Эдуард Тополь - Пластит

Чуть погодя в мечеть стали собираться верующие – правда, совсем немного, а женщин и вообще всего несколько.

Во время молитвы муэдзин, мулла и староста общины одобрительно смотрели, как молилась Зара – истово, с каким-то исступлением.

А когда она ушла, посетовали: такая молодая и красивая девушка и так странно себя ведет – от работы отказалась, сказала, что у нее тут дядя, а кто именно – скрыла. Странная молодежь пошла, скрытная…

Между тем Зара, очистившись молитвой, совсем другой, легкой походкой вышла из мечети и пошла к метро. Да, теперь ей все удастся!

Она достала «Вокмэн», вставила в ухо крохотный наушник и включила кассету. Это, конечно, были песни «певца шахидизма» Тимура Муцараева.

Примеряя свой шаг к ритму песни, Зара решительно шагала по Пятницкой к метро.

Да, теперь у нее все получится! И не важно, что клеммы взрывателя отсырели, попав под дождь, – она их сама починит, ее научили в горах, как это делать…

А в мечети на Большой Татарской муэдзин, оставшись один, набрал номер на своем мобильном.

– Алло. Это Залихан с Большой Татарской. Давно не виделись. Хорошо, в чайхане…

В вагоне метро Зара стояла у карты, смотрела, как от «Новокузнецкой» доехать до «Курской». Затем стала рассматривать пассажиров. Эти дети… Эти пожилые женщины с венозными ногами – точно такими, как у женщин в ее селе…

Странно, но эти люди уже не вызывали в ней прежней ненависти.

Вот одна, пожилая, полная, крашенная пергидролем, одетая в дешевую юбку, стоптанные туфли и нелепый жакет, достала из хозяйственной сумки пудреницу и помаду и, глядясь в эту пудреницу, жирно красит губы. Ей-богу, это смешно…

Вот парочка молодоженов выясняют отношения, она требовательно спрашивает: «А кто влез в мою душу? Нет, я тебя спрашиваю: кто влез в мою душу?»

Вот ребенок с воздушным шаром…

И старушка нищенка идет по вагону:

– Люди добрые! Я вас прошу ради Христа! У меня сын погибши в Чечне, помогите внучков прокормить, двое их, а то мать от горя руки на себя наложила. И я с ними осталась. Ради Христа!..

Остановка.

В потоке пассажиров Зара пошла по переходу от «Павелецкой-радиальной» на «Павелецкую-кольцевую».

В переходе играла на скрипке девушка, ровесница Зары, а у ног ее в скрипичном футляре всего несколько монеток…

Между тем в Большом театре Катя, прижимаясь к отцу, завороженно смотрела на сцену, где шел отрывок из балета «Спартак»…

А в чайхане в Замоскворечье муэдзин рассказывал подполковнику Климову о визите Зары в мечеть – «мы всех своих знаем, ее у нас никогда раньше не было, она сама сказала, что только приехала» – и о том, как Зара отказалась от работы, темнила насчет дяди и своих сельских родственников и как истово молилась – «так молятся перед восхождением, душу очищают»…

На станции «Павелецкая» Зара зашла в вагон, села на свободную скамью.

– Осторожно, двери закрываются, – сказало радио неподражаемым голосом Людмилы Гурченко. – Следующая станция «Таганская»…

И снова – череда пассажиров перед ее глазами. Какой-то парень не то дурачась и скоморошничая, не то всерьез разыграл целую пантомиму отчаяния перед девушкой, которая собиралась выйти из вагона с другим молодым человеком. И это было настолько смешно, что пассажиры смеялись. И Зара невольно стала улыбаться вместе со всеми. Но вдруг…

На «Таганской» в вагон, через дальнюю от Зары дверь, вкатил на инвалидном кресле молодой парень в камуфляже и с выставленной на обзор оголенной культей вместо левой ноги.

Зара впилась в него глазами. О Аллах, она же знает это лицо в веснушках, эти глаза! Именно этот «герой» ворвался тогда на БТР в ее аул, именно он стрелял из огнемета, и от ужаса у Зары случился выкидыш! А теперь он катит прямо к ней и зычно, на весь вагон возглашает:

– Братья и сестры! За кровь, пролитую в Чечне, и ногу, потерянную в бою с чеченскими бандитами, прошу помочь на протез!

Зару как отрезвило! Как окатило из холодного ушата! А она-то, дура, расслабилась, стала им всем тут почти сочувствовать. Но теперь…

Зара мстительно и почти счастливо улыбается. О, как ей повезло! Воистину Аллах акбар!

Зара сунула руку в карман куртки, взялась за кнопку. Давай, сволочь, подойди поближе!

Вот! Пора!

