Стив Айлетт - Атом

Мании, направо на Смита, налево на Струну, направо на Райссу, мимо нисходящей улицы…

«Учёные обнаружили, что ген, отвечающий за низкий Ай-Кью, биологически увязан с геном любви к пасте».

Сканера, Пули, Пиджея, Кайлиф…

«Арену Правосудия Светлопива решили построить на месте запланированной свалки нулевой терпимости. Власти утверждают, что опасности переполнения нет. Теперь под неё выбрана больница к югу от центра Треугольника Беретты».

По Магистрали Портиса на Джеральда, направо на Бретта, налево на Птиц. Машина тормозит, двери открываются.

— Отель на Улице Птиц, — объявляет Джоанна, снимая с глаз повязку.

В комнату отеля Туров входит первым. Он наклоняется к сидящему в кресле человеку, что-то шепчет, отходит в сторону. Кэндимен кажется частью дизайна кресла, весь блестит отполированной монохромностью и формализмом. Он так выдается на заднем плане, словно смотришь на него сквозь выпуклую линзу. Когда он говорит, это звучит как поток жирного добродушия.

— Хорошо начинаем, сэр. Вы успели надеть штаны. Добро пожаловать, присаживайся. Достойное сожаления применение силы, чтобы доставить тебя сюда — приношу извинения за всех четверых. Но он не шевелится, как, впрочем, и Атом. — Разборки весьма неточная наука. Почему, интересно, Туров уверен, что у тебя были, скажем так, грубые посетители, которые набедокурили в офисе.

— Допускаю.

— Допускаешь. Хмм. Другая заинтересованная команда?

— Термидор.

— Термидор. — Кэндимен хмурится, некоторое время молчит. — Как жаль. — И вот он вновь улыбается. — Ладно, присаживайтесь, сэр. Где один, там и все, и я поздравляю вас, сэр, — вы сумели устроить мистеру Турову мировой крышесъезд. Вы обязательно должны рассказать мне, как вы это сделали. Хотя, готов спорить, понадобится больше двух челюстей, чтобы обсудить эту разновидность правды.

Джоанна пятится назад с изящностью камня Стоун-хенджа, а Туров усаживается в угловое кресло. Атом сидит на кушетке напротив Кэндимена. Он принимает предложение выпить.

— Я с неохотой отвечаю на высказывание с таким количеством возможных последствий.

Кэндимен издаёт лающий смешок.

— Ах, вы мой тип человека, сэр. Нужен кто-нибудь твоего калибра, чтобы заподозрить значение византийской генеалогии, до сего дня прослеживаемой исклю-чительно мной и несколькими избранными. Интересно, знаете ли вы, насколько вы правы. Насколько близко ты подошёл к шокирующим фактам. Вопрос, сэр: когда ограбили ваш офис, объект унесли? Объект немалой торговой ценности?

— Немалой.

— Нечто полусознательное с технологической поддержкой.

— Некоторым образом.

— Ты заберёшь его для меня, при удобной и угодной возможности.

— С какой радости?

— Возможно, ты сомневаешься в моей искренности.

— Даже не думал. Однако представьте моё удивление, когда этот Скутер ворвался в мой офис, одетый во все свои галстуки, и приволок с собой водоторчка с почти отсутствующей нервной системой. Любой бы на моём месте счёл, что ему сыпанули соли в кофе.

— Положа руку на сердце, сэр, и всем своим существом я сожалею о неприятной необходимости. Однако несмотря ни на что, вот мы сидим, и сейчас момент не хуже любого другого, дабы пронзить мягкую макушку дела. Знакомы ли вы, сэр, с писателем Францем Кафкой.

— Естественно. Величайший чёрный писатель всех времён.

— Сэр, он не был чёрным.

— Сейчас, вероятно, уже чёрный.

— Неважно, едва ли мне надо напоминать вам, Кафка был из выдающихся личностей. Почему, — ведь он и не думал кататься на собаке или прилепить восковые губы к очкам? Увидев мир таким, какой он есть, он проводил время, жалуясь с искусной осторожностью, и таким вниманием к деталям, которые вполне могли полностью окислить лицо лгущего оптимиста. Он рыдал, сэр, по нормам, какие и не снились язвительным поэтам. Никакое количество стилей и фальши не могло скрыть от его глаз тщету человека. Даже до ближайшей войны род человеческий был экспериментом, повторяемым много дольше доказуемой обоснованности. Человечество жило без комфорта, смысла или защиты; жестокое, опозоренное и напуганное. Как и все, кто поспевает подобные факты, он умер в одиночестве и харкая кровью. Вы ещё следите за моей мыслью?

— Я готов в неё вцепиться.

— Всё лучше и лучше. А теперь, сэр, глядя на меня, угадай, каков мой неизменный интерес? Что пылает на моём горизонте?

