Чарльз Буковски - Фактотум

Те, у кого были карточки, принялись размахивать ими над головой.

— Вот, у меня есть!

— Эй, ты чего разорался?! Он и так все прекрасно видит.

Я внимательно оглядел лица собравшихся.

— Ладно, вот ты, — я указал пальцем, — с воротничком, изгвазданным в говне. Шаг вперед.

— Это не говно, сэр. Это мясная подливка.

— Ну, я не знаю, приятель, с виду так самое что ни на есть говно. Я же не в курсе, что ты там ел на завтрак. Может, и вправду чего-то мясное, а может быть, просто вылизал своей бабе.

Бомжи дружно заржали.

— Так, осталось еще четыре! Вот у меня здесь четыре монетки по центу. Сейчас я их брошу, и те из вас, кто поймает монетки, сегодня получат работу!

Я швырнул монетки в толпу. Соискатели бросились их ловить, матерясь и отпихивая друг друга. Кто-то громко кричал, кому-то, судя по звуку, порвали рубашку. Случилось и несколько драк. В конце концов ко мне подошли четверо счастливчиков. Красные и запыхавшиеся, они победоносно потрясали кулаками с зажатыми в них монетками. Я выдал им бланки рабочих нарядов и объяснил, как пройти в столовую для персонала, где их должны были накормить перед началом работы. Все остальные бомжи разошлись. Я вернулся к себе в кабинет.

Мне очень нравилось работать по воскресеньям, потому что я был один, как говорится, сам себе хозяин, и очень скоро я взял в привычку брать на воскресные дежурства бутылочку виски. И все было классно. Но однажды, после особенно тяжкой ночи неумеренных возлияний, эта воскресная пинта меня срубила. В какой-то момент я отключился — и напрочь не помню, что было дальше. Уже вечером, когда я вернулся домой, у меня в памяти всплыли какие-то странные действия, которые я вроде как совершал в невменяемом состоянии, но я так и не вспомнил, какие именно. На следующий день, перед тем как идти на работу, я рассказал Джан о том, как меня вырубило на дежурстве.

— Похоже, я там натворил херни. Хотя, может, мне это просто привиделось в белой горячке.

Я пришел на работу, но в ящичке под табельными часами моей карточки не оказалось. Я оправился в отдел кадров и обратился к начальнице:

— Миссис Фаррингтон, там почему-то нет моей карточки учета рабочего времени.

— Генри, как вы меня огорчили. Я всегда думала, что вы такой милый и славный мальчик.

— Э?

— Вы что, совсем ничего не помните? — спросила она, нервно озираясь по сторонам.

— Нет, мэм. Не помню. А что я сделал?

— Вы напились пьяным. Зажали мистера Пелвингтона в углу в мужской раздевалке и не давали ему уйти.

Вы продержали его полчаса.

— И что я с ним сделал?

— Вы не давали ему уйти.

— Кстати, а кто это?

— Помощник главного администратора.

— И что было дальше?

— Вы прочли ему лекцию о том, как надо управлять отелем. Мистер Пелвингтон работает в гостиничном бизнесе без малого тридцать лет. Вы предлагали, чтобы проституток не пускали дальше первого этажа и чтобы они проходили регулярное медицинское обследование. В нашем отеле нет никаких проституток, мистер Чинаски.

— Да, я знаю, миссис Пелвингтон.

— Фаррингтон.

— Миссис Фаррингтон.

— И еще вы объясняли мистеру Пелвингтону, что для разгрузки одной машины не нужны десять грузчиков, что за глаза хватит и двух и что можно существенно сократить процент краж среди персонала, если каждому сотруднику в конце рабочего дня выдавать по живому омару. В специальных клетках, с которыми можно садиться в автобусы и трамваи.

— У вас замечательное чувство юмора, миссис Фаррингтон.

— Охранник так и не смог оттащить вас от мистера Пелвингтона. Вы порвали ему пиджак. И отпустили его лишь тогда, когда мы позвонили в полицию.

— Как я понимаю, меня уволили?

— Вы все понимаете правильно, мистер Чинаски.

Я прошел через погрузочную платформу, прячась за ящиками с омарами. Убедившись, что поблизости нет никого из начальства, я отправился в столовую для сотрудников отеля. У меня еще оставались карточки на питание. Надо было воспользоваться возможностью в последний раз сытно поесть на халяву. В служебной столовой кормили вкусно, почти так же вкусно, как и в ресторане для постояльцев, причем порции в столовке были значительно больше. В столовой я взял поднос, нож и вилку, салфетки и чашку. Подошел к прилавку с едой. Поднял глаза. На стене за прилавком висел лист картона, на котором было написано большими неровными буквами:

ГЕНРИ ЧИНАСКИ ЕДЫ НЕ ДАВАТЬ!

