Павел Тетерский - Клон-кадр

Я уже подумал было выкрикнуть в пространство заветный мутабор — GET BACK. Подумал, но не стал. Во-первых, потому, что это было уже не кино (а если и кино — то такое, из которого не выходят — «ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ. ТЫ В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ЕГО УВИДИШЬ»: сбывшееся пророчество старого калдыря на входе-выходе из зеленого шапито). А во-вторых, из любопытства: в Кадре я был уже не один.

Улица начала быстро заполняться народом. Сначала жидкий поток валил оттуда же, откуда так резво и незаметно вырулил чуть не убивший меня «ЗИС» — из не особо широкого переулка, перпендикулярно примыкавшего к «моей» улице. Потом люди посыпались и из других переулков. А еще чуть позже они уже выбегали из подъездов, толпами выплескивались из арок и подворотен, прыгали на землю из окон первых (иногда — даже вторых) этажей.

Они еще не бежали, но готовность бежать уже висела в фиолетовом воздухе. Блуждала по их сосредоточенным лицам.

Это была еще не паника, но паника уже вовсю читалась — везде. В каждой разреженной молекуле, в каждом пикселе.

Я закурил тонкую сигарету жены Ролана Факинберга, которую все время мял в руках. Какое-то время стоял на своем месте и курил — до тех пор, пока все ускоряющийся людской поток не начал сбивать меня с ног. Женщины уже вовсю выли, а мужчины громко матерились и подгоняли свои семейства, хватали на руки детей, толкали в спины застопорившихся и топтали споткнувшихся.

Кто-то орал прямо по курсу. Орал пронизывающе, предсмертно. Люди не обращали внимания — их несло вперед.

Разрозненных людей превращают в стадо три вещи. Жажда секса и зрелищ, любовь к (с большой буквы) Родине и ужас. Это стадо однозначно сформировалось под воздействием последнего.

— Стоять, мразь! — выкрикнул я в лицо какому-то пролетарию, как раз собиравшемуся наступить на стареющего алкаша, который, корчась на асфальте, издавал тот самый вопль. А потом, поняв, что он не остановится, ударил его в челюсть. Он в мини-ступоре отлетел на пару шагов, а из-за его спины уже вырисовывались новые порции наступающих. Бездумно, безумно и стадно наступающих.

Я занял позицию в изголовье алкаша и начал метелить всех без разбора. У него должен был быть шанс встать. Хотя бы один. Один из тысячи.

Пусть даже для того, чтобы через несколько метров упасть снова. Нас бы разнесло в разные стороны, и я бы не смог больше ему помочь. Но все равно. У него должен был быть шанс. Сегодня я уже видел, чем это закончилось, но я мог попробоватьеще раз. Наверное, таким образом из подкорки всплыло подсознательное. Старые фильмы, забитые в почти не используемые регистры памяти. «Беги, Лола, беги», «Двенадцать обезьян», «Эффект бабочки». В конце концов, я ведь тоже теоретически мог находиться в фильме. В особенности учитывая то, что границы между интерактивным кино и тем, что я всю жизнь привык считать реальностью, таяли и рушились прямо у меня на глазах.

Люди были настолько дезориентированы, что никто даже не пытался бить меня в ответ. Они просто отлетали назад, как тупые шарики для пинг-понга. Отлетали, натыкались на шеренги сзади идущих и снова отпружинивали мне под удар.

Я бил только с правой. Левая рука годилась разве что для хилой защиты. Бубнов в очередной раз подставил меня. Правда, по сравнению с остальными его подставами эта могла по праву считаться самой безобидной. Я бы сказал: прощальным финтом.

Костей я уже не чувствовал — они превратились в месиво. Если бы я имел возможность подпустить их к себе хотя бы немного поближе, я смог бы работать локтями. Но подпускать их ближе было рискованно. Тогда затоптали бы уже меня.

Я больше не мог сдерживать это стадо. Алкаш продолжал мерзко выть и даже не пытался встать на ноги.

В подкорке мелькнул обрывок мысли: может быть, зря я вообще это все затеял. Может, он хотел, чтобы его затоптали. Во всяком случае, он явно того заслуживал. В принципе, такие люди всегда заслуживают подобной смерти. На их лицах — вся их нехитрая биография. Бегущая лента. Уже прожитая (независимо от того, сколько там осталось в реале), тупая и никчемная. Недостойная даже самого примитивного обывательского оправдания: такие не сажают деревья и не строят пригодные для жизни помещения, а их дети (в случае наличия таковых) обычно видят отцов разве что в передаче «Петровка, 38». Я прикрылся практически атрофированной левой рукой, как щитом, а правой схватил его за шиворот. В нос ударило перегаром, потом и еще более страшным запахом уже при жизни начавшегося разложения, который обычно покрывает таких персонажей.

