Харуки Мураками - Токийские легенды (Tokyo kitanshu)

Тэцуко Сакаки уселась за металлический офисный стол, Мидзуки расположилась на двухместном диване – таком старом, будто его вытащили из какого-то чулана. Продавленные пружины скрипнули, от пыли зачесалось в носу.

– Софа подошла бы для бесед куда лучше, но другого пока нет. Что поделать, администрация. За что ни возьмись – куча формальностей, не все так просто. Кому же понравится… такое место. К следующему разу подберу что-нибудь поприличней, а сегодня потерпите, ладно?

Пока Мидзуки, водрузившись на антикварный диван, рассказывала о своей напасти, Тэцуко Сакаки лишь молча кивала. Не задавая вопросов, не удивляясь. Даже почти не поддакивала. Слушала увлеченно, а иногда лицо ее становилось задумчивым. При этом она мягко улыбалась – как весенний месяц на закате.

– Браслет с гравировкой – это была хорошая мысль.- Вот первое, что услышала Мидзуки, окончив рассказ.- Ваши действия вполне адекватны. Прежде всего – по возможности сократить до минимума неудобства. Это очень важно. Не нервничать, не забивать голову лишним, не зацикливаться, а реально бороться с неприятностями. И выглядит ваш браслет вполне симпатично, он вам идет.

– Скажите, а подобная забывчивость не может привести к более серьезному заболеванию? – поинтересовалась Мидзуки.

– Как вам сказать… Думаю, у вас это вряд ли начальные симптомы болезни,- ответила консультант.- Однако, если, как вы говорите, за последний год явление прогрессировало, невольно задумаешься. Действительно, не исключено, что это может послужить толчком к проявлению других симптомов или же области потери памяти будут расширяться… Поэтому я считаю, что сейчас нам лучше всего неспешно побеседовать, чтобы по возможности это установить. К тому же вы работаете с людьми, и такая забывчивость наверняка доставляет массу неудобств.

Консультант прежде всего задала несколько общих вопросов о жизни Мидзуки. Сколько лет замужем?

Какого рода вообще у нее работа? Как со здоровьем? Поспрашивала о детстве. О семье, о школьных годах: что было на уроках интересно, что нет. Что выходило хорошо, а что не особо получалось. Мидзуки отвечала на каждый вопрос как можно правдивее, быстро и точно.

Воспитывалась она в обычной семье. Отец служил в крупной страховой компании. В роскоши не купались, но и затруднений с деньгами она не припоминает. У нее только родители и старшая сестра. Отец – очень серьезный человек, мать, если так можно сказать, дотошна и придирчива. Сестра – отличница, во всем стремилась быть первой, но, по мнению Мидзуки, была отчасти поверхностна и прагматична. Однако отношения в семье у них, в принципе, неплохие, общаться всегда им давалось без труда. Особых ссор никогда не возникало. Сама она росла ребенком скорее неприметным. Почти не болела, но и особым атлетизмом не отличалась. К своей внешности комплексов не испытывала, но красавицей ее тоже никто не называл. Считала себя не лишенной сообразительности, однако и какими-то особыми достижениями похвастать не могла. Успехи в школе – средние, но отыскать ее в журнале успеваемости можно было скорее в начале списка, чем в конце. В школе у нее было несколько подруг, которые затем повыскакивали замуж и разъехались кто куда. Прежние узы ослабли.

В нынешних супружеских отношениях поводов для каких-либо претензий у нее не возникало. В начале не обошлось без обычной притирки, но супруги все же наладили совместную жизнь. Муж, разумеется, не идеал (например, бывает чересчур заумный, неразборчив в одежде), но и достоинств у него немало: заботливый, ответственный, опрятный, непривередлив к еде, где-то даже безропотный. Отношения с сослуживцами ровные. Уживается и с коллегами, и с начальством. Стрессам не подвержен. Конечно, временами неприятности возникают, но, если разобраться, люди работают в тесном пространстве, бок о бок днями напролет, тут уж ничего не поделаешь. Но отвечая на вопросы о своей прошлой и нынешней жизни, Мидзуки в который раз уже в сердцах подумала: «Что за серая и беспросветная жизнь!» Никакого драматизма. Говоря языком кино – низкобюджетное видео об окружающей среде, которое может лишь убаюкать зрителя. Беспрерывно тянется блеклый пейзаж: ни монтажа, ни крупных планов. Ни всплесков, ни затихания, ни привлекательных эпизодов. Лишь иногда, словно очнувшись, камера чуть меняет угол съемки. Понятно, что у консультанта работа такая, но серьезно выслушивать подобные душеизлияния… Ей стало жаль эту терпеливую женщину. Неужели ей это все интересно? Только что не зевает. Если бы мне пришлось бесконечно выслушивать такое каждый день, на полуслове померла бы со скуки.