Я поставил поднос на место. Меня никто не заметил. Я вышел на улицу с черного хода, через погрузочную платформу. Мне навстречу шел бомж.

— Эй, приятель. Закурить не найдется? — спросил он.

— Найдется.

Я достал две сигареты. Одну отдал ему, вторую закурил сам. Бомж сказал мне «спасибо», и мы пошли каждый своей дорогой. Он — на восток, я — на запад.

Биржа фермерского труда располагалась на углу Пятой улицы и Сан-Педро-стрит. Регистрация начиналась в пять утра. Когда я пришел, было еше темно. В приемной собрались уже человек пятьдесят. Люди сидели, стояли, сворачивали сигареты, переговаривались вполголоса. В подобных местах всегда пахнет одинаково: застарелым потом, мочой и дешевым вином.

Накануне я помогал Джан перевозить ее вещи на Кингсли-драйв, где жил ее новый любовник, жирный агент по торговле недвижимостью. Я стоял в коридоре, так чтобы меня не было видно, и наблюдал. Я видел, как он ее поцеловал. Потом они вместе вошли в квартиру, и дверь за ними закрылась. На обратном пути я впервые заметил, как противно и грязно на улицах: кучи мусора, обрывки газет. Мне было муторно и одиноко. Из старой квартиры нас выселили. Денег осталось два доллара восемь центов. Джан обещала вернуться ко мне, как только мне вновь улыбнется удача, но я уже и не верил в такое чудо. Агента по торговле недвижимостью звали Джим Бемис. У него была своя фирма на Альварадо-стрит. И у него были деньги.

— Мне так противно, когда он меня трахает, — говорила мне Джан. Быть может, сейчас она говорила ему тоже самое обо мне.

В приемной стояло несколько ящиков с яблоками и апельсинами. По всей видимости, это было бесплатное угощение. Я взял апельсин, прокусил кожуру и принялся жадно высасывать сок. После того, как меня выгнали из отеля «Санс», мне перестали выплачивать пособие по безработице.

Ко мне подвалил мужик лет сорока. У него были странные волосы. Явно крашеные и при этом совсем не похожие на волосы. Больше всего они напоминали парик из ниток. Его лицо было усыпано темными родинками, сосредоточенными в основном вокруг рта. Из каждой родинки росло по два-три черных волоса.

— Как вообще жизнь? — спросил он.

— Да вроде нормально.

— Хочешь, я тебе отсосу?

— Нет, спасибо. Не надо.

— У меня хорошо получается. Тут ведь что главное? Главное, подойти к этому делу с душой.

— Слушай, ты извини, приятель, но у меня что-то нет настроения.

Он сердито насупился и отошел. Я оглядел помещение. Желающих устроиться на работу было человек пятьдесят. Сотрудники биржи — человек десять-двенадцать — либо сидели за столами, сосредоточенно перебирая бумажки, либо бродили по своей половине приемной и нервно курили. Они выглядели еще более обеспокоенно, чем безработные алкаши и бомжи. Их половину от нашей отделяла толстая проволочная сетка, натянутая от стены до стены от пола до потолка. Кто-то придумал покрасить ее в желтый цвет. Это был неприятный желтый, холодный и равнодушный.

Для того чтобы передать очередному соискателю бланки анкеты или забрать их обратно, клерк отпирал крошечное стеклянное окошко, прорезанное в ограждении, отодвигал стекло в сторону, быстро проделывал необходимые манипуляции, после чего тут же закрывал окошко и запирал его на замок. И каждый раз, когда это происходило, умирала частичка надежды. Когда окошко открывалось, мы все оживали и приободрялись: удача могла улыбнуться каждому. Но как только оно закрывалось, надежда тихо испускала дух. И нам оставалась лишь ждать, мрачно поглядывая друг на друга.

На самой дальней стене, за жёлтой проволочной перегородкой, за столами сотрудников биржи, висели шесть школьных досок. На подставках под досками лежали куски белого мела и тряпки. Пять досок были вытерты начисто, хотя на них и угадывались бледные призраки прежних надписей: сообщений о давних работах, которые достались кому-то другому и которые уже никогда не достанутся нам.

А на шестой доске было написано:

ФЕРМЕРСКОМУ ХОЗЯЙСТВУ В БЕЙКЕРСФИЛДЕ ТРЕБУЮТСЯ СБОРЩИКИ ПОМИДОРОВ

Я думал, что сборщиков помидоров уже не осталось; что их давно заменили машины. Но оказалось, что нет. По всей вероятности, люди в эксплуатации выходят дешевле машин. И люди — они не ломаются, как машины. Так что выводы вполне очевидны.

Я оглядел приемную. Только латиносы и белые голодранцы. Азиатов, евреев и черных не наблюдалось. Вернее, черные были, но всего двое, и они уже так накачались винищем, что их можно было и не считать.