Чак Паланик - Дневник

В спальне Грэйс, в этом доме с наследием из имен и лет, расписанных тут же, на внутренней стороне парадной двери, Мисти сообщает Грэйс, что затея той на сегодняшний вечер сорвана. Пожарные и полиция. Телекамеры. Мисти пригласила целый мир, и все они будут в гостинице к открытию выставки.

А Грэйс, цепляя в ухо сережку, смотрит на отражение Мисти в зеркале и отзывается:

— Ну конечно пригласила, но звонила ты им в последний раз.

Мисти спрашивает — что Грэйс имеет в виду — «в последний раз»?

— И нам очень хотелось бы, чтобы ты этого не делала, — продолжает Грэйс. Разглаживает волосы ладонями узловатых рук, со словами:

— Из-за тебя конечное число жертв будет только больше, чем нужно.

Мисти возражает, мол, никакого числа жертв не будет. Мисти рассказывает, что украла ее дневник.

Позади нее чей-то голос произносит:

— Мисти, дорогая, нельзя украсть то, что и так принадлежит тебе.

Этот голос позади. Мужской голос. Это Гэрроу, Гарри, отец Питера.

Твой отец.

На нем смокинг, его седые волосы собраны в корону над прямоугольным лбом, нос и подбородок остро выдаются. Человек, которым должен был бы стать Питер. У него пахнет изо рта. Руки, прирезавшие Энджела Делапорта в ее постели. Те сожженные дома, внутри которых Питер оставил надписи, пытаясь предупредить людей и заставить их держаться от острова подальше.

Человек, который пытался убить Питера. Убить тебя. Собственного сына.

Он стоит в коридоре, держа Тэбби за руку. Твою дочь за руку.

Просто на заметку: кажется, Тэбби покинула ее целую жизнь назад. Сбежала от нее, ухватив холодную руку человека, в котором Мисти привиделся убийца. Статуи в зарослях. На старом кладбище Уэйтензийского мыса.

Локти Грэйс взлетают в воздух, руки застегивают на затылке нить жемчуга, и она спрашивает:

— Мисти, дорогая, ты помнишь своего свекра, так ведь?

Гэрроу склоняется, целуя Грэйс в щеку, и говорит:

— Ну конечно помнит.

У него пахнет изо рта.

Грэйс вытягивает руки, загребая воздух, и зовет:

— Тэбби, иди поцелуй меня. Взрослым пора идти на вечер.

Сначала Тэбби. Теперь Гэрроу. Чему еще не учат на худфаке — что сказать, когда человек воскресает из мертвых.

Мисти спрашивает Гэрроу:

— Разве вас не кремировали?

А Гэрроу поднимает руку, глядя на часы. Отвечает:

— Ну, не в следующие четыре часа.

Одергивает манжету, пряча наручные часы, и продолжает:

— Нам бы хотелось сегодня вечером представить тебя публике. Мы доверяем тебе сказать пару слов в качестве приветствия.

Что же, говорит Мисти, все равно ему известно, что именно она всем скажет. Бежать. Покинуть остров и не возвращаться. То же, что пытался сказать им Питер. Мисти сообщит им, что один человек погиб, а другой в коме, из-за какого-то безумного островного проклятия. В ту секунду, когда ее пустят на сцену, она заорет — «Пожар!». Она на черт знает что готова, чтобы очистить помещение.

Тэбби подступает к Грэйс, которая сидит на табурете у столика. А Грэйс произносит:

— Лучшего мы и желать не можем.

Гэрроу просит:

— Мисти, дорогая, поцелуй свою свекровь, — говорит. — И, прошу тебя, прости нас. Мы больше не станем докучать тебе после сегодняшнего вечера.

КАК ГЭРРОУ рассказал Мисти. Как он растолковал предание островитян — она не может не преуспеть в роли художника.

Она обречена на славу. Проклята талантом. Одну жизнь за другой.

Она побывала Джотто Дибодоне, потом Микеланджело, потом Яном Вермеером.

Или, может, Мисти была Яном ван Эйком, Леонардо да Винчи и Диего Веласкесом.

Потом Морой Кинкэйд и Констенс Бартон.

А теперь она Мисти Мария Уилмот, но меняется только ее имя. Она всегда была художницей. И всегда будет художницей.

Чему не учат на худфаке — это тому, что всю жизнь можно открывать, кем ты уже побывала.

Просто на заметку — это слова Гэрроу Уилмота. Сумасшедшего убийцы, отца Питера. Гарри Уилмота, который скрывался со времени перед свадьбой Питера и Мисти. Перед рождением Тэбби.

Твоего сумасшедшего отца.

Если верить Гэрроу Уилмоту, Мисти — все лучшие художники из живших на свете.

