Крис Вормвуд - По дорожкам битого стекла

— Пойдём. Приведешь себя в порядок, а потом мы съездим в город позавтракать. Ты так же любишь пасту и пиццу, как раньше?

Макс слегка кивнул, делая неловкую попытку улыбнуться. Он никогда не слышал такого ласкового голоса у Германа. Раньше всё было иначе.

Макс был слишком убит, чтобы подняться по лестнице сам. Пришлось буквально тащить его. В воде он немного пришёл в себя и попросил закурить. Он затягивался, роняя пепел в пену. Герман разглядывал пятна от плесени на потрескавшейся плитке. Они оба не знали, что сказать друг другу, лишь журчание воды разряжало обстановку.

— Зачем тебе эта развалюха? — спросил Герман. — Специально героиновый дом прикупил, чтобы бегать по нему с ружьём, как опустившиеся рок-звёзды?

— Нет, я оборудовал студию в этом подвале. Это показалось мне единственным местом, где я могу спрятаться от жизни, — он утопил окурок в ванной.

— Зачем ты позвал меня сюда? — наконец-то решил спросить Герман.

— Потому что я люблю тебя, — ответил Макс, пожимая плечами. Для него это было так же естественно, как и сказать, что небо синее, а трава зелёная.

— Ты же знаешь, что это не так. Когда ты целился в меня, я загадал, что если ты попадёшь в сердце, то это будет доказательством твоей любви.

Макс издал сдавленный смешок.

— Основной причиной было то, что без тебя я не найду выход из этого мира. В тебе есть что-то, чего нет во мне. И именно в этом ключ.

— Ты позвал меня через полмира только для того, чтобы поделиться своей бредовой теорией? — вскипел Герман.

— А у тебя был выбор? Ты бы и так умер сам через какое-то время. Выходит, что позвал просто так. Только вот изначально я думал, что выход возможен только вместе с гибелью физического тела. Однако позже я просто понял, что где-то в мире есть портал, который мне нужен. Я думаю, что нашей целью были бы его поиски. Я, кажется, когда-то знал, где находится цель, только вот потом забыл. Но я обязательно вспомню это.

Все его слова были похожи на бред, но Герману так хотелось верить в это прекрасное безумие. Если где-то ещё и осталась магия, то она точно в словах сумасшедшего.

Макс нашёл в себе силы расчесаться и побриться.

Осенний Н.О. пах мёдом и отбросами. Грустные негры сидели прямо на тротуарах. Редкие туристы сновали по улицам. В баре напротив церкви было тих и безлюдно.

— Я же говорил, что не стоит жрать ничего в том месте, где собираешься пить, — сказал Герман, мрачно уставившись в тарелку салата.

— Мне всё равно, что жрать.

Макс оглянулся по сторонам.

— Путь в одиннадцать лет от бара в центре Москвы до этой дыры. Стоило ли, я не знаю. Я не могу отделаться от ощущения этой бессмысленности. Всё, что ты делаешь в жизни, только для того, чтобы потом это потерять.

— В жизни не бывает без потерь. Всё было не зря.

Макс тяжело вздохнул.

— Я не знаю, чего я хочу дальше. Мне хочется умереть, как и остаться навечно с тобой. Я начал писать альбом, мне страшно представить, что будет, когда я его закончу. Потому что это должно стать финальной точкой.

— Я уверен, дальше ты что-нибудь придумаешь. Или мы придумаем.

— В жизни бывают моменты, когда непонятно, куда двигаться дальше.

Герман вспомнил про письма и полез рукой в карман.

— У меня для тебя кое-что есть.

Глаза Макса забегали по тексту.

— Ну не сейчас же передавать мне такое, — на его лице отразилась самая скорбная из всех мине, что доводилось видеть Герману.

Макс заказал ещё виски с колой.

— Я хотел бы уйти, туда, где все те, кого я любил.

— Ты не понимаешь главного. Даже не того факта, что счастье может быть в чём-то кроме смерти, а скорее того, что никто не способен стать причиной твоего счастья, не важно живой или мёртвый. Я хотел бы быть тем, кто сделает тебя счастливым, но всё в твоих руках. Я просто хочу быть рядом.

Домой они ехали в молчании. За окном раскинулась живописная помойка Луизианы. Пахло болотами. И цвели дикие розы во дворах заброшенных домов. Столько лет прошло со времён наводнения, а Новый Орлеан до сих пор выглядит больным и покинутым.

Максу казалось, что тот город напоминает ему свой собственный. В его памяти жива пожухлая трава и ржавые кресты погостов. В его городе тоже пахло болотом и смертью. И по весне паводок размывал белые кости старых могил.

