Владимир Козлов - Школа

– Хотя вчерашним поведением вы того и не заслужили, но мы можем еще остаться до вечера, погулять по городу. Как вы на это?

– Домой! – говорят бабы. – Что тут особо делать? Хватит, посмотрели уже.

– Поехали на окраину, найдем хороший магазин, чтоб и колбасы купить, и конфет, – предлагает Гриша. – Станем там на час, отоваримся – и на Могилев.

Ну и нормально. У меня осталось рублей десять – как раз на колбасу, конфеты и пиво себе в дорогу.

Утром первого июня иду на ремонтный завод – практика от комбината. Я весь девятый ходил раз в неделю на учебный комбинат – УПК, учился на слесаря. Всем пацанам с нашей школы сказали: или на слесаря, или на токаря, а если на шофера или другую нормальную специальность, то ничего не будет, все уже занято, мест нет. Антонов с Сухими походили две недели в мою группу на слесарей, потом резко перескочили: Антонов – на шофера, Сухие – на операторов ЭВМ. Само собой, по блату.

А мне, в общем, все равно было – слесарь, так слесарь. Тем более что особо не гоняли. Только на практику на лифтовый завод не пошел: далеко ездить, через весь город. Сказал батьке, чтоб устроил к себе на ремонтный. Он всунул меня в инструментальный цех – работа непыльная, не надо в мазуте копаться, как на сборке или разборке. Только я его предупредил, чтоб на заводе близко ко мне не подходил, не позорил. Я ж не папенькин сынок какой-нибудь.

Утром нашел дома полинялую спортивную кофту с длинным рукавом и джинсы «Милтонс» – я их в седьмом классе купил у Фили за пятнадцать рублей. Они уже тогда были поношенные, а потом вообще протерлись между ног, но для завода пойдут. На ноги надел старые кеды.

Раз мне только шестнадцать, буду работать шесть часов: с восьми до трех, обед – с двенадцати до часу. Работяги приходят в семь пятнадцать и пашут до четырех пятнадцати.

До завода – десять минут ходьбы. Корпуса видны из окна нашей кухни, и слышно, как там все время что-то ревет и визжит. Я давно, малый еще, спросил у батьки: что это? Он сказал – двигатели обкатывают.

На заводе я был много раз. Малого батька брал меня на работу, и я сидел у него в техотделе. Там в одной комнате человек десять дядек и теток – столы стоят впритык, не пройти. Батька давал мне ненужный чертеж, и я рисовал на той стороне танки и машины.

Но это давно, когда еще в саду был. А так – каждый год ходим с батькой и мамашей на завод в душ, когда летом отрубают горячую воду.

Сначала – через первый цех. Пол – железный, весь в масле, упасть можно только так. Потом – по узкому коридору, в самый конец. Там женский душ, а напротив – мужской. В предбаннике на полу – склизкие деревянные подставки. Их застилают газетами, а то противно становиться голыми ногами. В душе – рыжие ржавые краны и размазанное хозяйственное мыло в мыльницах. Работяги все моются хозяйственным – нормальным масло и мазут не отмоешь.

Полдня я убиваю на всякую ерунду – оформляюсь, расписываюсь в бумагах, читаю инструкции, потом иду к инженеру по технике безопасности на инструктаж. Два часа жду под дверью, пока он ходит по цехам. Приходит почти перед обедом – маленький, лысый, очки на носу.

– Инструкции читал?

– Читал.

– Раз читал, значит, все знаешь. Иди, трудись.

Прихожу в инструментальный за полчаса до обеда. Мне дают старшего. Его фамилия Медведев, а кликуха, само собой, Медведь, хоть он на медведя и не похож ни грамма: худой, длинный, с вытянутой мордой, как у коня. Медведь показывает мне, где какой инструмент и объясняет:

– Главное правило такое: враг не дремлет. Оставил ключ или штангель на верстаке, не положил в ящик – сразу спиздят. А вот тебе и первое задание – сними по три миллиметра напильником с этих херовин, а то по размеру не подходят. Становись за тот верстак – это Игнатьича, он на бюллетене.

Зажимаю первую железяку в тиски, смотрю на часы: без пяти двенадцать, сейчас обед.

Жрать иду домой, как все работяги, кто живут рядом. От проходной к нашим пятиэтажкам прет целая толпа мужиков в замасленных робах. Ну его на хер – с утра до вечера на заводе, как они. Я вон полдня побыл, толком не работал еще – и то надоело.

Из всех мужиков выделяется Горилла. Здоровый, высокий – под два метра. Сын школьной библиотекарши Веры Аркадьевны. Морда – как у обезьяны. Только что шерсть не растет, а так – настоящая горилла: губы как сардельки, лоб – два сантиметра. Пацаны говорили – у него здоровущий конец, самый большой на всем Рабочем. Сантиметров, может, тридцать, и все бляди за ним бегают, чтобы протянул. А он протянет, а потом спрашивает: пойдешь за меня замуж? Бляди смеются и говорят, что насчет палку поставить – это мы всегда пожалуйста, а вот замуж – не, ты некрасивый.

