Чак Паланик - Бойцовский клуб (перевод Д.Савочкина)

Полиция будет искать меня. В пятницу вечером я вышел из здания последним. Я проснулся на своём рабочем столе, и моё дыхание конденсировалось на крышке стола, и Тайлер был на телефоне, говоря мне : — Выходи на улицу. У нас есть машина.

У нас кадиллак.

Бензин всё ещё был на моих руках.

Механик бойцовского клуба спросил: «что бы ты хотел сделать перед тем, как умрёшь?» Я хотел уйти с работы. Я давал Тайлеру разрешение. Чувствуй себя как дома. Убей моего шефа.

Я продолжал ехать на автобусе от взорвавшегося офиса до точки разворота в конце линии. Там, где начинаются перепаханные поля и свободные места для парковки. Водитель достал упакованный обед с термосом и посмотрел на меня в зеркальце заднего вида.

Я пытаюсь представить себе, куда я мог бы скрыться, чтобы полиция меня не нашла. С заднего сидения автобуса я вижу может быть двадцать мест между мной и водителем. Я считаю обратные стороны двадцати голов.

Двадцати бритых голов.

Водитель поворачивается на своём месте и обращается ко мне на заднем сидении: — Господин Дарден, сэр, я на самом деле восхищаюсь тем, что вы делаете.

Я вижу его впервые.

— Вам придётся простить меня за это, — говорит водитель. — В Комитете сказали, что это ваша собственная идея, сэр.

Бритые головы поворачиваются одна за другой. Затем один за другим они поднимаются. У одного в руках тряпка и ты слышишь запах эфира. У ближайшего ко мне охотничий нож. Тот, который с ножом — это механик бойцовского клуба.

— Вы храбрый человек, — говорит водитель, — надо же — сделать самого себя домашним заданием.

Механик говорит водителю:

— Заткнись,

и

— Стоящий на шухере не пиздит.

Ты знаешь, что у одной из космических обезьянок резиновая лента, чтобы затянуть её вокруг твоих орехов. Они наполняют переднюю часть автобуса.

Механик говорит:

— Вы знаете условие, господин Дарден. Вы сами его поставили. Вы сказали, что если кто-нибудь попытается закрыть бойцовский клуб, даже вы, мы должны взять его за орехи.

Гранаты.

Камни.

Шары.

Коконы.

Представьте лучшую часть самого себя, замороженную в бутербродном пакете в «Пейпер Стрит Соуп Кампани».

— Вы знаете, что с нами бесполезно драться, — говорит механик.

Водитель автобуса жуёт свой бутерброд и смотрит на нас в зеркальце заднего вида.

Полицейские сирены возникают и потихоньку приближаются. Где-то вдалеке в поле тарахтит трактор. Птицы. Заднее окно автобуса открыто наполовину. Облака. У разворота дороги растут сорняки. Вокруг них жужжат пчёлы и мухи.

— Мы здесь, чтобы сделать небольшую ампутацию, — говорит механик бойцовского клуба, — на этот раз это не просто угроза, господин Дарден. На этот раз мы должны их отрезать.

Водитель автобуса говорит:

— Менты.

Сирены выезжают откуда-то прямо к автобусу.

Так с чем я должен драться?

Полицейские машины подруливают вплотную к автобусу, мигая попеременно красным и синим огнями сквозь лобовое стекло автобуса, и кто-то снаружи автобуса кричит: — Эй, там, внутри, держитесь.

И я спасён.

Ну что-то вроде того.

Я могу рассказать ментам о Тайлере. Я расскажу им всё о бойцовском клубе, и может быть я пойду в тюрьму, и тогда Проект «Вывих» станет их проблемой, а я не буду смотреть сверху вниз на приближающийся нож.

Менты подходят к ступенькам автобуса, и первый из них говорит: — Ну, вы его уже обрезали?

Второй мент говорит:

— Давайте быстрее, у нас тут ордер не его арест.

Затем он снимает шляпу и говорит, обращаясь ко мне: — Ничего личного, господин Дарден. Я очень рад в конце концов познакомится с вами.

Я говорю: «вы все делаете большую ошибку».

Механик говорит:

— Вы говорили, что наверное вы это скажете.

«Я — не Тайлер Дарден».

— Вы говорили нам, что и это вы скажете.

«Я меняю правила. Вы всё ещё можете посещать бойцовский клуб, но мы больше не кастрируем никого и никогда».

— Да, да, да, — говорит механик. Он уже прошёл половину пути, держа перед собой нож, — вы сказали, что это вы определённо скажете.

«Ладно, значит я — Тайлер Дарден. Это я. Я — Тайлер Дарден, и я устанавливаю правила, и я говорю: опусти нож».

Механик говорит через плечо:

— Какой у нас на сегодня лучший результат для обрежь-и-беги?

Кто-то кричит:

— Четыре минуты.

Механик кричит:

— Кто-нибудь засёк время?

Оба мента сейчас забрались в автобус и один смотрит на часы и говорит: — Секунду. Следите за второй рукой, отмашка на двенадцать.

