Генерал конфедерации из Биг Сур - Бротиган Ричард

Из-под ног Ли Меллона выбежал кролик. Ли Меллон его не заметил, кролик спрятался в кустах и теперь таращился оттуда, прижав к голове уши. Прекрасному утру в Биг Суре явно не хватало Алисы.

— Так вот ты кто, — сказал я Элайн. Она опустила голову… да. Завтрак растворялся. Руки больше не закрывали грудь, тело слегка изогнулось и подалось вперед.

Я замахал Ли Меллону руками — 'ИДИ К ЧЕРТУ', и он медленно ретировался в дыру кухонной стены — свою неизменную страну чудес, Уилдернесс.

Когда мы отправились завтракать, начался дождь. Свет прятался в туче, словно артиллерийский огонь, а теплый дождь шел прямо из света. Тридцать градусов неба над Тихим океаном превратились в огромную армию — Потомакскую армию под командованием генерала Улисса С. Гранта. Ли Меллон кормил свининой аллигатора. С ним была Элизабет.

— Симпатичные аллигаторы, — улыбнулась она; зубы ее были рождены из лунного света, а темнота ноздрей казалась выточенной из агата.

— Кушай свинину, — сказал Ли Меллон, проталкивая кусок мяса аллигатору в горло. Аллигатор сидел у него на коленях. Аллигатор сказал:

— ГРОЛ! — опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп! — При этом кусок свинины торчал у него из пасти.

Элизабет держала на коленях второго аллигатора. Ее аллигитор ничего не говорил. И из пасти у него ничего не торчало.

Она излучала нежность так, словно ее кожа светилась изнутри. Ее красота приводила меня в отчаяние.

— Привет, — сказал я.

— Привет, Джесси.

Она меня помнила.

— Это Элайн, — сказал я.

— Привет, Элайн.

— ГРОЛ! — опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп! — сказал аллигатор с торчащим из пасти куском свинины.

Ничего не сказал мудрый аллигатор Элизабет, ибо знал, что кроткие аллигаторы унаследуют царствие земное.

— Есть хочу, — сказал я.

— Еще бы, — сказал Ли Меллон.

На Элизабет было простое белое платье.

— Что у нас на завтрак? — спросила Элайн.

— Картинная галерея. — ответил Ли Меллон.

— Я раньше не видела здесь аллигаторов, — сказала Элизабет. — Они симпатичные. Для чего они вам?

— Купать лягушек, — сказала Элайн.

— Для компании, — сказал Ли Меллон. — А то мне скучно. Аллигаторы — это музыка.

Его аллигатор сказал:

— ГРОЛ! — опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп!

— Твой аллигатор похож на арфу, — сказала Элизабет, и стало ясно, что это действительно так — из ее слов вырастали струны.

— А твой аллигатор похож на чемодан с губными гармошками, — сказал Ли Меллон по-собачьи льстиво — из его слов вырастал свист, которым подзывают псов.

— Хватит аллигаторов! — сказал я. — Кофе у вас есть?

Они засмеялись. В голосе Элизабет была потайная дверь. За этой дверью пряталась другая, а за ней еще одна. Все двери были очень красивыми и вели из нее наружу.

Элайн посмотрела на меня.

— Пошли варить кофе, — сказал я.

— У нас есть кофе, — сказал Ли Меллон. — Вы меня не слушаете.

— Я принесу, — сказала Элайн.

— Я с тобой.

— Хорошо, — сказала она.

Огромная темная туча повернулась по часовой стрелке еще на несколько градусов, и сильный порыв ветра стал трепать будку. Ветер напомнил мне битву при Азенкуре^[30] — он летел в нас, точно стрелы из воздуха. Ах, Азенкур: красота, и этим все сказано.

— Я положу в огонь полено, — сказал я. БУМ! Я стукнулся головой. Кофе превратился в две белых чашки, черные внутри и снаружи, как ночь.

— Если хватит, я тоже выпью кофе, — сказала Элизабет. К двум другим добавилась третья белая чашка, черная внутри и снаружи.

— Давай завтракать, — сказал кто-то. Предположительно, я. Я вполне мог сказать что-либо подобное, потому что очень хотел есть.

