Господин Ганджубас - Маркс Говард

Следующие несколько недель я посвятил тому чтобы добить сахарные кубики. При участии нескольких друзей. Заглянул Эсам, и я приобрел еще несколько кубиков. После одного из них пришли кошмары. Вместо увлекательного, будоражащего мысль дзена, полного блаженных видений, нахлынули мрачные, пугающие образы, накатил психоз. Цветы не дышали, но превращались в оборотней и летучих мышей. Ничего забавного — я стал страдать от депрессии, мучился мыслями о смысле жизни, ее тщете. Хотя самые неприятные ощущения прошли через какое-то время, проблемы, порожденные ими, остались.

Я попробовал принять еще ЛСД и разобраться с тем, что меня тревожило. Не помогло. Кошмары продолжались. Между дозами я читал все, что хоть отдаленно имело отношение к ЛСД: «Рай и ад», «Двери восприятия» и «Остров» Олдоса Хаксли; перевод «Тибетской книги мертвых» Эвана Уэнца; «Галлюциногенные наркотики» Сидни Коэна; «Психоделический опыт» Тимоти Лири, Ни одна из книг не рассеяла депрессию, от которой я страдал, Я замкнулся в себе, стал мрачным, подумывал о самоубийстве, возможно, сошел с ума, И хотя хеппенинг в моей комнате продолжался, я в нем почти не участвовал — просто сидел в углу.

Черт знает почему, в те дни иметь пневматическую винтовку правилами колледжа не возбранялось. Своей винтовки у меня не было, но кто-то оставил ее у меня в комнате. Однажды вечером, оставшись в одиночестве, я выставил дуло из окна, целясь в прохожих и выкрикивая бессмысленные пошлости. Большинство людей попросту не обращали на это внимания, но один завелся и тоже начал орать: мол, я понятия не имею, что такое настоящая война, и, окажись лицом к лицу с врагом, побоялся бы нажать на курок. Я нажал. Винтовка не была заряжена, но тот человек испугался и дунул к Портерс-Лодж с очевидным намерением настучать, У меня хватило здравого смысла рвануть в подвал. Пробежав через него, я оказался довольно далеко от места событий и увидел декана, вышедшего из Портерс-Лодж. Он тоже меня увидел и попросил пройти с ним в мою комнату. Мы вошли и увидели на полу пневматическую винтовку. Декан объяснил мне, что из винтовки стреляли в кого-то на улице. Понятно, что меня в комнате не было, но не зайду ли я к нему через час?

Выслушав внушение: зачем связался с дурной компанией? — я поведал о душевной пустоте и депрессии, а также их вероятной причине — употреблении по-прежнему не запрещенного ЛСД. Не скрыл и того, что полностью забросил учебу. Последнее декана не особенно беспокоило. Он настаивал, чтобы в оставшиеся до конца семестра шесть недель я отдохнул, сосредоточился на интересном факультативе, выбрал предмет, который буду сдавать на выпускных экзаменах. С преподавателями он все уладит. И почему бы мне не вернуться в театральный кружок?

Джон Минфорд в то время ставил пьесу Петера Вайса «Марат и Сад». Никаких подходящих ролей для безбашенных уэльских хиппи там не имелось, но поскольку почти все герои были сумасшедшими, он обещал подумать насчет меня. Он дал мне роль Певца, в которой востребовались мои личные качества: обдолбанность, неряшество, угрюмость, повадки сексуального маньяка. Я должен был исполнить четыре песни: две в стиле Элвиса Пресли, и еще две в стиле «Роллингов». Роль просто создали для меня.

Генеральные репетиции и выступления проходили близ Фарингдона. Ежедневно по нескольку часов я зубрил роль, оттачивал игру и мотался из Оксфорда в Фарингдон. Времени на хандру не оставалось. Некоторые не выдерживали напряжения — трудно строить из себя идиота, но мне эта роль ненормального не давала сойти с ума в свободное время. Я стал раскованным и вернулся к активной половой жизни, алкоголю и марихуане, а ЛСД не принимал несколько лет.

Вслед за деканом некоторые друзья посоветовали мне перевестись с физического факультета на факультет политики, философии и экономики (ПФЭ), либо философии, физиологии и психологии (ФФП) и налечь на философию, Я даже встретился с Аланом Монтефиоре, руководителем курса ПФЭ. Тот попросил написать реферат об определении «добра». Примерно неделю сражался я с текстами по этике, пока не осознал, что не в силах разобраться в предмете, а тем более внести свой вклад. Много лет спустя я обнаружил, что немалое число людей, не постигая до конца философию, делает вклад в эту науку. Так или иначе, я продолжил заниматься физикой.