— Первая попытка: распускать нюни.

— Ха — я могу радоваться шутке на мой счёт, сэр — не смогут, правда? Но есть методы дознания. Поверите ли вы мне, сэр, если я скажу, что обаяние жизни вижу и суетливых, ничтожных паразитах, на которых обычны н человек, не сомневаясь, наступает с радостным хрустом.

— Адвокаты.

— Вы понимаете меня буквально, сэр, — уважаю тех, кто понимает меня буквально, в этом слове так и слышится некая ценность. Но нет, — я имел в виду только, что меня неизменно привлекают насекомые. Безрассудные тварюшки. В курсе ли вы, сэр, что братья Мак-кена, в честь которых названа площадь в этом прекрасном городе, проводили галлюциногенные исследования с гудящей, жужжащей вокальной гармоникой, и рассчитывали с её помощью погрузиться в инфопространство чужих — гигантских насекомых, и таким образом трансформироваться. И один из пятидесяти госпелов, взятых из Нового Завета, называется «Аллогенес[2]», что значит буквально «от другой расы» — где неофит раскрывает внутреннюю силу, интонируя и сливаясь с подписанным звуком: «зза зза зза».

— Тебе надо больше гулять, Кэндимен.

— Грязная свинья! — выдыхает Туров, выстреливаясь из кресла.

— Спокойно, Туров, — мягко говорит Кэндимен. — Позволь нашему уважаемому гостю выслушать меня. Франц Кафка, мистер Атом, был другой душой, созвучной вселенской полосе частот. Как бедный Грегор Самса обнаружил, что мурлычет и щебечет способом, недоступным человеческим существам, так же Кафка был настоящим стучащим по шинам инопланетянином.

— Точно, подлинное дитя вселенной.

— Если вы считаете, как многие, что вселенная — тоскливый полёт сверхмёртвого пепла. — Кэндимен делает паузу, наливая себе выпить. — Несколько лет назад до меня дошли неясные слухи. Говорили, хотя источник я не смог ни определить, ни выбросить из головы, что мозг великого писателя сохранён и является весьма ценным предметом среди коллекционеров. Вы имеете какое-нибудь представление о его стоимости среди этих хищников, сэр? С каждой сменой владельца он приносил больше денег, чем война. Столько же, сколько Джей-Эф-Кей[3] — своим имитаторам. И я задался целью приобрести этот орган. Дикие лошади не смогли бы меня перетащить назад через ограду, и, наконец, я отследил мозг до криогенного хранилища здесь, в Светлопиве, куда его поместили под вкрадчивым псевдонимом. Я уже нанял Турова и Джоанну, но для дела мне понадобилась сильная рука, способная на большее, нежели спускать курок, — хотя Джоанна проделывает это с остроумием и грацией, правда, мой мальчик?

— Возможно, он сорвался с поводка, чтобы подать голос.

— О, я полностью ему доверяю. Вот почему я послал его с Туровым, чтобы найти подходящего человека, — в городе с репутацией Светлопива они должны бы свисать с пожарных лестниц, как виноградины на лозе. Гарри Фиаско произвёл впечатление предприимчивого юноши, может, слегка смертоносного на гранях, достаточно сообразительного, чтобы проявить себя за пределами обычной семейной рутины. У него нет обыкновения делать добро. Ему предоставили большую степень самостоятельности, и он воспользовался опасным преимуществом. Его взлом навёл шороху больше, чем беспорядки во время Празднования, а сам он скрылся с призом. У мальчика есть вкус и способность видеть нозможности. Честь и слава Гарри Фиаско, сэр, вот что я скажу.

— Ага, — тянет Атом, доставая амортизатор и чиркая зажигалкой. — Значит, это захват в клещи, с настоящими клещами.

Кэндимен фыркает.

— Именно, сэр.

Атом торжественно качает головой.

— Без меня. Шут с ней, с тыквой. Найдите себе занятие получше.

Улыбка Кэндимена взрывается, как воздушный шар. Скользнув взглядом вбок, на Джоанну, он пристально смотрит в глаз Атома, и между его большим и указательным пальцами появляется воздушная затычка.

— Глянь на эту пулю, сэр, — жизненный срок тли, но на острие перемен она может скручиваться. И Джоанна знает, как послать её в путь, правда, сынок?

Услышав своё имя, Джоанна гулко хихикает.

— Извините, что перебиваю, — делает замечание Атом. — Предупредите только, когда мне положено испугаться.

— Зачем мы тратим время на этого имбецила? — взвивается возмущённый Туров. — Прикажите Джоанне аккуратно его нашинковать, и свяжемся с Термидором напрямую.

— Вы должны извинить мистера Турова, сэр, — импульсивный парень, испытывает восторг, обнаружив подвязочную змею в почте.