Харуки Мураками - Токийские легенды (Tokyo kitanshu)

— То была школа моей матери. Мама ее очень любила и мечтала, чтобы одна из дочерей ее окончила. Я и сама была не прочь пожить отдельно от родителей. Школа хоть и миссионерская, но вполне либеральная. Там я близко подружилась с некоторыми девчонками. Все они были не местные. Как выяснилось, почти у всех, как и у меня, эту школу заканчивали матери. В целом я провела там шесть вполне беззаботных лет. За исключением, разве что, ежедневной стряпни.

Консультант улыбнулась.

— Кажется, вы упоминали о старшей сестре?

— Да, на два года старше.

— И сестра ваша в ту школу не пошла.

— Нет, она училась в местной. И все это время, разумеется, находилась при родителях. Она не из тех, кто стремится попасть на люди. К тому же с детства росла слабенькой… Поэтому мама хотела, чтобы в ту школу поступила я, младшая. Я, в принципе, на здоровье не жаловалась, да и стремления к самостоятельности у меня было больше, чем у сестры. Когда я заканчивала начальную школу, меня спросили, не хотела бы я поехать в Иокогаму. Я и ответила, что не против. К тому же еженедельные поездки домой на синкансэне мне тогда казались очень увлекательными.

— Извините, что я вас перебила, — улыбнулась консультант. — Пожалуйста, продолжайте.

— В общежитии все жили по двое в комнате. Однако в выпускном классе была особая привилегия — селили по одному. И вот я тогда как раз жила одна. К тому же я была председателем студкома общежития. У входа в общежитие висела доска для именных бирок — они были у всех нас. С лицевой стороны черным, с обратной — красным было написано имя. Уходя из общежития, мы должны были свою бирку переворачивать, а приходя — возвращать обратно. Таким образом, черный цвет означал, что хозяйка бирки-в общежитии, красный — что ее там нет. Если кто-то ночевал вне общежития или уезжал на каникулы, бирки снимали. Студентки дежурили на входе по очереди и, отвечая на звонки, могли понять, в общежитии человек или нет, лишь кинув один взгляд на эту доску. Очень удобно.

Консультант, поддерживая разговор, вставляла редкие реплики.

— Дело было в октябре. Перед ужином я готовилась к завтрашним урокам у себя, когда зашла второкурсница по имени Юко Мацунака. Все ее звали Юкко. Бесспорно, она была первой красавицей нашего общежития. Белая кожа, длинные волосы, личико — ну прямо куколка. Родители у нее владели известной традиционной гостиницей в Канадзаве. Богатеи. Она училась на класс младше меня, поэтому никаких подробностей о ней я не знала, но поговаривали, что успевала она очень даже хорошо. Иными словами, сильно выделялась на фоне остальных. Немало девчонок из младших классов были прямо влюблены в нее. Но она не задавалась и не важничала. Юкко была тихоней, вообще закрытой такой девочкой. Вполне приятная, но порой я ловила себя на мысли, что не понимаю, что у нее в голове. Думаю, несмотря на всю эту популярность, по-настоящему близких подруг у нее не было.

Я сидела за столом, играло радио, когда в дверь тихонько постучали. Я открыла. Там одиноко стояла Юкко Мацунака. В тонком облегающем свитере и в джинсах.

— Я хотела бы немного поговорить. Ничего, если сейчас? — поинтересовалась она.

Я удивилась, но ответила:

— Ничего. Все равно занимаюсь пустяками, можно и поговорить.

Я до сих пор ни разу не беседовала один на один с Юкко и даже представить себе не могла, что она придет ко мне в комнату просто поговорить. Предложила сесть и заварила пакетики черного чая кипятком из термоса.

— Тебе уже приходилось ревновать? — без предисловий спросила Юкко.

Вопрос застал меня врасплох. Я удивилась, однако, подумав, ответила:

— Думаю, что нет.

— Ни разу?

Я покачала головой.

— По крайней мере так сразу и не вспомнишь. Ревность? Например, из-за чего?

— Например, если человек, которого ты действительно любишь, полюбил кого-то другого. Или когда кому-то другому с легкостью досталось то, что ты очень мечтала заполучить. Или когда кому-то без особых усилий запросто удается то, чего очень хочешь добиться ты… вот такое.

— Пожалуй, у меня таких случаев не было, — ответила я. — А у тебя?

— Сколько угодно.

Услышав это, я просто онемела. Чего же нужно этой девочке? Писаная красавица, из богатой семьи, популярная персона. Родители в ней души не чают. Поговаривают, иногда по выходным ходит на свидания с симпатичным студентом. Что еще может желать человек? Я никак не могла взять этого в толк.

