Дженни Даунхэм - Ты против меня (You Against Me)

Сорок пять

Майки бросил камень. В окно Элли не попал, камень ударился о водосточную трубу и отрикошетил в кусты. Но сдаваться он не собирался – по крайней мере, пока не поговорит с ней.

Он отыскал еще камень и швырнул его. Тот попал в край оконной рамы. Майки обождал, присев на корточки на лужайке в тихом саду. Но ничего не произошло. Никакого движения. Тогда он поискал в траве, нашел камень побольше и замахнулся.

И тут распахнулась входная дверь.

Черт! На пороге стояла не Элли, а ее мать:

– Ты что творишь?

– Элли дома?

Мама Элли вышла на крыльцо. На ней был халат и тапки.

– Ты что, бросаешь камни в окна?

– Я же не разбил.

– Какая разница?

– Она дома?

– Слышал про такую штуку – телефон?

– Она не берет трубку.

– И что это значит, по-твоему?

То, что Элли несчастна, как и он. И им надо поговорить.

Ее мать сложила руки на груди:

– Ты как вообще вошел? Если перелез через ограду, это, между прочим, преступление.

– Я просто хочу с ней повидаться.

– А камни в окна бросать – уголовное преступление. Так что шел бы ты домой, пока я полицию не вызвала.

За ее спиной, на полу под лестницей, стоял портфель из новенькой черной кожи. Может, ее отец запланировал ранний визит к адвокату? Адвокат у них был хороший. Карин сказала: знаменитый, не проиграл еще ни одного дела. Но ни полиция, ни отец Элли, ни адвокаты – ничто не способно было ему помешать.

Он отошел назад и вгляделся в окна второго этажа.

– Элли! – прокричал он.

– А ну хватит! – прошипела ее мать. – А то мужа позову.

– Элли!

– Прекрати сейчас же!

Тут он вздрогнул – на крыльцо вышла Элли. Она стояла за спиной матери в пижаме. Вид у нее был усталый, под глазами синяки. Ему так и захотелось взять ее на руки и унести туда, где никто ее не тронет.

– Ты что тут делаешь? – пробормотала она.

– Надо было тебя увидеть.

– Что-нибудь случилось? Мать преградила ей путь рукой:

– А ну-ка в дом!

Но Элли не обратила на нее внимания:

– Карин в порядке?

– Нам надо поговорить.

Мать попыталась затолкнуть ее в коридор:

– Папа сейчас выйдет из душа. Увидит, что тут творится, и жди беды.

Но его теперь ни один папа в мире не мог напугать, и, чтобы доказать это, он подошел ближе:

– Ты в школу не ходишь. Я каждый день жду у ворот.

– Пару дней не ходила, а теперь вот готовлюсь к экзаменам, нас отпустили.

– Я тебе писал. Но ни одного сообщения в ответ.

– Прости. Думала, так будет лучше. Он помял траву ботинком.

– Я должен тебе кое-что сказать.

– Это так важно?

– Ну да.

Она пристально посмотрела на него, потом повернулась к матери:

– Мам, можно?

Мать глянула за ее спину, в коридор; вид у нее был неуверенный.

– А папа?

– Ну, необязательно же ему говорить, – со слабой улыбкой ответила Элли.

Ее мать затеребила пуговицу на халате.

– Ладно, придумаю что-нибудь. – И взглянула на Майки: – Только побыстрее.

Она скрылась в коридоре. Элли закрыла за собой дверь и посмотрела на него:

– Что такое? В чем дело?

Он вдруг забыл, что хотел сказать. Когда он думал о ней, то вспоминал ее в доме на берегу – как горели ее глаза, сколько в ней было смелости. Сейчас, стоя перед ним, она выглядела понурой и печальной. Не так он себе все представлял.

А ей казалось, что она не должна быть здесь, с ним. Ей бы сидеть в комнате с конспектами и учебниками и ждать, пока пройдет бесконечное утро. А не стоять в саду и не чувствовать странное тепло, разливающееся по телу.

– Хочешь прогуляться? – спросил он.

Ей хотелось бежать, не идти – спуститься к реке, спрятаться под деревьями. Сколько дней она думала о нем, и вот он рядом, так близко; он так прекрасен, что сердце щемит.

Она встряхнула головой:

– Нельзя мне.

– Это не причина. Скажи, почему нельзя.

Ну что она могла ответить? Потому что он снова может ее поцеловать? И если это произойдет, она не сумеет остановиться, даже если захочет? Потому что Карин ни к чему новые переживания, не заслуживает она такого ? А Майки лучше подумать о своей жизни – и для этого она должна оставить его в покое?

– Что они с тобой сделали, Элли?

Почему ей так нравится, когда он произносит ее имя вслух? Как будто никто до него этого не делал.

– Ничего. – Она села на крыльцо и обхватила колени. – Мне надолго нельзя отлучаться.