Мент говорит:

— Девять.

— Восемь.

— Семь.

Я ныряю в открытое окно.

Мой живот бьётся о тонкую металлическую раму, и позади меня механик из бойцовского клуба кричит: — Господин Дарден! Вы нам нахуй испортите время.

Наполовину свешиваясь из окна, я хватаюсь за резиновый боковой выступ задней шины. Я крепко хватаю колесо и подтягиваюсь. Кто-то хватает мои ступни и тянет назад. Я кричу маленькому трактору на расстоянии: «Эй!» И «Эй!» Моё лицо раздуто и горячо от прилива крови, я вишу головой вниз. Я немножко вытягиваюсь наружу. Руки вокруг моих лодыжек затягивают меня обратно. Мой галстук болтается у меня на лице. Пряжка моего ремня зацепилась за оконную раму. Пчёлки и мушки летают в дюймах от моего лица и я кричу: — Эй!

Руки крепко схватили зад моих штанов, заволакивают меня назад, стягивают мои штаны и мой ремень вниз с моей задницы.

Кто-то внутри автобуса кричит:

— Одна минута!

Мои туфли соскальзывают с ног.

Пряжка моего ремня соскальзывает с рамы.

Руки соединяют мои ноги. Горячая от солнца оконная рама врезается мне в живот. Моя белая рубашка освобождается и падает вниз вокруг моей головы и плеч, мои руки всё ещё держатся за резину колеса, а я всё ещё кричу: — Эй!

Мои ноги вытянуты сзади ровно и вместе. Брюки стащены с моих ног окончательно. Солнце греет мою задницу.

Кровь стучит у меня в висках, мои глаза вылазят от давления, и всё, что я вижу — это белая рубашка, упавшая мне на лицо. Где-то тарахтит трактор. Жужжат пчёлы. Где-то. Всё на расстоянии миллиона миль. Где-то на миллион миль позади меня кто-то кричит: — Две минуты!

И руки проскальзывают между моими ногами и крепко хватаются.

— Не сделайте ему больно, — говорит кто-то.

Руки вокруг моих лодыжек на расстоянии миллиона миль. Представь их в конце долгой-долгой дороги. Направленная медитация.

Не представляй оконную раму тупым холодным ножом, вспарывающим твоё пузо.

Не представляй себе команду мужиков, растягивающих твои ноги в стороны.

На расстоянии миллиона миль, мегалиона миль, жёсткая тёплая рука хватает тебя за основание и затягивает тебя обратно, и что-то держит тебя крепко, крепче, крепче.

Резиновая лента.

Ты в Ирландии.

Ты в бойцовском клубе.

Ты на работе.

Ты где угодно, только не здесь.

— Три минуты!

Кто-то далеко-далеко отсюда кричит: — Вы знаете условие, господин Дарден. Не еби мозги бойцовскому клубу.

Тёплая рука забирается под тебя. Холодное лезвие ножа.

Рука обхватывает твою грудь.

Терапевтический физический контакт.

Время обнимашечек.

И что-то сильно давит на твой нос и рот.

А затем ничто, даже меньше, чем ничто. Забвение.

Взорвавшаяся скорлупа моей выгоревшей квартиры чёрная и пустая, как открытый космос ночью над маленькими городскими огнями. При отсутствии окон жёлтая полицейская лента места преступления раскачивается и колеблется на краю пятнадцатиэтажной пропасти.

Я просыпаюсь на бетонном подполе. Раньше тут был паркет. До взрыва тут были картины на стенах. Тут была шведская мебель. До Тайлера.

Я одет. Я засовываю руку в карман и щупаю.

Я невредим.

Испуган, но нетронут.

Подойди к краю пола, пятнадцать этажей над автостоянкой, посмотри на городские огни и звёзды, и тебя нет.

Это всё так далеко от нас.

Там, наверху, в милях ночи между звёздами и Землёй, я чувствую себя одним из тех космических животных.

Собачек.

Обезьянок.

Мужчин.

Ты просто делаешь свою маленькую работу. Тянешь за рычаг. Нажимаешь на кнопку. На самом деле ты ничего из этого не понимаешь.

Твой мир сходит с ума. Мой шеф мёртв. Мой дом исчез. Моя работа исчезла. И я за всё это в ответе.

Ничего не осталось.

Я перерастратил свой банковский счёт.

Шагни с края.

Полицейские ленты болтаются между мной и забвением.

Шагни с края.

Что там ещё?

Шагни с края.

Это Марла.

Прыгни с края.

Это Марла, и она посреди всего и не знает об этом.

И она тебя любит.

Она любит Тайлера.

Она не знает разницы.

Кто-то должен ей сказать. Убирайся. Убирайся. Убирайся.

Спасайся.

Ты спускаешься на лифте в холл, и швейцар, которому ты никогда не нравился, теперь он улыбается тебе с тремя зубами, выбитыми из его рта и говорит: — Добрый вечер, господин Дарден. Могу я вызвать вам такси? Вы хорошо себя чувствуете? Вам не нужен телефон?