— Ну, например, какие? — попробовала уточнить я.

— Мне бы не хотелось говорить об этом… если можно, — сказала Юкко, осторожно подбирая слова. — К тому же, мне кажется, нет смысла выкладывать здесь конкретные примеры. Просто мне давно хотелось спросить, приходилось ли тебе испытывать нечто вроде ревности.

— Давно спросить… об этом… у меня?

— Да.

Я ничего не поняла, но решила ответить откровенно.

— Такого рода опыта… пожалуй, не было, — призналась я. — Почему — не знаю, хотя это и может показаться странным. Суди сама: уверенности в себе у меня нет, получать все, что захочется, — не получаю. Наоборот, то там, то тут — сплошное недовольство. Но зависти из-за этого к другим у меня, если разобраться, не было. Интересно почему.

Юкко слегка улыбнулась.

— Мне кажется, ревность вряд ли имеет какое-то отношение к объективным условиям. В том смысле, что человек ревнует, потому что чем-то обделен. И наоборот. Это как опухоль на теле — самопроизвольно появляется в каком-то неведомом месте и, не поддаваясь какой-либо логике, бесцеремонно день за днем разрастается внутри. Хочешь не хочешь, а сдерживать ее бесполезно. Скажем, у несчастных опухоль образуется легко, а у счастливых не возникает вовсе… Так же не бывает? Вот и тут то же самое.

Я молча слушала Юкко. Такой длинный монолог был для нее явлением весьма редким.

— Человеку, не познавшему ревность, объяснить это очень трудно. Единственное, что тут можно сказать: жить изо дня в день с этим в душе — дело совершенно безрадостное. Как будто ходишь в обнимку с маленьким адом. Думаю, ты должна радоваться, если до сих пор не сталкивалась с этим чувством.

Сказав это, Юкко уставилась мне в лицо с какой-то смутной улыбкой. «И все-таки красивая девочка, — опять подумала я. — Стильная такая — и грудь у нее красивая. Я даже представить себе не могу, каково жить таким красавицам. Все на нее смотрят. Гордится ли она этим? Радостно ей жить — или тревожно?»

Однако, к моему немалому изумлению, зависти к ней я не чувствовала.

— Я сейчас уезжаю к родителям, — сказала Юкко, не отводя взгляда от рук у себя на коленях. — У родственников несчастье. Мне нужно на похороны. Разрешение я уже получила. К утру понедельника должна успеть. Вот я и подумала — ты не подержишь у себя мою бирку?

С этими словами она вынула из кармана бирку и протянула мне. Я ничего не могла понять.

— Взять-то я могу, только зачем давать ее мне на хранение? Разве нельзя просто положить в ящик или еще куда-нибудь?

Юкко посмотрела на меня гораздо пристальнее, чем раньше, и я совсем растерялась.

— Если ты не против, я бы все-таки хотела попросить об этом тебя, — настойчиво произнесла она. — Меня кое-что беспокоит, поэтому я не хотела бы оставлять ее у себя в комнате.

— Хорошо, — согласилась я.

— Пока меня не будет, смотри, чтобы ее не унесла обезьяна, — предупредила Юкко.

— Мне кажется, в этой комнате обезьяны не водятся, — весело ответила я.

Шутить этой девочке было отнюдь не свойственно. Она вышла из комнаты, оставив только бирку, нетронутую чайную чашку и странную пустоту.

— В понедельник Юко Мацунака в общежитие не вернулась, — рассказывала консультанту Мидзуки. — Классный руководитель начал беспокоиться, позвонил ее родителям и узнал, что домой она не приезжала. Никто из родственников, разумеется, не умирал, похорон тоже никаких не было. Солгав, она куда-то исчезла. Труп нашли в конце следующей недели. Я узнала об этом, вернувшись в воскресенье вечером от родителей из Нагой. Самоубийство. Говорят, вскрыла себе вены и долго умирала, вся в крови, в чаще какого-то леса. Причины самоубийства не знал никто. Ничего похожего на предсмертную записку не нашли, и никаких мотивов никому в голову не приходило. Девочка, живущая с ней в комнате, сказала, что накануне ничего необычного в ее поведении не замечала. Юкко не казалась чем-то озабоченной. Все было как и всегда. Она просто молча умерла.

— Однако вы не считаете, что Юко Мацунака по меньшей мере пыталась вам что-то передать? — спросила консультант. — Поэтому и пришла напоследок к вам в комнату отдать бирку. И рассказала о ревности.

— Да, действительно. Она говорила мне о ревности. Только позже я поняла, что она, пожалуй, хотела хоть с кем-нибудь поговорить об этом перед смертью. Но я же тогда не понимала, насколько для нее важен этот разговор.