«…Я не имею отношения к Серебряному веку…»: Письма И.В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1956-1975) - Одоевцева Ирина Владимировна

Не могли ли Вы быть так добры и прислать мне фотокопии их? А также биографические сведения о нем?

О нем в мое время рассказывали столько вздора, в чем он и сам участвовал, создавая легенду о себе.

Действительно ли он старообрядец? И что он вообще делал до 30-летнего возраста?[324] Меня все это очень интересует.

Мне известны только его похороны, больше ничего.

Надеюсь, что у Вас все хорошо, если нового нет. Впрочем, я слышала, что Вы «почитаемы и знамениты», но ведь естественно, иначе и быть не могло. А Лидия Ивановна, что у нее нового?

И как Ваше собачье семейство? Наверное, пополнилось новыми членами? Сердечный привет Лидии Ивановне. Пусть Вам обоим будет хорошо. Дружески Ваша

Ирина Одоевцева

<На полях:> Юрий Константинович шлет Вам привет и охотно пойдет Вам навстречу в смысле «эзотеризма»[325].

12 августа <19>70 г.

Дорогой Владимир Федрович,

Спасибо за желание прислать мне Вашу книгу о Кузмине[326]. Буду ждать ее появление с нетерпением.

А насчет того, что Жорж только раз назвал себя в стихах, я абсолютно и 100 % права. Он не только настаивал на том, чтобы его называли Иванов, но еще и непременно Георгий Иванов[327].

К своей фамилии он относился иронически, считая ее «собирательным именем» — всякие там Ивановы-Петровы.

Кстати, дворяне были Ивановы, а разночинцы и мещане — Ивановы — так повелось в дореволюционной России.

«Капитан Иванов»[328] свидетельствует о все том же ироническом отношении к своей фамилии — ведь Жорж никогда капитаном не был. Несмотря на то что он воспитывался в корпусе, он вышел из него глубоко штатским и, благодаря связям, не участвовал в войне — что, конечно, не очень похвально.

Брюки Иванова[329] тоже никак не относятся к нему. Тут «Иванов» взят как самый ни на есть обыкновенный, рядовой обыватель, ставший обладателем фантастических брюк.

Кстати, это стихотворение было написано или, вернее, сочинено с молниеносной быстротой. Жорж подметал пол и вдруг прочитал мне его с начала до конца, без запинки. И тут же объяснил мне, как его следует понимать. Еще о его фамилии — он, в четырнадцать лет начитавшись Вальтер Скотта, в шутку уверял своих товарищей, что его настоящая фамилия — Айвенхо, а не Иванов.

Я забыла Вам ответить о Сергее Рафаловиче. Он умер — если не ошибаюсь — после войны в Париже.

Как же Вы обходитесь с одной только собакой, да еще кусающейся? Я бы на Вашем месте завела бы не меньше четырех.

Желаю Вам и Лидии Ивановне всего, всего хорошего и новых добрых собак.

Ю<рий> К<онстантинович> шлет Вам привет.

Ваша Ирина Одоевцева

6 декабря <19>71 г.

Дорогой Владимир Федрович,

А мне казалось, что не я Вам, а Вы мне не ответили на письмо. Но может быть, я ошибаюсь.

Во всяком случае, мне было очень приятно, что Вы вспомнили обо мне. Я очень одобряю Ваше намерение написать о Бальмонте. Он ведь совершенно незаслуженно забыт в эмиграции. Обидно за него. К сожалению, несмотря на то что Бальмонт жил и умер в Париже[330], я видела его только раз в жизни у Мережковских[331]. Лица, которому Бальмонт посвятил стихи, я не знаю, как, впрочем, и большинство из его окружения.

Зато мне известны много историй и анекдотов о нем — если Вам это интересно, с удовольствием расскажу Вам их.

Мне жаль, что Вы ничего не написали о себе, о том, как живете — как и чем. Завели ли Вы новых собак? И что думаете о Солженицыне, особенно об «Августе 14-го»? И не собираетесь ли навестить Париж? К нам ведь приезжают все знаменитости «потриумфировать», — даже Чиннов. А Адамович, тот полетел пожинать лавры в Америку, и жатва по— настоящему великолепна, — застрял надолго[332].

Посылаю Вам силуэт Ахматовой, сделанный Кругликовой[333] еще до революции, — примите его как новогоднее поздравление.

С наилучшими пожеланиями Лидии Ивановне.

Дружески Ваша

Ирина Одоевцева

26 февраля <19>72 г.

Дорогой Владимир Федрович,

Не знаю, кто из нас с Вами друг другу не ответил. Если это я, то прошу прощения.

У меня большое горе — умер Адамович[334]. Он был моим самым старым другом — с 20 года — и самым верным. Точнее — моим единственным другом. Последней связью с прошлым.

Для меня это огромная потеря, но и для русской литературы она очень велика. Ему ведь и в России отдавали должное.

Теперь я стала окончательно одинокой. Еще месяц тому назад нас — эмигрантских писателей, успевших стать писателями или поэтами еще в России, было трое — Зайцев[335], Адамович и я.

Теперь же осталась только я —

Посылаю Вам статью Ю.К. Терапиано без комментарий — портреты вызывают всеобщий смех.

Кстати, я наконец собралась издать «Посмертный дневник». Не осталось ли у Вас каких-нибудь рисунков Жоржа — портретов размахайчиков или подписей.

Не хотите ли Вы написать вступление к «Посмертному дневнику»? Вы так прекрасно когда-то написали о Жорже.

Как живете Вы и Лидия Ивановна? Завели ли новых собак?

Желаю Вам обоим всего доброго и хорошего.

Сердечно Ваша

Ирина Одоевцева

28 августа <19>75 г.

Дорогой Владимир Федрович,

Нет, Вы не послали мне статью о Георгии Иванове[337].

Пожалуйста, пришлите мне ее. Я недавно с большим удовольствием перечла то, что Вы писали о нем в «Опытах». Лучше, чем Вы, о нем никто не писал.

Признаюсь, что я ждала с нетерпением Ваш отзыв о моей «Златой цепи»[338] — мне очень хотелось знать, что Вы о ней думаете. Но Вы, к сожалению, не сказали мне этого. Она, по-видимому, Вам совсем не понравилась, и Вы отделались короткой отпиской. И это меня немного огорчило. Ведь Вы и обо мне, как и о Георгии Иванове, когда-то прекрасно написали. Лучше всех.

Огорчило меня немного и то, что Вы ничего не сообщаете о себе и о Лидии Ивановне. А меня это чрезвычайно интересует. Как Вам живется и как Вы оба себя чувствуете? Завели ли новых собак? О Вас я знаю только, что Вы знаменитый, всеми уважаемый профессор, а мне хотелось получить о Вас и «лирические сведения». Ведь когда-то мы переписывались. Мы — то есть Георгий Иванов и я.

Кстати, у меня хранятся все Ваши письма к нему. Сохранили ли Вы его письма? Можно было бы напечатать выдержки из Вашей с ним переписки — на радость литературоведам.

В последний раз я, кажется, обращалась к Вам с просьбой защитить память Г<еоргия> И<ванова> от Родиона Патерсона[339]. Но он и сам образумился и даже задумал написать обо мне диссертацию, для чего приезжал ко мне с женой и свояченицей и даже съездил в Йер, чтобы сфотографировать дом, где мы с Г<еоргием> И<вановым> жили.