Хьюберт Селби - Реквием по мечте

Когда подростки ушли, Сара снова пристегнула телевизор цепью к радиатору. Она включила его, подключила антенну и, усевшись в кресло, посмотрела рекламу Ргосtег & Gamble и какой-то сериал. Она поджимала губы, глядя, как люди на экране чистят зубы и проводят по ним языком, доказывая, что на них не осталось налета, и искренне радовалась, когда у миленького малыша не обнаруживалось кариеса, но он был такой тощенький, ему нужно бы нарастить мясца. У него нет кариеса, хвала Господу, но ему нужно побольше мяса на костях. Как и Гарольду. Он такой ХУДОЙ. Я ему говорю: ешь, ешь, у тебя же все кости наружу. Ради Бога, это же мои пальцы. Ты что, хочешь, чтобы у меня жир свисал с пальцев? Я просто хочу, чтобы ты был здоров, тебе надо поправиться. Интересно, есть ли у Гарольда кариес? Его зубы на вид не слишком здоровые. Он курит так много сигарет. Мальчик снова оттянул губу. Какие красивые белые зубки. Когда-нибудь он вырастет и, может быть, начнёт курить, и у него тоже будут жёлтые зубы, как у Гарольда. Нет, у него не должно быть кариеса, — и она продолжала смотреть в телевизор, где коробки отбеливателя, взрываясь, превращались в сверкающие белизной рубашки, а бутылки чистящего средства — в экзотических педерастичных персонажей, стирающих все свидетельства человеческого присутствия со стен и полов; усталый муж приходит домой после трудного трудового дня на работе и так потрясён белизной рубашек и чистотой полов и стен, что забывает обо всех бедах мира, он обнимает жену — о, разве она не худышка? Аккуратней, не сломай её. Она выглядит такой милой. Хорошая девушка. Содержит дом в чистоте. Моему Гарольду надо найти себе такую. Хорошую милую еврейскую девушку вроде этой. Муж подхватил супругу на руки, и они стали кружиться, а потом растянулись на сверкающем полу кухни, и Сара наклонилась вперёд, надеясь увидеть что-нибудь интересненькое, но они просто смотрели на свои отражения в линолеуме; потом на столе появились артистично сервированный телеужин, а когда муж с энтузиазмом воскликнул, как она прекрасно готовит, домохозяйка улыбнулась Саре, вроде как заговорщински, Сара улыбнулась и подмигнула в ответ и не сказала ему, что это был телеужин, и счастливая пара смотрела друг другу в глаза, поедая ужин, Сара была за них счастлива, потом пересчитала деньги и поняла, что ей придётся жить без обедов несколько дней, но телевизор того стоил. Ей впервые приходилось жертвовать едой в пользу телевизора, а потом сцена сменилась, к больнице подъехала машина, и обеспокоенная мать поспешила по стерильным и тихим больничным коридорам к серьезному, как могила, доктору, рассказавшему о состоянии ее сына и что необходимо сделать, чтобы спасти мальчику жизнь, и Сара наклоняется ближе к экрану, внимательно смотрит и слушает, сочувствуя матери, и постепенно теряет терпение, доктор так подробно излагает причины возможной неудачи. Господи, это так ужасно… ужасно. Доктор наконец закончил излагать доводы за и против и теперь наблюдал, как несчастная мать мучается, принимая решение, давать согласие на операцию или нет, — Сара наклонилась еще ближе к телевизору, сцепив руки: соглашайся жe… Да, непременно. Он хороший врач. Если бы вы видели, как он вчера прооперировал ту маленькую девочку. Он прекрасный хирург. отличный парень. Наконец женщина кивнула, вытирая текущие по щекам слезы: хорошо, хорошо. Тебе надо поплакать, куколка. Он спасет твоего сына. Вот увидишь. Это я тебе говорю. Он прекрасный хирург. Сара смотрела, как лицо женщины становится все больше и больше, ее страх и напряжение были столь явными, что Сару пробрала дрожь. Когда кадр сменился и на экране появилась операционная, Сара посмотрела на часы и с облегчением вздохнула — до конца осталось всего несколько минут, и скоро счастливая мать будет улыбаться, глядя на своего сына, а доктор ей скажет: все позади — и он поправится; а в следующую минуту снова покажут больницу снаружи, только на этот раз мальчик будет идти рядом с матерью- нет, нет, она повезет его в инвалидном кресле к машине, и: все будут счастливы, когда они поедут домой, а доктор будет смотреть им вслед из окна своего кабинета. Сара откинулась в кресле и улыбнулась, приятно расслабившись от уверенности что все теперь будет хорошо. Иногда у них с Гарри бывают ссоры, но он хороший мальчик. Все будет хорошо. Скоро он встретит хорошую девушку, успокоится, и Сара станет бабушкой.