Батьки дома нет – у итээровцев обед на час позже. Разогреваю вчерашний борщ, жру без охоты и прусь назад в цех.

У верстаков еще никого. Все мужики играют в домино в беседке около входа, молотят костяшками по столу, подкалывают друг друга. Подходит мастер – толстопузый мужик в синем халате.

– Все, обед кончился. Хватит хуйней страдать.

– Ну Петрович, дай кон доиграть, – говорит седой сморщенный дед. Я его видел в цеху – он работает на токарном станке.

– Какой еще кон? Вы его три часа будете до игрывать, а начальник увидит – мне ввалит по первое число.

Над верстаком Медведя прилеплена изолентой картинка из журнала: «Таврия», новый «Запорожец».

– Да вот, хочу себе «Таврию», – говорит Медведь. – Уже десять лет стою на очереди на заводе. Дают обычно «Запорожцы», а с того года начали давать «Таврии». Через год-два и моя очередь должна подойти. Деньги уже есть, лежат на книжке, все тип-топ.

– А ты давно здесь, на заводе?

– Скоро пятнадцать лет. Как с армии пришел, так сразу сюда. Сначала думал – так, перебьюсь, а там, может, что получше найду. А потом, ты знаешь, привык и понравилось даже, можно сказать. Уже и переходить никуда не тянет.

Я опять берусь за свои херовины. Каждые пять минут смотрю на часы – скорей бы домой. Без десяти три подхожу к Медведю, говорю:

– Все, три часа. Мне только шесть часов можно работать.

– Что, домой? Ну, давай.

В четыре ко мне приходят Крюк и Йоган, приносят старые простыни и синюю гуашь – рисовать флаг. Мы сегодня идем на футбол. «Днепр-Могилев» – «Искра-Смоленск». Я раньше нормально рисовал, и они меня раскрутили, чтоб сделал флаг. Мы видели такие у фанатов на той игре: надпись «Днепр» и рисунок – типа, волны на реке.

Простыня разрезана криво, по бокам торчат нитки. Я раскладываю ее на полу и пишу карандашом «Днепр», потом рисую волну и закрашиваю все гуашью. Получается коряво. Я говорю:

– Несолидно будет с таким флагом. Может, вообще без флага пойдем?

– Не сцы, – отвечает Крюк. – Надо, чтобы был флаг, остальное – херня.

– И что, ты так вот пойдешь и сядешь с фанатами?

– Как не хуй делать.

– Они же все с Пионеров, враги.

– У фанатов врагов нет, – говорит Йоган. – И там не только Пионеры. Есть пацаны с Менжинки, и с ДОКа есть. Все, кто за «Днепр», – все свои. Так что не сцыте, никто нас не тронет.

Мы берем билеты в девятый сектор – туда, где всегда сидят фанаты. Они уже на месте: человек двадцать, все в бело-синих шмотках, у одного на голове бело-синяя повязка. Один пацан держит горн – видно, спиздил в своей школе в пионерской комнате. Флаги у них, конечно, намного лучше, чем наши: сшиты из кусков синего и белого материала.

– Здорово, пацаны. Можно, мы с вами? – спрашивает Крюк.

– А вы соткудова?

– С Рабочего.

– Флаг покажите.

Крюк разворачивает флаг. Фанаты смотрят, лыбятся.

– Ладно, садитесь.

До игры – минут пять. Команды разминаются на поле. Приходит «основа» фанатов со своей бабой. Она – ничего, в джинсах-варенках и черной ветровке. Кликуха «основы» – Сипа.

Лысый судья в трусах по колено дует в свисток, и игра начинается. Сипа поднимается и орет:

– В Союзе клуба нет пока!..

Фанаты подхватывают:

– …Сильнее нашего «Днепра»! «Днепр»-Могилев, «Днепр»-Могилев!

Мы тоже орем со всеми. Крюк держит флаг за края и машет им.

В конце первого тайма наши забивают гол. Весь стадион подхватывается с мест. Фанаты орут:

– Мо-лод-цы, мо-лод-цы!

Сипа с его бабой сосутся.

«Днепр» выигрывает два-ноль. После игры идем мочить смоленских фанатов. Их приехало человек пятнадцать. Сидели в шестом секторе, орали, но нас, само собой, не переорали.

Поздно: они уже сели в автобус, крутят нам через окна фиги и показывают «отсоси». У автобуса толкутся менты.

– Ну, че, сорвемся на них в автобус? – спрашивает Сипа.

– Никуда вы не сорветесь, – говорит ментовский капитан. – Вам же самим так лучше. А то приедете в Смоленск – насуют вам пиздюлей.

Мы становимся под окнами автобуса, тоже показываем «отсоси» и фиги. Сипа орет:

– Съели мы корову, съели мы быка, а в смоленских магазинах ливерка одна!

Мы подхватываем.

Автобус трогается – можно расходиться по домам. Пионеры идут к себе, пацаны с других районов – на остановку. Мы втроем – в «Пингвин», пожрать мороженого. Домой ехать неохота.