Чуть не потеряв равновесия, я все же поставил его в вертикальное положение. Бесполезно: все ноги у него были переломаны и оттоптаны. Во всем пропитом теле не работала ни одна мышца.

Вдруг в голову молотом ударило: отпусти я его сейчас, как тогда, в зеленом кинотеатре, — все пойдет по старому сценарию. Единственная возможность проявить интерактивность заключалась для меня в том, чтобы не повторять утренних ошибок. Я мог делать все, что угодно, только не дублировать тогдашние ходы. Мне просто не хватило времени, чтобы понять это раньше — я слишком долго морочился и отгонял пугающие мысли, вместо того чтобы включить мозги. Уже практически отпустив алкаша, я еле успел подхватить его обмякающую тушку здоровой рукой и, сделав неимоверное усилие, взвалил атрофированную кучу костей к себе на плечи.

Дабы не натыкаться на препятствия (точнее — дабы препятствия не натыкались на меня и мою плохо пахнущую и омерзительно завывающую ношу), я спешно двинулся в направлении, диктуемом толпой. Новый ход, не испытанный в первом дубле. Теперь квест должен развиваться по другому сценарию.

Новый сценарий не заставил себя ждать. Огромная бабища подбежала к нам сзади и впилась в моего алкоголика всей силой своего стодвадцатикилограммового либидо.

— Ах вот ты где, гад! — Она резко потянула его на себя — так дети тянут друг у друга матерчатых кукол или пластиковых пупсов. Мне едва удалось удержать равновесие. При всем при этом надолго задерживаться на одном месте я не мог — это могло закончиться смертью. Не для меня — для моего живого (пока еще живого) груза. Сегодня я уже видел его смерть.

— Не стой на месте, дура! — выкрикнул я, пытаясь перекричать общий вой толпы. — Оставь его в покое, тупая манда! Если не хочешь, чтобы он сдох.

Разумеется, ее это только раззадорило. В глазах любого нормального человека я выглядел обычным делирантом из числа друзей ее мужчины.

— А ну, отпусти! — заорала баба, пытаясь ударить меня с ноги.

К счастью, зауженная кримпленовая юбка заметно сковывала движения нижней части ее тела. Целясь мне между ног, она попала — а как же иначе — все в то же бедро. Я взвыл от боли, но все еще продолжал поступательное движение в составе людской массы, в то время как она загорланила куда-то в сторону:

— Витек! Витек, ептыть! Отцу помоги, фраер! Витек появился неожиданно и совсем не с той стороны, откуда (в соответствии с направленностью воплей его мамаши) я его ожидал. Тупая детина комбайнерского вида с уже набухшей носовой сливой и другими заметными следами ранне-молодежного рабоче-крестьянского алкоголизма.

Удар под дых получился не сильным, но точным. Я инстинктивно сжался и отпустил ношу…

Едва я отпустил его, он тут же осел вниз. А толпа в это время сделала очередной рывок в нашу сторону: я, едва удержавшись на ногах, поплыл куда-то вместе с ней.

Не знаю, сколько еще он кричал. Я слышал его где-то с полминуты. А потом перестал слышать. Я вообще перестал слышать что-либо, перестал ощущать что-либо. Все шесть чувств заполонило одно: измена. Жуткая, глобальная. Причиной измены была тень — все та же, огромная и бесшумная, на сей раз надвигающаяся очень медленно с той стороны, откуда текли реки человеческих ресурсов. Люди поворачивали головы и в ужасе застывали, натыкаясь друг на друга, как на картине «Последний день Помпеи». Я медленно, но неотвратимо тоже начал поворачивать голову назад…

Show must go on. Продолжение следует.

Ты в любом случае его увидишь.

На сей раз оно представляло собой единое целое. Не отдельные дома, а все сразу. Весь детский конструктор — гипертрофированно-гигантский «Лего». Надо сказать, в воздухе это смотрелось гораздо внушительнее, чем на плоскости.

Двигаясь куда-то в составе ополоумевшего (на тот момент — уже ополоумевшего. Именно ополоумевшего) человеческого стада, я еще мог время от времени поворачивать голову назад. Это нависало над толпой с тыла, сгоняя ее последние неприкаянные частички в общую кучу. Так электрический фен будет сгонять в кучу разрозненные пылинки, если направить его на них под соответствующим углом.

Правда, роль направленных струй горячего воздуха в данном случае играла паника. Она создавала границы, за которые люди не могли выйти.

Наблюдение по ходу: оказывается, измена тоже может быть направленной величиной. Векторы человеческой измены, слившись в один поток, создавали силовое поле, под действием которого люди, подобно загнанным в угол баранам, двигались в строго заданном направлении. На заклание.