Он присел рядом. Она не смотрела на него. Ведь стоило взглянуть хоть разок, и прощай самообладание, а она пообещала себе, что этого не произойдет.

– Отец по-прежнему на тебя наседает? – спросил он.

– Он теперь решил меня игнорировать.

– А у брата как дела?

– Ты правда хочешь знать?

– Ну да.

Но она знала, что стоит заговорить о Томе – и она проявит слабость. А ей хотелось быть сильной. Она пожала плечами, сделав вид, что ее это не интересует.

– Он боится, конечно. Меня к нему не пускают, но, судя по рассказам, все так себе.

– А как твоя мама? Поддерживает тебя?

– Да, мама молодец. Все время подбадривает меня, да и я ее тоже. А ты? Как у тебя складывается? Работу не нашел?

– Пока нет. Правда, мама позвонила в колледж, и оказалось, что у них на самом деле есть программа по кулинарной практике. Помнишь, я тебе говорил?

Она кивнула. В тот самый первый раз, у реки.

– Может, конечно, ничего из этого и не выйдет, но мне уже прислали бланк заявления, и я его заполнил, так что мало ли? – Он легонько толкнул ее локтем. – Может, увидимся в сентябре уже на учебе.

Да нет, не увидятся они, потому что, если он поступит в колледж, ей придется выбрать другое место. Может, у нее есть какая-нибудь двоюродная бабка, о которой ей никто не говорил, и можно будет пожить у нее? Или в доме на берегу, а учиться заочно. Она бы выращивала цветы, плавала в море. Забыла бы о Майки.

Он опустил ногу и поставил ее на траву рядом с ее ногой, и внезапно их стопы соприкоснулись. Раз, два – и от этого прикосновения ее нога словно вспыхнула, точно всем существом она разом перенеслась в то место, где он дотронулся до нее.

Она отдернула ногу и отсела от него подальше:

– Так о чем ты хотел поговорить?

Он достал табак и свернул сигарету. Она все это время сидела очень тихо.

– О Карин, – ответил он наконец.

– А что с ней?

– Хотел лично тебе сказать, не по телефону.

– Ну так говори.

Он закурил, прикрываясь от ветра ладонью, и глубоко затянулся, потом выдохнул дым и посмотрел ей прямо в глаза:

– Она во вторник в школу возвращается. Будет сдавать экзамен по рисованию.

– Тот же, что и я.

– Я в курсе.

Они вдвоем с Карин в одном классе в один и тот же день, в окружении злобных одноклассников, для которых все это – лишь развлечение.

– Ей предложили отдельный класс, – добавил он, – но она отказалась. Хочет сдавать вместе со всеми. Вот, решил, что тебе следует знать, хотя, может быть, в школе уже сказали.

– Не сказали.

Он придвинулся чуть ближе:

– Ну, и что думаешь?

Она отвернулась и взглянула на ворота:

– Я могла бы попросить отдельный класс. Вместо Карин.

– Карин тоже это предложила.

– Правда? Значит, так ей хочется? Ну ладно, попрошу, чтобы меня посадили отдельно. Или сдам экзамен в другое время. В следующем году, например.

– Элли, прекрати.

– Прекратить что?

– Наказывать себя. – Он прислонился к двери и посмотрел ей в глаза. – Это твой брат обидел Карин, не ты.

Она встала:

– Мне пора.

– Так, значит? Просто уйдешь, и все?

Он вздохнул и поднялся. Она попыталась запомнить каждую мелочь – как он отряхивал грязь с джинсов, убирал табак в карман, спускался вниз по ступенькам. Все это она будет вспоминать потом, в своей комнате, когда он уйдет. Как же ей нравились его непринужденная поза, свободная походка. На лужайке он обернулся. Глаза у него были карие, с золотыми крапинками, ресницы – длинные. Он стиснул зубы, мускулы на лице и скулы напряглись. Взгляд его потемнел.

Какая глупость. Разве может быть, чтобы двое так любили друг друга и не могли быть вместе? Ну почему нельзя? Почему? Он вдруг почувствовал, как его охватила злость. Она отвергает единственное хорошее, что вообще есть во всей этой истории.

Он сделал шаг к дому:

– Пойдем погуляем.

Она покачала головой, даже не глядя на него:

– Не могу.

– Знаю, тебе кажется, что, если мы будем вместе, всем от этого станет хуже, но мы сделали и кое-что хорошее.

– Что, например?

– Карин больше не торчит в квартире.

– Она бы вообще там не торчала, если бы я сразу сказала правду.

И тут он понял, что его бесит. Элли словно попала в замкнутый круг самобичевания и никак не могла вырваться. То же самое делала и Карин, запершись дома.

Элли сняла этот груз с ее плеч, но теперь ей самой приходилось его нести. А они не должны были нести его, ни та, ни другая, – то был удел Тома Паркера. Он протянул руку:

– Пойдем. Повидаешься с Карин.