Фредерик Бегбедер - 99 Франков

Ну-с, а пока, если бы вас звали Чарли Нагу, вы бы сидели в своем гостиничном номере, скакали по разным порнографическим сайтам, и вам очень хотелось бы посмотреть «развлекательную» видеокассету, где юная азиатка трахается с конем, но тут вы вспоминаете, что пора уже наряжаться для церемонии вручения каннских «Львов». Только вот незадача: Одиль, которая теперь уже не стажерка, а старший арт-директор (получившая это назначение буквально вчера), будет толочься в ванной еще минут сорок, не меньше.

А если бы вы звались Октавом Паранго, вы бы сейчас стояли перед главным залом Дворца фестивалей – ну вы знаете этот гигантский бункер в неонацистском стиле на набережной Круазет, где кинозвезды поднимаются по знаменитой каннской лестнице под непрерывное щелканье фотоаппаратов. Вы бы торчали там, изнывая от нетерпения, в толпе рекламистов со всего света, обряженных во взятые напрокат смокинги и жаждущих полюбоваться, как одни триумфаторы будут вручать призы другим. Вы бы слушали гомон вокруг, вдыхали одуряющие запахи духов и острую вонь вспотевших от страха претендентов. Вы созерцали бы пляж с его мелким песком и белокрылыми яхтами. И напрасно вы оглядывались бы назад – у себя за спиной вы видели бы не две тысячи прошедших лет, а всего лишь какого-то идиота голландца. И тогда вы снова взглянули бы на песок, которому уже пятьдесят тысяч лет, так что ему глубоко плевать на вас. Что значит жалкая пара тысячелетий перед этим древним песком?! Если вы родились за несколько лет до смены календаря, это еще не повод, чтобы корчить из себя важную персону.

Вам известно, что вы в любом случае выйдете в победители. Для этого хватит одной удачной идейки. Вы всегда отыщете способ нажиться на людской глупости: начнете продавать клиентам порнушки, где они занимаются виртуальной любовью с собственными родителями; будете завозить обезжиренный «Мегрелет» в голодающие страны третьего мира; раскручивать наркоту в виде медицинских свечей или те же свечи в качестве фаллоимитаторов; предложите фирме кока-колы подкрашивать их отраву красным, чтобы сэкономить на этикетках; посоветуете президенту США бомбить Ирак всякий раз, как у него возникнут проблемы внутри собственной страны; подкинете Келвину Кляйну идею выпускать трансгенные продукты, «Манон» – моделировать биоодежду, Биллу Гейтсу – скупить все слаборазвитые страны, «Нутелле» – производить мыло с начинкой «пралине», фирме «Lacoste» – торговать крокодильим мясом в вакуумной упаковке, компании «Pepsi-Cola» – создать собственный телеканал в сине-голубых тонах, группе «Total-Fina-Elf» – открыть бары со шлюхами на всех своих автозаправках, «Gilette» – выпускать бритвы с восемью лезвиями… В общем, вы что-нибудь да придумаете, верно?

Тогда вперед, танцы начинаются. Музыка, играй!

Зал набит до отказа. У вас возбужденно колотится сердце. Вы приглаживаете волосы и прыскаете в рот «Деоминтом». День вашей славы настает. Вы слегка сердиты на Тамару за то, что она дезертировала, но в общем это не важно; Одиль взасос целуется с Чарли, в зале сидят 6000 приглашенных, и, кто знает, может, вы скоро подниметесь на сцену – если заработаете награду… Все хорошо. Все очень хорошо… но тогда отчего ваша улыбка все больше походит на испуганную гримасу?

Вы заговариваете с соседкой слева:

– Hi! My name is Charlie, а его – Октав.

– Я знаю; вы оба – новые боссы в «Rosserys & Witchcraft».

– О, как мне повезло, вы француженка! А вы где работаете?

– В «Россе», в производственном отделе. Я Аделина.

– О, ну конечно, Аделина… теперь я тебя узнал. Извини, мы три дня почти не спали.

– Нет проблем. Как вы думаете, у «Мегрелет» есть шанс?

– Трудно сказать. Возможно. Ролик такой идиотский, что, глядишь, и проскочит.

– Ой, чуть не забыла: «Леди Ди» и «Джон-младший» отправлены на тестирование.

– Знаю, знаю. И еще мы заполучили СПИД.

– Да, я в курсе. Похоже, наши дела идут в гору.

