Виталий Ахрамович - Психологический бестиарий. Психологический гербарий

Настойчивость преследует с гнетущей прямолинейностью, за то барана и недолюбливали. А он хотел быть умным.

От приступов меланхолии на нем клочьями свисала шерсть, в иных же местах, особенно на боках, проталинами лысели откровенные плешины: депрессия одолевала.

Однажды он брел по селению в сумеречном безысходном угнетении. В нежно-зеленых легких одеждах порхала бабочка,

трепетная, как юношеское предчувствие любви. Она уселась на мокрый черный нос барана и спросила:

— Кем ты был, когда тебя не было?

— А ты-ы-ы? — угрюмо промычал баран.

— Я гусеницей, — звонко ответила бабочка.

Баран тяжело молчал, он не знал, что ответить, и глухая обида зрела в нем.

Бабочка подождала и с легким не то разочарованным, не то презрительным «ах» вспорхнула и утрепетала прочь.

«Ишь, лоскут», — подумал баран и, помрачненный, сделал несколько шагов в забытьи.

Курочка Пеструшка сладко вспоминала нечто безвидное, но волнующее, как предрассветные предчувствия.

— Куда - ты - куда - ты - куда- ты...

— Мне-е-е, мне-е-е-е худо, — проникновенно признался баран.

— Как так, как так? — не верила Пеструха, ее благоговение перед массивностью барана, его шерстистостью не имело границ.

Петуха она почитала меньше.

— А вот кем ты была, когда тебя не было? — мрачно повторил баран бабочкин вопрос.

— Яйцом, — уверенно ответила курица.

— А я что ж? — в глубинах барана черными клубами всходило отчаяние.

— Спроси у Петуха, он все знает, — курицу привлекла мелькнувшая муха, и она разом забыла о баране: голод был в ней сильнее почтительности.

В баране забрезжила надежда.

Петух всполошился не нашутку, увидев бесцеремонно приближающегося барана, но вида не подал, ценя достоинство превыше всего.

— Бабочка была гусеницей до того, как ее не было, — приступил баран к делу. — Курица была яйцом до того, как ее не было, а я ничего о себе не знаю. Петух, ты все знаешь, говори со мной.

— Я бы поставил вопрос так, — петух привык к дурацким вопросам, своих благоверных. — Я бы спросил, кем была бабочка до того, как она была гусеницей. И уверен, она не знает.

Курица была до яйца курицей. А можно решить все вообще иначе.

Скажем, ты до того, когда тебя не было, был каузальностью Варфоломеевской Ночи...

— Да ну, как это, не уразумею? — ошалел баран.

— Очень просто: Варфоломеевская Ночь — это разновидность домашнего животного, обычно незаметного размера, но иногда оно получается очень крупным, оно питается распрей и время от времени достигает огромных размеров. А каждое живое существо состоит из физического, душевного и духовного тел. Между душевным и духовным таится каузальное тело — тело причин и следствий, оно понуждает искать взаимосвязи между событиями, а ты и есть та самая взаимосвязь в чистом виде. Поэтому тебе кажется, что все всё понимают, кроме тебя. Ты сгущенная причина всех событий, как я всегда и всюду являюсь Зовом всех зовов.

— Понимаю, я причина. Когда меня не было, я был причиной.

— Нет, — возмутился петух. — Я сказал совершенно другое,

Причина одна — Бог. Только Он обходится без следствий как причина.

— Значит, с морды я причина, а следствие с хвоста. Или наоборот.

— Ты все понял не так. Причинно-следственный комплекс не ты, а в тебе... — петух почувствовал, как в голове барана проступает шевеление и надрыв, следом могло наступить только одно — дикая ярость. Петух не хотел бараньей ярости и ответил коротко: — Если тебя еще когда-нибудь спросят, кем ты был, когда тебя не было, отвечай просто — Варфоломеевской Ночью.

Это устрашит. А коли не устрашит и последуют еще вопросы, скажи — «это тайна».

Слово «тайна» барану понравилось, и умиротворенный он пошел прочь.

(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 12.1991г.)

Перед руинным взором быка кострел петух.

— Петя, — прогудел бык, — когда я тебя вижу, мне мерещится одинокий степной костер.

Петух не шелохнулся.

И бык снова спросил:

— Петя, что ты видишь? Мне сдается, что ты нашел в пространстве перед собой трещину и разглядываешь ее, не зная,

что с ней делать.