Свинина и яйца были вкусными, как и жареная картошка, как и очень вкусный клубничный джем. Ли Меллон завтракал с нами во второй раз.

Он вытащил кусок мяса из аллигаторовой пасти, и теперь аллигатор превратился у него в обеденный стол, на который он поставил тарелку.

— Пожарь мне этот кусок, — сказал Ли Меллон. — Его уже как следует отбили.

Аллигатор больше не говорил 'ГРОЛ! — опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп!'. Обеденные столы не говорят таких слов.

Шел сильный дождь, и ветер гудел в дыре кухонной стены, как армия Конфедерации: Уилдернесс — тысячи солдат, марширующих милю за милей по диким просторам — Уилдернесс!

Элизабет с Ли Меллоном ушли в другую будку. Им нужно было о чем-то поговорить. Мы с Элайн остались держать аллигаторов. Мы не возражали.

6 мая 1864 года. Смертельно раненый лейтенант падает на землю. Проваливаясь сквозь черный ход в память, из отпечатков его пальцев вырастает мраморная глыба. И пока он лежит здесь, величественный, словно сама история, в тело вонзается новая пуля, заставляя его дернуться, как тень на движущейся картине. Возможно, это 'Рождение Нации'^[31].

— Ой-й! — сказала Элизабет. — Потолок. — 'Это же ужас просто', и сразу села.

Мы выпустили аллигаторов в пруд. Они медленно уплыли на дно. Дождь лил такой, что невозможно было разглядеть дно пруда, да и не хотелось разглядывать.

Элизабет сидела над водой. Белое платье превращало ее в лебедя. Когда она говорила, озеро стекало с лебедя, отвечая тем самым на вечный вопрос: что было раньше, озеро или лебедь?

— Я вчера видела привидение, — сказала она. — Около курятника. Не знаю, что оно там делало. Обычно оно сидит в огороде. В кукурузе.

— Привидение? — переспросила Элайн.

— Да, у нас тут живет привидение, — сказала Элизабет. — Душа старика. Там, на плато его дом. Когда старик стал совсем дряхлым, он переехал в Салинас; говорят, он умер от разрыва сердца, а душа вернулась в Биг Сур, и теперь иногда бродит по ночам. Я не знаю, что он делает днем.

— Вчера ночью он приходил к нам. Не знаю, что ему понадобилось в курятнике. Я открыла окно и сказала: 'Привет, дух. Что ты делаешь в курятнике? Ты же обычно в огороде. Что случилось?'

— Дух крикнул 'В атаку!', махнул флагом и убежал в лес.

— Флагом? — переспросила Элайн.

— Точно так, — сказала Элизабет. — Старик был ветеран испано-американской войны.

— Ух, ты. А дети его не боятся?

— Нет, — сказала Элизабет. — Они рады новому приятелю. В этих краях детям скучновато. Им нравится привидение. И потом, оно обычно сидит в огороде. — Теперь Элизабет улыбалась.

Аллигаторы качались на поверхности пруда. Дождь кончился. На Элизабет было белое платье. Ли Меллон чесал голову. Наступала ночь. Я что-то сказал Элайн. Пруд был тих, как Мона Лиза.

— Где рядовой Августас Меллон? — спросил капитан.

— Не могу знать. Минуту назад был здесь, — ответил сержант. Под носом у него росли длинные рыжие усы.

— Он всегда здесь минуту назад. И никогда не сейчас. Наверное, как всегда, что-то у кого-то тырит, — сказал капитан.

Мы ушли в будку спать. У Элизабет были какие-то дела с Ли Меллоном. Ее дети гостили сейчас в Кинг-Сити. Элайн разделась. Мне очень хотелось спать. Я ничего не помнил. Я просто закрыл глаза, или они сами закрылись.

Потом что-то стало меня трясти. Не землетрясение, слишком мягкое, но настойчивое — словно море стало чем-то маленьким, теплым, человеческим и улеглось рядом со мной. И море обрело голос.

— Проснись, Джесси, проснись. — Голос Элайн. — Проснись, Джесси. Слышишь, что-то стучит.

— Что это, Элайн? — спросил я, протирая темноту, потому что темнотой теперь были мои глаза.

— Что-то стучит, Джесси.

— Что? Ничего не слышу.

— Что-то стучит. Что-то стучит.