она сознавала, что кричала слишком громко и что тон ее был не совсем приличен.

– Ах, это вы, Сара! – сказала она, стараясь улыбнуться.

– Я остановилась, услыхав, что Лотти плачет, – объяснила Сара. – Я подумала, что мне, может быть, удастся успокоить ее. Можно мне попробовать, мисс Минчин?

– Да, если хотите, – процедила та сквозь зубы, но, заметив, что ее суровый вид испугал Сару, снова улыбнулась и сказала уже гораздо мягче: – Вы умная девочка и, пожалуй, сумеете справиться с нею. Войдите.

И мисс Минчин удалилась.

Войдя в комнату, Сара увидала, что Лотти лежит на полу и, горько рыдая, изо всей силы колотит по нему своими толстыми ножками, а мисс Амелия с красным потным лицом стоит в совершенном отчаянии на коленях, наклонившись над ней.

Лотти помнила, что, живя дома, она всегда начинала плакать и колотить об пол ногами, когда ей хотелось чего-нибудь, и что это средство всегда помогало. А потому она постоянно прибегала к нему и в школе. Бедная же толстая мисс Амелия совсем растерялась и пробовала то одно, то другое средство, стараясь успокоить ее.

– Бедная, милая крошка! – говорила она. – Я знаю, что у тебя нет мамы, бедняжка! – А потом вдруг начинала совсем другим тоном: – Замолчи, Лотти! Если ты не замолчишь, я накажу тебя!.. Бедный ангельчик! Опять? Опять? Вот ты увидишь, что я высеку тебя, скверная, отвратительная девчонка! Непременно высеку!

Сара тихо подошла к ним. Она не знала, что будет делать, но как-то смутно чувствовала, что не следует говорить с Лотти то грозно, то нежно и таким возбужденным тоном.

– Мисс Амелия, – тихонько сказала она, – мисс Минчин позволила мне попробовать успокоить ее. Можно?

Мисс Амелия обернулась и беспомощно взглянула на нее.

– Неужели вы думаете, что вам удастся? – прошептала она.

– Не знаю, удастся ли мне, – также шепотом ответила Сара, – но я хочу попробовать.

Облегченно вздохнув, мисс Амелия с трудом поднялась с колен, а толстенькие ножки Лотти продолжали изо всей силы барабанить по полу.

– Если вы уйдете из комнаты, – шепнула Сара, – я останусь с ней.

– О, Сара! – чуть не плача сказала мисс Амелия. – У нас никогда не бывало такой ужасной воспитанницы. Не знаю, будем ли мы в состоянии держать ее в школе.

И она вышла из комнаты очень довольная, что может со спокойным сердцем сделать это.

Сара стояла некоторое время над сердито завывавшей Лотти и молча смотрела на нее, а потом тоже села на пол рядом с ней и стала ждать. Она не говорила ничего, и в комнате раздавались только пронзительные вопли Лотти. Это было новостью для мисс Лег: когда она начинала плакать, ее обыкновенно то бранили, то упрашивали, то угрожали ей, то ласково уговаривали ее. Так бывало всегда, и она привыкла к этому. А лежать на полу и стучать ногами, когда около тебя сидит кто-то, по-видимому не обращая на тебя никакого внимания, по меньшей мере странно. Лотти открыла свои крепко зажмуренные глазки, из которых лились слезы, чтобы узнать, кто это, и увидала, что около нее сидит тоже девочка. Но у этой девочки есть Эмили и много других хороших вещей. И она смотрит совершенно спокойно, как будто думая о чем-то. Замолчав на несколько секунд, чтобы ознакомиться с положением дела, Лотти решила, что пора приняться за прежнее. Но тишина в комнате и спокойное лицо Сары сделали свое дело, и первый вопль мисс Лег вышел довольно натянутый.