Свет гаснет. Публика дружно бьет в ладоши. Вы садитесь поудобнее, нога на ногу, поглядываете на часы, приглаживаете волосы и ждете объявления своей категории (молочные и кисломолочные продукты). Перед вами сплошной чередой проходят самые креативные ролики планеты: сумасшедшее, безудержное восхваление кукурузных хлопьев, диет для похудания, духов, джинсов, шампуней, водки, шоколадных батончиков, вермишели, пицц, компьютеров, бесплатных Интернет-сайтов, собачьих консервов, внедорожников – плоды вдохновенной и безумной фантазии креаторов, счастливо проскочившие бдительную цензуру рекламодателей; сверхсовременные шрифты, размытый зеленоватый фон, 16-миллиметровки с крупнозернистой пленкой, дизайн будущего, «цеплялки» (они же титры), объемные ярко-красные логотипы, анимация в индийском стиле, пародийная музыка, бешеные деньги, истраченные на ручную доводку пленки, людские толпы в замедленной съемке, разнузданные эмоции и, главное, красивые девушки – почти вся реклама зиждется на красивых девушках, ничто другое никого не интересует. Вы пытаетесь держаться непринужденно, сидя рядом с Аделиной, которая нервно ерзает в кресле и мурлычет что-то себе под нос, чтобы скрыть волнение. Если бы Альбер Коэн увидел эту сцену до 1968 года (хотя до 1968-го она была совершенно невозможна, ибо как раз и стала следствием его книг), он наверняка вдохновился бы на еще более соблазнительные описания в «Прекрасной даме».

– And the winner is… «Мегрелет-Nymphomaniac» by «Rosserys and Witchcraft-France».

– Слава Тебе, Золотой Лев! Осанна Тебе, Владыка Небесный! Ибо это Тебе принадлежит Царствие, Могущество и Слава, во веки веков, аминь!

Вы чуть не лопаетесь от счастья. …

– Yyyesss!

Вы спускаетесь по ступеням амфитеатра, взбегаете на сцену и готовитесь благодарить режиссера Энрике, «без которого мы бы здесь не стояли», и красавицу Тамару, «которая обеспечила нам победу», и объявить, что «главным нашим желанием было пропеть гимн жизни и человеческому труду», и так далее и тому подобное, как вдруг на вас набрасываются.

Трое полицейских хватают вас на глазах всей рекламной братии, а комиссар Санчес Ферлозьо самолично надевает вам наручники и предъявляет обвинение в убийстве миссис Уорд, проживавшей в Корал-Гейблс, Майами, штат Флорида.

Да, в каком-то смысле вы, можно сказать, оказались вне конкурса.

«Жизнь проходит вот как: ты рождаешься, ты умираешь, а в промежутке маешься животом. Жить – значит маяться животом, все время, без остановки: в 15 лет у тебя болит живот потому, что влюблена; в 25 – оттого, что тебя пугает будущее; в 35 – от неумеренной выпивки; в 45 – от чрезмерно тяжелой работы; в 55 – потому, что ты больше не влюбляешься; в 65 – от грустных воспоминаний о прошлом; в 75 – от рака с метастазами. А в интервалах тебе остается только слушаться – сперва родителей, затем учителей, затем боссов, затем мужа, затем врачей. Иногда у тебя возникает подозрение, что им глубоко наплевать на твою персону, но уже слишком поздно что-либо исправлять, и вот приходит день, когда один из них объявляет, что ты скоро умрешь, а малое время спустя тебя засовывают в деревянный ящик и упрятывают под дождем в землю на кладбище Банье. Вы наверняка думаете, что вас минет чаша сия? Ну что ж, тем лучше для вас. Когда вы прочтете это письмо, меня уже не будет в живых. Вы-то еще поживете, а я нет. Потрясающе, не правда ли? Вы по-прежнему будете гулять, пить, есть, заниматься любовью, выбирать что-то или кого-то, а я уже ничего этого делать не буду, я ушла в иной мир, мир, который знала не лучше вашего, но узнаю в тот миг, когда вы прочтете эти строки. Смерть разлучила нас. Это не грустно, это нормально, что мы – я, мертвая, и вы, читающие мое письмо, – оказались по разные стороны непроницаемой стены и все-таки можем общаться. Жить и при этом слушать покойника, который обращается к вам, – до чего же удобная штука Интернет!

Ваш любимый призрак Софи»

Вы остолбенело уставились друг на друга – родители Софи и ты, как будто надеялись, что вам удастся поговорить в тюремной комнате для свиданий (если бы комнаты свиданий служили именно для разговоров, это уж давно стало бы всем известно) теперь, когда Софи больше нет, – тогда как вам это не удавалось еще при ее жизни. Они соблаговолили посетить тебя в тюрьме Тараскона – тебя, Октава, никчемного отца, которого они всегда третировали на семейных сборищах. У них распухшие веки и черные круги под глазами. Две пары скорбных багровых шаров.

– Она прислала это письмо по Интернету из какого-то сенегальского отеля. Вы ничего не получали от нее с тех пор, как…

– С тех пор, как мы расстались? Нет. Хотя я много раз пытался…

И тут до тебя наконец доходит. Она была в Сенегале, когда Марк покончил с собой! А может, они покончили с собой вместе? И вообще, какого черта она делала с ним в Сенегале? Мать твою… паршиво чувствовать себя рогатым, а уж узнать об этом задним числом, да еще в тюряге – совсем хреново…

– Это невозможно, это неправда, это неправда, это невозможно (ты твердишь эти две фразы битый час, так что бесполезно приводить здесь твои ламентации в полном объеме).