Макс смотрел в окно, теряя ощущение реальности. Сны захватили его сознание. Мир за окном стал декорацией, которую в любое время можно порвать и сбежать наизнанку мироздания.

Дома он закрылся в своём подвале и принялся писать песню о городах. Он нал, что даже сквозь толщу бетона Герман слышит его музыку. И лишь призраку шелестят за дверью. Макс старался не думать о том, что ему страшно здесь наедине с мёртвыми, что неотрывно следят за каждым его шагом. Чтобы быть шаманом, надо привыкнуть к нижнему миру.

— Ты никогда так много не работал, — сказал Герман, когда Макс поднялся на божий свет.

— Потому что ты мне не мешал.

— Я не вправе, это же твоя история. Я здесь, чтобы помочь с записью.

Макс остановился, снова обращая взгляд во тьму подвала.

— Странные мы люди. Живём, тянемся к свету, а умираем во тьме. Чем больше я думаю, чем тяже прихожу к выводу, что человек существо не доброе и никогда им не было. И бесполезно бежать в церковь и спасать душу, потому что все и так обречены на повторение своего личного ада. Бесполезно умирать, потому что невозможно покинуть цепь перерождений и смертей. Мы все обречены.

— На твоей месте, я бы попытался.

Ночь выдалась душная почти тропическая. Словно воздух состоял из паров рома. Чудесная ночь и почти хочется жить. Макс встал с кровати и потянулся за двенадцатиструнной гитару. Его всё ещё трясло от любви.

— Ты большая сволочь чем я, — сказал Герман, наблюдая за его очертаниями во тьме.

— Когда у меня вдохновение, я не могу ничего с собой поделать.

Герман засыпал, слушая знакомый голос и ласковые молоди трагического блюз-фолка. Почему, он не мог сыграть что-то повеселее.

— Я думал, мы умрём этой ночью, — сказал Макс на утро.

— Не думаю, что всё настолько хорошо, чтобы расстаться с жизнью.

Герман встал, натянув на себя джинсы.

— Собирайся, — сказал он. — Мне нужно в город. Я хочу купить новую гитару для записи. Надо сгонять на блошинку, мне кажется, сегодня удачный день.

— Ты решил начать играть по моим правилам? — спросил Макс. — И не будешь ебать мне мозги по поводу того, как что должно звучать?

— А что мне ещё остаётся.

Макс завалился на заднее сиденье машины вместе со своей двенадцатиструнной гитарой. Герман вполуха слушал его песни. Тихий экспромт, мистические истории о его идеальном мире. Там, где реки виски впадают в моря водки. И святая тьма дарит бессмертие. И ангелы умирают от передозировки. Там был мёртвый лес и дыра в голове. Элементы его идиллии, что так стремятся стать реальностью. Он давно сошёл с ума. Его слова всё более безумны и плачь гитары становится невыносимым.

— Макс, хватит, мне хочется сдохнуть от твоей песни.

Но тот не слышал его, погружаясь в тёмную медитацию. Та становилось похоже на смесь рэгги напевов, псалмов и русских народных заговоров. Поездка с поехавшим Тотом, оборачивается в путешествие по кромке Ада.

Он попросил остановить машину возле бомжа.

— Он такой грустный, — сказал Макс, созерцая грязного старика. — Давай убьём его и подарим ему свободу.

Герман ничего не ответил.

— Я хочу вылечить весь мир, — сказал Макс, откидываясь на сиденье. Ты сбил опоссума, давай его похороним. Он попытался открыть дверь, но слабеющие руки не слушались. — Здесь всем не хватает добра, а я забыл дома ружьё.

Они вышли из машины недалеко от рынка. Его было не трудно найти по запаху травы. Небо наливалось свинцовой грустью. Макс присел на тротуар, кладя голову на колени.

— Мне дурно, — сказал он, закатывая глаза. — Моё тело рассыпается.

— Ничего, — мы всё переживём, сказал Герман, касаясь его волос.

— Ты сам умираешь, — усмехнулся Макс. — Ты сам знаешь это. Ты не сможешь быть вместе со мной.

— Я, правда, что-нибудь придумаю, — сказал Герман.

Они бесцельно бродили между рядами. Пока Герман не остановился возле коробки с разным хламом. Рядом на витрине лежал белый Фендер.

— Можно? — спросил он у продавца-хиппи, осторожно касаясь струн. — Кажется, это то, что нужно.

— А он в пыль не рассыплется от ветхости? — спросил Макс.

— Ну и что, может быть, на нём сам Хендрикс играл.

— Если ты хочешь в это верить.

Дома Макс снова ушёл в подвал. Ему не нужен был свет, чтобы играть на гитаре и записывать тексты с аккордами. Руки действовали по памяти. Он даже подумал о том, что неплохо было бы ослепнуть для лучшей концентрации.