Вячеслав Шапошников - К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе

— Яша! Ты погляди, кто приехал! — крикнул Гавриил в распахнутую настежь дверь хаты и, стуча ярко начищенными сапогами, позвякивая шпорами, сбежал с невысокого крылечка навстречу младшему брату, обнял его, громко приговаривая: — Вот это — да! Вот это — радость!..

Среднего брата, тут же выбежавшего на зов, тоже как ветром сдуло с крыльца; не дожидаясь, когда старший и младший разоймутся, обнял обоих.

— Отпустите, медведи! Я же весь пропыленный! Перепачкаетесь об меня! Вон вы какие оба с утра — парадные!.. — мягким баском говорил Михаил, похлопывая обнимавших его братьев по широким, тугим спинам.

На этот шум из дверей просторной клети высунулся молодой, крепко загорелый казак с кавалерийским седлом в руках. Усмешливо глядел на топчущихся у крыльца трех братьев, вроде бы затеявших борьбу меж собой: ничего себе казаки эти Бруснёвы[1] — один к одному, казаки что надо! Правда, этот, только что появившийся тут, был не в казачьей, не в офицерской форме, а в какой-то никогда прежде невиданной молодым казаком, темно-зеленой, заметно поношенной и порядком пропыленной, однако казачья стать в нем угадывалась.

То, что ранний гость — кровный брат сотникам Брусневым, при которых молодой казак состоял денщиком, — это для него сразу же стало яснее ясного: такой же свётло-русый, лобастый, широколицый, разве что серо-голубые глаза были у того чуть посветлее и сам взгляд их был мягче.

«Добряга человек, это — сразу знать!..» — с приязнью подумал о приехавшем молодой казак и снова исчез в клети, из которой слышались нетерпеливые фырканья, глухие буханья и переступы копыт.

— Ну, пошли в хату!.. — сказал Гавриил, подхватив стоящий на земле большой кожаный чемодан брата.

— Эх, незадача-то, Миш, какая… — Яков досадливо поморщился, — в аккурат сегодня у нас войсковой смотр!.. Высокое начальство пожаловало в Баталпашинск… Весь день надо быть нам обоим при своем полку…

— Да-а… Нескладно получается, — нахмурился и Гавриил, — нехорошо… Ладно еще, что ты пораньше приехал, а то вот еще через полчасика нас тут не застал бы… Мы уж оба — наготове: и побрились, и умылись, и припарадились, как видишь… — Он кивнул на клеть: — И кони наши сейчас будут готовы. Вот перекусим малость и — на весь день, на жаре печься!..

— Ладно уж, чего там… Вечерком посидим, потолкуем… — сказал Михаил.

Вслед за Гавриилом он оказался в чистенькой уютной хате, остановился у порога, огляделся, не умея согнать улыбку с лица. Вот и еще один год прошел у него вдали от всей этой бытности, такой родной для него с младенчества… Пусть и чужая эта хата, пусть она — всего лишь временное пристанище для его братьев, но так близко знакомо ему все тут…

На подоконниках — яркие цветы в глиняных плошках, два пестрых паласа на побеленных стенах — над двумя деревянными широкими кроватями, застланными темными шерстяными одеялами, зеркало в ореховой рамке — в простенке меж окон, глядящих в сад. В красном углу — большой стол под чистой домотканой скатертью, возле него, рядком — табуреты, покрашенные ярко-желтой охрой, в углу, у двери, — застекленный шкафчик с посудой, на полу — полосатые, тоже домотканые, половики-дорожки… Почти все такое же, как и в родительской хате…

— Степан! Самовар готов ли?! — весело спросил Яков денщика, тут же, вслед за ними, вошедшего в хату.

— Так точно! Внесу сей момент!

— Давай! Живым духом!

Молодой денщик братьев оказался расторопным малым. Пока Михаил умывался, на столе появился пошумливающий самовар, за ним поставлено было блюдо со свежеиспеченными сдобными лепешками и блюдопоменьше — с целой горкой кавказских сладостей — рахат-лукума.

— Эх, со встречей-то не помешало бы хватить чепурки по две чихирьку, да… — Гавриил только рукой махнул, не договорив.

— Ладно, ладно! Отложим до вечера! — сказал Яков. — Давайте быстренько за стол! Не опоздать бы!..

Уже отхлебывая горячий чай из блюдечка, Гавриил спросил:

— Ну что, Миш: окончил, говоришь, наконец-то свою Техноложку?..

— Шабаш! Одолел!.. — Михаил резко кивнул, так что влажные после умыванья русые волосы, зачесанные па правую сторону, «на пробор», свалились па лоб, приосенив крылом густые выгоревшие брови.

— Где теперь будешь служить? Место определилось? — спросил в свой черед Яков.

— Пока нет, не определилось… Пока записался в Общество технологов, есть такое в Питере, кандидатом на место…

Стало быть, надо ждать, когда откроется какая-нибудь вакансия… — то ли спросил, то ли решил вслух Гавриил.