Но Тэцуко Сакаки с интересом слушала Мидзуки, что-то помечая в блокноте. Временами задавала уточняющие вопросы, но в основном старалась избегать каких бы то ни было реплик. Но даже когда открывала рот, в ее спокойном голосе чувствовалась искренняя заинтересованность. Ни малейшего оттенка скуки или раздражения. И от одного этого голоса Мидзуки становилось удивительно спокойно на сердце. «Если задуматься, никто никогда не слушал меня настолько всерьез». В конце собеседования, длившегося больше часа, возникло ощущение, что бремя беспокойства стало легче.

– Ну что, госпожа Андо, сможете прийти и в следующую среду в это же время? – улыбнувшись, спросила Тэцуко Сакаки.

– Прийти-то я смогу,- ответила Мидзуки.- А что, можно?

– Конечно. Если вы сами не против. Тут дело такое, сами понимаете: в подобных ситуациях необходимо говорить и говорить, чтобы сдвинуться с мертвой точки. Это вам не радиопрограмма «Консультации на жизненные темы», тут после уместного ответа не закончишь фразой: «Ну, на этом все. Желаю вам успехов». Возможно, потребуется время, но давайте не будем торопиться. Мы же из одного района.

– Так вот, не припоминаете ли вы какого-нибудь события, связанного с именем? – спросила Тэцуко Сакаки в самом начале второй консультации.- С вашим, или же именем другого человека, или с кличкой домашнего животного, или с названием местности, где приходилось бывать? С прозвищем, с чем угодно… Может, что-то осталось в памяти?

– По поводу имени?

– Да. Имени, прозвища, подписи, обращения… пусть даже совсем пустяк. Любая мелочь, лишь бы касалась имен. Попробуйте вспомнить.

Мидзуки задумалась.

– Никаких особенных ассоциаций, связанных с именами, у меня вроде нет,- растерянно сказала она.-

По крайней мере, сразу в голову ничего не приходит. Хотя… вот разве что… про бирку.

– Хорошо, пусть про бирку. Я слушаю.

– Правда, не про мою,- сказала Мидзуки.- Бирка была другого человека.

– Ничего страшного. Рассказывайте.

– Как я вам уже говорила на прошлой неделе, я училась в одном частном женском заведении – в средней и старшей школе. Это было в Иокогаме, а мои родители жили в Нагое*. Поэтому я поселилась в общежитии на территории кампуса. На выходные ездила домой. Садилась в пятницу вечером на синкансэн, а в воскресенье вечером возвращалась обратно. Из Иокогамы до Нагой всего два часа, поэтому мне это было не в тягость.

Консультант кивнула.

* Расстояние между городами – около 340 км.

– А разве в Нагое мало хороших частных школ? спросила она.- Почему именно в Иокогаму? Специально, чтобы не жить вместе с родителями?

– То была школа моей матери. Мама ее очень любила и мечтала, чтобы одна из дочерей ее окончила. Я и сама была не прочь пожить отдельно от родителей. Школа хоть и миссионерская, но вполне либеральная. Там я близко подружилась с некоторыми девчонками. Все они были не местные. Как выяснилось, почти у всех, как и у меня, эту школу заканчивали матери. В целом я провела там шесть вполне беззаботных лет. За исключением, разве что, ежедневной стряпни.

Консультант улыбнулась.

– Кажется, вы упоминали о старшей сестре?

– Да, на два года старше.

– И сестра ваша в ту школу не пошла.

– Нет, она училась в местной. И все это время, разумеется, находилась при родителях. Она не из тех, кто стремится попасть на люди. К тому же с детства росла слабенькой… Поэтому мама хотела, чтобы в ту школу поступила я, младшая. Я, в принципе, на здоровье не жаловалась, да и стремления к самостоятельности у меня было больше, чем у сестры. Когда я заканчивала начальную школу, меня спросили, не хотела бы я поехать в Иокогаму. Я и ответила, что не против. К тому же еженедельные поездки домой на син-кансэне мне тогда казались очень увлекательными.

– Извините, что я вас перебила,- улыбнулась консультант.- Пожалуйста, продолжайте.

– В общежитии все жили по двое в комнате. Однако в выпускном классе была особая привилегия – селили по одному. И вот я тогда как раз жила одна. К тому же я была председателем студкома общежития. У входа в общежитие висела доска для именных бирок – они были у всех нас. С лицевой стороны черным, с обратной – красным было написано имя. Уходя из общежития, мы должны были свою бирку переворачивать, а приходя – возвращать обратно. Таким образом, черный цвет означал, что хозяйка бирки-в общежитии, красный – что ее там нет. Если кто-то ночевал вне общежития или уезжал на каникулы, бирки снимали. Студентки дежурили на входе по очереди и, отвечая на звонки, могли понять, в общежитии человек или нет, лишь кинув один взгляд на эту доску. Очень удобно.