— А почему ты, — дернув глазом, заявил петух, — а почему ты, бык, всегда похож на руины?

— Петя, не знаю, — честно и спокойно ответил бык. И умолк. Ему показалось, что его ответ ныне прозвучал как-то особенно убедительно. Он долго молчал. И вдруг спросил:

— Петя, а почему ты такой?

— Какой? — поинтересовался петух.

— Да вот такой, какой-то... бодрый, отважный.

— Потому что я — твое прошлое, — не думая, ответил петух.

— Как это? — спросил бык.

— Ты же носишь долги наши, — повернул голову петух к быку.

— Не понимаю, Петя, — изумился бык.

— Мы даем много обещаний, — растолковывал петух. — Часть из них всегда не исполняем. И они откладываются грузом,

формируя нас.

— Подробнее, — склонил выю к петуху бык.

— Меньше всего долгов у ангелов. Больше у птиц. У меня их еще больше...

— А я все ваши долги ношу?! — взревел бык.

— Нет. Все долги скапливаются отдельно. Их принимает на себя самый большой зверь — земля. Наши невыполненные обещания спрессовываются в камень.

— Так их же целые горы?!

— Да. И мы умираем именно от чувства тяжести. Нас гнетут неисполненные обещания.

— Так надо исполнять обещанное! — радостно взвыл бык.

— Попробуй, — устало ответил петух, и глаза его отворотились от руинного взора быка и остановились там, где бык предполагал трещину в пространстве...

(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 09.1993г.)

Воробей встретит ангела и спросил:

— Ты что сегодня клевал?

— Я не клюю, я вкушаю, — ответил поучительно ангел.

— Что же ты ныне вкушал? — кротко и торжественно переспросил воробей.

— Я всегда вкушаю манну. И ничего более.

— Манную крупу?

— Манну небесную.

— А есть еще манна бесная?

— Кто ты? — изумился ангел.

— Я тот, кто ест все, что Бог подаст, — потупившись, ответил воробей, но быстро воспрянул и спросил: — И вкусно?

Насыщает? Я никогда не пробовал.

— Вкусно, и насыщает, — сладко ответил ангел.

— А где это? Угости меня, — очень-очень скромно попросил воробей.

— Как где? — изумился ангел. — Везде! Вот, — он повел крылом окрест себя, — ты что, не видишь?

— Нет, не вижу, — растерянно оглядываясь, ответил воробей.

— Как же ты живешь? — удивился ангел.

— Да вот как-то так... Не знаю... — совсем потерялся воробей. — А может быть, я не живу, может быть, я — твоя аберрация?

— У ангелов не бывает аберраций, — серьезно сказал ангел.

— Значит, ты — моя аберрация, — грустно решил воробей и, не прощаясь, вяло полетел прочь.

(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 12.1993г.)

Когда задние копыта уже оттолкнулись, а передние еще не ощутили первое, едва уловимое касание опоры, когда тело вытянулось и расслабилось в парящем движении, горный козел испытывал всепоглощающее блаженство.

Козел тяжко страдал. И преодолевал он свою боль, распластываясь над безднами. Козел ревновал себя к скальным утесам. Их непоколебимая недвижность должна была принадлежать ему, а не горным хребтам. Временами он утешался, уверяя себя, что он и есть часть утеса, только подвижная часть, разновидность отделенной души, внутреннее ставшее внешним.

Уверения были напрасны. Потому что скалы имели-таки настоящую душу. И козел в отчаянии застывал на вершине скалы в последней надежде окаменеть, хотя бы на миг превратиться в скальный утес.

(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 07.1990г.)

Чешуйчатый, прозрачный и очень уязвимый дракончик одинок жил на горе. Он себе выбрал маленькое плато, на котором не умещался даже его собственный хвост, но так высоко, что выше ничего уже не было. Он грустно смотрел вокруг и незаметно толстел. Теперь уже никто не догадался бы, что дракончик легкое и прозрачное существо. А некогда оно взмывало над своим лежбищем, сверкая ликующими брызжущими красками, и фейерверком опаляло восхищенных. Вольная красочная неустрашимая живая гирлянда устремлялась навстречу жизни. Или просто вверх, сколько хватало сил.

Петух, живший у самого подножья драконьей горы, томился в курятнике и брезгливо отрясал с себя повседневность. Он любил себя, презирал мир и ревновал себя к себе.