— Стало быть, так… Но это — недолгая история. Думаю, к осени, если не раньше, все выяснится. Место будет. Наш брат технолог везде нынче нужен! Капитал по России широко начинает шагать! Ему без специалиста не обойтись!..

— Ну-ну, ну-ну… — Гавриил покивал над курящимся блюдечком, поднесенным к губам, и, отхлебнув, опять спросил: — Сюда теперь — как, на сколько?..

— Да вовсе не хотел этим летом приезжать… Думал, получу диплом в руки, дождусь какого-нибудь подходящего моста и — впрягусь… Однако вот и с местом не вдруг, и с дипломом не вдруг… Начальство институтское распорядилось иначе: отправило мой диплом сюда, в Баталпашинск, в здешнее войсковое управление, где мне теперь н предстоит его получить…

— С умыслом, надо полагать?.. — спросил Яков.

— Не без того… — Михаил усмехнулся. — Лишнийраз заставить человека покланяться, унизить его необходимостью протерпеть кураж местной власти предержащей, да еще такой, как наша, казачья, — это у нас умеют, когда хотят проучить… — он не договорил, заметив, как Гавриил при последних его словах насупился. Не любит старший брат разговоров об э т о м…

После короткой заминки Михаил перевел разговор на другое: расспросил братьев о родителях и сестрах, о родной станице, сказав, что намерен выехать туда на следующее же утро, если не случится какой-нибудь заминки с получением диплома.

— Ну ладно. Вечером наговоримся… — Гавриил первым поднялся из-за стола. — Нам с Яковом пора. Ну а ты отдыхай тут пока, сходи к атаману в правление насчет диплома, а сначала искупайся с дороги-то. Вон она — Кубань-то! Прямо садом к ней пройдешь! — он кивнул в сторону распахнутого окна.

Вскоре братья в сопровождении денщика ускакали на конях к своему 2-му Хоперскому казачьему полку, стоящему под Баталпашинском лагерем вместе с двумя полками пехоты и артиллерийским дивизионом.

Михаил отправился на Кубань, прихватив с собой полотенце, мыло и чистое белье.

Река тут, в верхнем течении, мелка, не покрывает местами крупных камней, усеявших ее ложе. Однако в яминах, вырытых паводковыми водами, искупаться вполне можно, не поплавать, конечно, нет, а лишь посидеть, погрузившись в воду по горло, поплескаться, понежиться.

Горная вода сделала свое дело: Михаил почувствовал себя легко и бодро, смыв с себя весь пот и всю пыль долгой многодневной дороги. В двадцать пять лет здоровому человеку немного надо для того, чтоб после самой скверной дороги прийти в себя.

Там же, у воды, в тени старой, дуплистой, разлапистой ветлы, он как следует перетряс и почистил свою студенческую форму. Другого платья у него пока не было.

День между тем разгорался, жаркое кавказское солнце пекло уже вовсю.

С реки Михаил лишь на минуту зашел на квартиру братьев и тут же отправился в войсковое управление, находящееся рядом с базарной площадью.

Воскресный баталпашинский базар был в самом разгаре, потому все улочки и проулки, ведущие к нему, оказались запруженными пешими и конными, скрипучими возами и испуганно ревущим скотом. В жарком пыльном воздухе шум стоял большой. Топот, крики, громкие разговоры на ходу, в которых по-вавилонски перепуталось кавказское мпогоязычье, в котором то и дело прорывалось то, что принято называть кавказским темпераментом.

Трактиры и монополии были уже открыты, а потому попадались навстречу и пьяные. Впрочем, воскресная публика, при всем ее оживлении, имела довольно степенный вид, завидев пьяного, люди сторонились.

Михаил улыбался на ходу, поглядывая вокруг. Все это шумное многолюдство, все эти улочки и проулки, все эти напирающие па плетни, вроде бы ошпаренные жарой, густолиственные сады и зеленые лесистые горы, выглядывающие из-за них, и само ослепляющее, обливающее зноем небо — все это было его родиной, таким родным для него кавказским мирком. В самом имени этом словно бы сочеталось нечто болтливо-кипящее, жарко-оживленное и так по-доброму знакомое — Б а т а л п а ш и н с к.

Ему вспомнился вдруг первый приезд сюда осенью 1877 года, за год до окончания станичнойшколы, за год до поступления в Ставропольскую гимназию. Шел ему одиннадцатый год. Ездил он тогда в Баталпашилск с родителями и младшей из сестер — Дуней на осеннюю ярмарку. К той осени при родителях они остались лишь вдвоем: Гавриил и Яков учились в Ставрополе, в гимназии, две самые старшие сестры, Анна и Татьяна, были уже замужними казачками и жили не в родной станице. Дуня, вскоре после ярмарки, тоже покинула родительский дом, выйдя замуж за молоденького учителя станичной школы Долгова. На ярмарку тогда и ездили за свадебными покупками.