Солнце уже зашло, типа, наступил вечер, но Гарри и Тайрон мучились от света, который резал им глаза. Они спрятались за солнцезащитными очками. Хуже всего днем, когда светит солнце, и этот свет отражается от окон, машин, зданий, этот чертов свет давит на твои глаза, словно двумя большими пальцами, и ты ждешь одного — ночи, когда твои глаза смогут отдохнуть от дневной атаки и оживут при восходе луны, однако ты никогда не получаешь полного облегчения, которого так ждешь. Ты начинаешь чувствовать, как дневная апатия начинает улетучиваться, когда работяги и голубые воротнички, отпахавшие с девяти до пяти, садятся за ужин с женами и детьми, и жены выглядят как и всегда: толстожопые, потрепанные овцы, швыряющие на тарелки то же самое дерьмо, что и всегда, а чертовы ублюдки верещат, как макаки, и спорят, чей кусок мяса больше, и у кого больше масла на хлебе, и что будет на десерт, а после ужина банка пива и вечер перед телевизором с порыгиванием, ковырянием в зубах, попердыванием и мыслями о том, что стоило бы пойти на улицу и снять какую-нибудь офигенную телочку, да вот только слишком устал, а потом их жены плюхаются рядом на диван и рассказывают то же самое дерьмо, что и всегда. Ничто не меняется. К тому времени, когда эта сцена проигрывается по всему Яблоку, улицы пустеют, но чертовы огни остаются. Да, фонари, это неприятность, но все же лучше, чем солнечный свет. Все, что угодно, лучше этого. Особенно в середине лета. Ты только что выдал целую тираду, друг мой. А я бы вот щас танцевал в темном углу какого-нибудь клуба под кайфовый грув с какой-нибудь клевой лисичкой, а то и дал бы ей потрогать своего большого дружка. Господи, старик, у тебя на уме одни дырки и ничего больше. Ради всего святого, ты вообще когда-нибудь пытался думать той частью, которая находится выше пупка? Блин! Что за херню ты несешь? Разве я должен ограничивать себя только потому, что тебе укоротили твое еврейское хозяйство? Мой хер не просто шланг для ссанья. Черт, дай пять. Гарри шлепнул по подставленным ладоням Тайрона, и Тайрон повторил его жест. Ну что, чувак, так и будем стоять здесь, считая проезжающие тачки или займемся чем-нибудь интересным? Эй, че ты несешь? Ты же знаешь, я не считаю. Господи, мужик, да успокойся ты, а? Тебе не кажется, что они разбодяжили этот кайф веселящим газом? Да и хрен с ним, пойдем лучше туда, где есть хоть какая-нибудь жизнь. Че говоришь? ЭЙ, малыш, у меня отходняк. Поехали — ка лучше через город к моргу? Эй, йе, ангелы сегодня на посту. В морге всегда что-нибудь происходит. Давай замутим это дело, детка.

Гарри Голдфарб и Тайрон Си Лав вскочили в автобус. Гарри хотел было сесть в передней части, на сиденье позади водителя, но Тайрон схватил его за руку и, выдернув из кресла, встряхнул его, глаза навыкате: ты в своем уме, чувак? Он тряс Гарри и дрожал сам, бросая быстрые взгляды по сторонам: ты хочешь, чтобы нас убили? Хочешь, чтобы нас линчевали, повесив на фонаре? Что, вообще колпак свернуло, что ли? ЭЙ, братка, расслабься. Что на тебя нашло? Что на меня нашло — автобус притормозил у остановки, и Тайрон оттолкнул Гарри вглубь салона, глядя через плечо на входивших пассажиров, что на меня нашло? Ты псих? Это же южный Бронкс, чувак, я имею в виду южный ЮЖНЫЙ, врубаешься? Вот дерьмо. Давай-ка, чувак. Они пошли по проходу в конец автобуса, отскакивая, наклоняясь и спотыкаясь. Извините, извините. Простите, не хотел… Остальные пассажиры автобуса продолжали читать газеты, разговаривать, смотреть в окна, читать рекламные объявления, сморкаться, протирать стекла очков и глядеть прямо перед собой в никуда, покуда они шатаясь брели по проходу. Когда они наконец дошли до задней части автобуса и сели, то оба с облегчением громко вздохнули. Хей, масса Гарри, как так получилось, что ты сидишь на заднем сиденье автобуса с черными? Что ж, я скажу тебе, брат Тайрон, это случилось потому что все мы братья, и под этой белой коже бьется такое же черное сердце, как и у тебя, ха-хахаха, дай пять, и они снова хлопнули друг друга по рукам. Чиеерт, мужик, да ты не белый на самом деле, ты просто бледный… и запомни, красота на поверхности, уродство глубоко внутри, снова хлопки по рукам. Гарри изобразил руками телескоп и стал рассматривать в него рекламу, расклеенную по всему автобусу. Ты че творишь, придурок? Это единственный способ рассматривания рекламы, чувак. Так тебя ничего не отвлекает от рассматривания телочек. Гарри понизил голос: не стесняйся, обхвати ее обеими руками. Блин, чувак, иди ты… Думаешь, я над тобой прикалываюсь, да? Давай же, попробуй сам. Это единственный способ, старик. Серьезно. Ты ведь никогда не замечал все эти красивые рекламки на потолке автобусов, а их так много. Гарри оглядел рекламные наклейки, словно моряк горизонт. Эй, глянь вон на ту. Уверен, ты пропустил ее. Интересно, а она делает это или не делает? Только ее гинеколог знает наверняка. Небось постоянно в её штучку заглядывает. Ага, помаши ручкой, если у тебя нет этой штучки. Они растянулись на креслах и продолжали трепаться и шутить весь путь до морга.