Мне поручили организовать памятный бал к 700-й годовщине университета, пригласить группы и устроить концерт. На это выделили тысячу фунтов. Главная хитрость была в том, чтобы найти музыкантов, которые вот-вот прославятся, но пока стоят относительно недорого. Пару лет назад колледж Магдалины ангажировал Rolling Stones всего за сто фунтов прямо перед тем, как те стали звездами первой величины. Тогда я знал о поп-музыке не больше остальных и заказал за гроши неизвестных Spencer Davis Group и Small Faces. Через несколько недель их хиты взлетели на верхнюю ступеньку рейтингов. Продюсер захотел отказаться от выступления, чтобы не потерять прибыльные гастроли. По контракту это грозило ему серьезным иском. И он предложил решение: я аннулирую контракт и получаю за прежнюю цену на выбор других музыкантов, которые обычно стоят около двух с половиной тысяч фунтов. В итоге мы заказали Kinks, Fortunes, Them и Alan Price, все они уже были известными группами. На сэкономленные деньги я выписал ирландскую шоу-группу, струнный квартет и профессиональных борцов. В ночь бала я курил марихуану с Them и Alan Price и пил виски с Реем Дэвисом.

Студенты-выпускники жили вне территории колледжа на квартирах. Джулиан Пето, Стив Балог и я попытались найти себе жилье. В ходе поисков мы натолкнулись на канадского аспиранта по имени Гилберт Фрисон. Он снимал комнату в абсолютно пустом доме 46 на Парадайз-сквер. Фрисон торчал на героине и имел склонность к суициду. Он предпринял черт-те сколько попыток самоубийства, но преуспел только в 1968 или 1969 году. Денег у него не водилось, и ему грозили выселением, если не найдет жильцов, готовых снять весь дом и позволить ему остаться.

Как-то утром, ближе к полудню, я проснулся от запаха гари — густые клубы дыма пробивались сквозь доски пола. Скатившись вниз по лестнице, я обнаружил, что горит жилище Гилберта на первом этаже, пламя вырывалось через множество дыр в стенах. Джулиан и Стив по-прежнему крепко спали. Я выбил дверь Гилберта, и меня окутал дым. Я не видел ничего. Как камикадзе, я несколько раз нырял в комнату, пока не убедился, что Гилберта там нет. Телефон стоял внизу, и в первый и последний раз в жизни я набрал 999. Прикатило несколько пожарных машин, и вскоре на смену пожару пришел потоп. Потребовалось две недели, чтобы вернуть дому его первоначальное ужасающее состояние.

Новости о пожаре распространялись по университету быстрее, чем огонь по дому. Дело привлекло внимание инспекторов. Нас известили, что дом не предназначен для жилья, и если ничего не изменится, то нам придется съехать. Через несколько дней к нам должна была пожаловать официальная комиссия. Для переговоров с ней требовался домохозяин. Гилберт на эту роль не подходил. И мы попросили одну подругу прикинуться хозяйкой. Она была матерью-одиночкой, так что мы привели в порядок свободную комнату, придав ей вид помещения, где обретается мать с ребенком. К нашему удивлению, чиновники были вполне удовлетворены увиденным и признали дом годным для жилья.

Вскоре в нашу дверь постучалась пара приятных длинноволосых хиппи и спросила, нельзя ли снять у нас жилье. Мы сдали им «комнату хозяйки». У них была масса друзей в городе, которые постепенно переехали в дом, наполнив его восхитительным дымом марихуаны и музыкой Джо Кокера и Cream.

Лучшей девушкой, которую я знал, была студентка колледжа Святой Анны Илзе Кадегис. Прекрасная, необычайно остроумная латышка с золотистыми волосами. У нее имелось причудливое прошлое, столь же причудливое настоящее, и сама она была очень загадочной. Целый год мы встречались, деля свое время между ее квартирой возле колледжа Святой Анны и Парадайз-сквер.

Мы с Джулианом стали замечать возле дома странных людей, которые подолгу сидели в машине, читая газеты. Как-то раз, когда я завтракал у Илзе, пришел полицейский в штатском и известил меня, что в нашем доме идет обыск и требуется мое присутствие. На Парадайз-сквер десять лучших ищеек Оксфорда разбирали дом на кусочки. Стива Балога уже отвезли в полицейское отделение, потому что нашли у него в кармане кусочек сахара. Полиция решила, что это ЛСД, тогда уже незаконный. На самом деле это был обычный сахар, прихваченный Балогом в столовой первокурсников. В моей комнате потолок, ужасно обветшавший со времен пожара, обвалился, все трубы были вырваны из стен. Один из полицейских демонстрировал косяк марихуаны, якобы найденный в пепельнице. Моя физиономия выражала полное недоумение. Полицейский сказал, что забирает косяк на экспертизу. Все принадлежащее мне и Джулиану тщательно описали.