Двести лет назад Мисти была Морой Кинкэйд. Сто лет назад — Констенс Бартон. В той прошлой жизни Констенс увидела на одном из сынов острова украшение, когда тот путешествовал по Европе. То было кольцо, ранее принадлежавшее Море. Он случайно нашел ее и привез назад. После смерти Констенс люди обнаружили, что ее дневник совпадал с дневником Моры. Их судьбы были одинаковы, и Констенс спасла остров так же, как некогда спасла его Мора.

Что ее дневник совпадает с предыдущим. Что любой ее дневник будет совпадать с предыдущим. Что Мисти будет всегда спасать остров. Своей живописью. Вот о чем гласит островное предание, по словам Гэрроу. Все это — ее рук дело.

Столетие спустя — когда у них почти истекли средства — сынов острова послали разыскать ее. Снова и снова ее возвращали назад, заставляя повторить предыдущую жизнь. Используя украшения как приманку — Мисти должна была их узнать. Полюбила бы их, сама не зная почему.

Они, весь музей восковых фигур острова Уэйтензи, знали, что она станет великой художницей. Если правильно ее помучить. Как постоянно говорил Питер — лучшее искусство приходит из страданий. Как доктор Туше утверждал, мол, можно подключиться к какому-то вселенскому вдохновению.

Бедная маленькая Мисти Мария Клейнмэн, величайшая художница всех времен, их спасительница. Их рабыня. Мисти, их кармическая дойная коровка.

Гэрроу рассказывает, мол, они используют дневник предыдущей художницы, чтобы оформить жизнь следующей. Ее муж должен погибнуть в том же возрасте, потом один из ее детей. Они могут инсценировать смерть, как в случае Тэбби, а что до Питера — ну, Питер сам их вынудил.

Просто на заметку: Мисти пересказывает все это детективу Стилтону, пока тот везет ее к Уэйтензийской гостинице.

В крови Питера было полно снотворного, которого он сроду не принимал. Несуществующее свидетельство о смерти Гэрроу Уилмота. Мисти говорит:

— Это точно наследственность. Эти люди — психопаты.

— Счастье в том, — говорил ей Гэрроу. — Что ты забываешь.

С каждой смертью Мисти забывает, кем она была — но островитяне передают этот рассказ из поколения в поколение. Они помнят его, чтобы разыскать ее и вернуть назад. На весь остаток вечности, каждое четвертое поколение, как только заканчиваются средства… Когда мир пригрозит захватом, ее вернут, и она сохранит им будущее.

— Как раньше, так и всегда, — сказал Гэрроу.

Мисти Мария Уилмот, королева среди рабов.

Столкновение индустриальной революции и ангела-хранителя.

Бедная она, несчастная — конвейер для чудес. На всю вечность.

Плечом к плечу, просто на заметку.

Гэрроу сказал:

— Ты всякий раз будешь вести дневник. В каждом воплощении. Так мы сможем предсказать твои порывы и действия. Так нам известно про каждый шаг, который ты предпримешь.

Гэрроу обернул нитью жемчуга запястье Грэйс и защелкнул застежку, со словами:

— О, ты нужна нам, чтобы вернуться и начать процесс, но нам совсем необязательно желать, чтобы твой кармический цикл был завершен.

Потому что это означает зарезать гусыню, несущую золотые яйца. О да, ее душа отправится в иные странствия, но три поколения спустя остров снова будет беден. Беден и запружен богатыми чужаками.

На худфаке не учат, как не допустить повторную переработку своей души.

Период возрождения. Ее собственное доморощенное бессмертие.

— Между прочим, — сказал Гэрроу. — Тот дневник, который ты ведешь сейчас, крайне поможет праправнукам Тэбби определиться с тобой в следующий раз.

Прапраправнукам Мисти.

Поможет ее книга. Эта книга.

— О, припоминаю, — сказала Грэйс. — Когда я была совсем маленькой девочкой. Ты была Констенс Бартон, и я обожала запускать с тобой змея.

Гэрроу сказал:

— Под тем или иным именем, ты всем нам как мать.

Грэйс добавила:

— Ты всегда любила всех нас.

Мисти сказала Гэрроу — «Прошу. Расскажите же мне, что должно случиться». Картины взорвутся? Гостиница рухнет в океан? Что будет? Как ей спасти всех?

А Грэйс стряхнула по руке жемчужный браслет и ответила:

— Ты не можешь.

Почти все состояния, как заявляет Гэрроу, строятся на гибели и страдании тысяч людей или животных. На некоей жатве. Он протягивает Грэйс что-то, сверкающее золотом, и вытягивает руку, подобрав рукав пиджака.

А Грэйс сводит вместе края его манжеты и вставляет запонку, со словами:

— Мы всего-навсего открыли способ пожинать богачей.

«СКОРЫЕ» уже ждут у Уэйтензийской гостиницы. Группа тележурналистов устанавливает на крышу фургона вещательную тарелку. Две полицейские машины уткнулись в гостиничные парадные ступени.