Неизвестно каким чувством этот инвалид издали ощутил опасность – скорее всего просто наткнулся на ее взгляд. И – пресекся на полуслове, остановил колеса своего инвалидного кресла…

С секунду они смотрели друг другу в глаза…

Зара решительно нажала кнопку.

Но взрыва нет. Нет взрыва!

В остервенении она жмет еще и еще! И только теперь спохватывается – о Аллах! она забыла: у нее же детонатор не срабатывает…

А поезд останавливается на станции, и инвалид спешно выкатил из вагона.

Но Зара выскочила за ним.

А он, оглядываясь на нее, стремительно покатил прочь по залу, виляя то за одну колонну, то за другую…

Зара бежала за ним, держа руку в кармане куртки и отчаянно давя кнопку взрывателя… Безрезультатно!

Впрочем, она и так догонит этого мерзавца, а пластит-4 взрывается не только от детонатора, но и от резкого удара. И уж этому сукину сыну она сейчас так врежет!

И она бы действительно догнала его, но тут «инвалид» вдруг спрыгнул с инвалидного кресла и на двух совершенно здоровых ногах (только липовая культя болталась) подбежал к подошедшему поезду и запрыгнул в вагон буквально за миг до того, как двери вагона закрылись. И поезд тронулся, унося его от Зары…

Зара осталась одна на платформе, бессильно и разочарованно глядя вслед укатившему «ветерану». Она обозналась – это был никакой не солдат-инвалид, а просто жулик…

Ну что ж! Зато теперь она не пожалеет тут никого – ни стариков, ни детей!

И Зара оглянулась по сторонам. Да, она всех, всех тут взорвет! Вот только нужно исправить неполадку с пластитом…

Зара вышла из метро и пошла в «Атриум».

В лаборатории ФСБ офицеры технической спецслужбы подбирали на экранах компьютера детали лица – брови, нос, губы и т. п., – отдаленно напоминающие облик Зары, и спрашивали у муэдзина:

– Итак, блондинка. Волосы длинные? Короткие? Лицо круглое? Овальное?

Рядом сидели два художника и цветными карандашами на листах ватмана тоже со слов муэдзина рисовали женский портрет…

А Климов тем временем гнал в своей машине в Марьину Рощу, где опера его РУБОПа под командованием майора Юртаева накрыли на чердаке, в голубятне, склад оружия и взрывчатки.

Но это оказался ложный след и не чеченская, а тольяттинская ОПГ…

Оставив оперов составлять протокол и прочие формальности по арестам членов ОПГ и изъятию вещдоков, Юртаев и Климов заехали в ближайший «Макдоналдс». Стоя за круглым столиком, ели гамбургеры и обменивались информацией и мужским опытом.

– Никакой независимости нет и быть не может, – уверенно говорил Юртаев. – Ни у Белоруссии, ни у Украины, ни даже у вас, русских. Вот мы с тобой гамбургеры едим…

– Вредные, – вставил с усмешкой Климов.

– Вот именно. И перед нами, чеченцами, простой выбор – или мы цивилизуемся вместе с Россией и вместе боремся с гамбургерами, или деградируем в арабский халифат, под власть айятолл.

– У тебя сколько детей? – спросил Климов.

– Пять. А почему спрашиваешь?

– Все мальчики?

– А то ж! Война уже сколько лет, надо восполнять потери.

– Я не об этом.

– А о чем?

– Все пацаны у тебя. Секрет знаешь?

– Знаю.

– Ну?

– А тебе зачем?

– Хочу сыновей.

– Сколько?

– Я жене, когда сватался, обещал: если родит пять сынов, в сорок лет буду генералом. Но звезды на погонах от меня зависят, а…

– Тоже от тебя, – сказал Юртаев.

– То есть?

– У нас в Чечне аксакалы говорили: чтобы мальчика сделать, снаряд должен быть абсолютно свежим!

– Не понял.

– Хорошо, поясняю. Дети от чего рождаются? Мужской снаряд проникает в женскую цель, и они сражаются: если мужской снаряд свежий и сильный – рождается мальчик. Если нет – девочка. Поэтому детей нужно делать на трезвую голову, на чистый желудок и не залежалыми снарядами, а со второго захода – самыми свежими. Дошло?

– И ты это на практике проверил?

– Осечки не было, – заверил Юртаев.

– Ну-ну… Сегодня проверю…

Зрители густым потоком выходили из Большого театра, среди них – Катя с отцом.

Отец купил ей мороженое, а Катя увидела карету с разукрашенной лошадью и кучером в красивой форме – в таких каретах теперь возят туристов по Москве.

У Кати загорелись глаза, она умоляюще посмотрела на отца, и они вдвоем сели в карету. Кучер спросил: