Ральф Ротман - Жара

— А ты быстро ориентируешься, — пробубнил с едой во рту Клапучек. — Когда я первый раз поехал без провожатого, я так психовал, что съехал в яму с цементом. Клиенты юмора не оценили и были недовольны, что мясной рулет поспел только к чаю. Но со временем я наловчился. — Кивнув головой на Гарри, он сказал: — Вот наш Элвис, думаю я, успевает даже заскочить между делом к своей Матильде, или как там ее зовут, и поиграть с ней в жмурки. Поэтому он всегда у нас такой замученный.

— Хочешь мою сосиску? — спросил Де Лоо.

— Ты что? Ты ее даже не попробовал.

— Бери, бери, не стесняйся.

— Большое спасибо. Печенка алкаша? Никакого жира и все такое прочее?

— Нет-нет. — Он поковырял вилкой в капусте. — Я редко ем мясо.

Эмиль взглянул на него, ухмыльнулся. Не сводя с Де Лоо глаз, он листал газету. Дошел до спортивной страницы и склонился.

— Я нахожу это разумным, — сказал Бернд. — По крайней мере, запоров не бывает и кожа дольше остается гладкой. Я бы с радостью стал вегетарианцем, да, боюсь, не выдержу. Стоит мне только вспомнить паштеты в Ка-Де-Ве[27] …

Он вожделенно почмокал губами, потом опять углубился в шкафы и кровати в своем проспекте, а Клапучек, разрезая на кусочки нежданно-негаданно подвалившую ему сосиску, сказал:

— Ну конечно, мой дорогой, не так-то это все просто. Представь себе, все станут вегетарианцами. Я тебе так скажу, у общества в целом будет множество проблем. Например, куда девать домашнюю скотину? Ведь они плодятся как полоумные и в момент съедят всю зелень, какая только есть. А под конец завалят нас с головой своим дерьмом.

В этот момент Гарри захрапел. Клапучек покачал головой.

— Нет, нет и нет. Мясоеды тоже должны быть, хотя бы для того, чтоб сила была. Когда ты пашешь, одной морковкой не прокормишься, подломишься, как стебелек на ветру… Ты хоть поддаешь время от времени?

— Ну, время от времени да, — сказал Де Лоо, чтобы от него отстали, а Клапучек хмыкнул и согнул фольгу пополам.

— Ну слава богу, мы, собственно, тоже. Я, например, пью светлое пиво, Гарри — тоже, Бернд все, что шипит, Эмиль все, что пенится… Понятно? Так что давай бери аванс, — подмигнул он, Де Лоо кивнул.

Бледное зимнее солнце светило сквозь стеклянные блоки в торце помещения, возвещая о наступлении вечера уже в раннее послеполуденное время, тени шкафов и стоячей вешалки были бесцветными, как водяные знаки, а в большой чаше, расписанной рекламой сигар, лежал смятый кусок целлофана, вздрагивая и извиваясь и пытаясь вернуть себе прежнюю форму, крошечные частички пепла просыпались на стол.

Де Лоо выпил глоток сельтерской, откинулся назад и закрыл на короткое время глаза. Белая тишина. Когда он их снова открыл, увидел в углу притаившуюся между резиновыми сапогами мышку. В передних лапках она держала кубик моркови, который моментально сгрызла в два-три приема. После этого она отважилась пройти чуть дальше в глубь помещения, обнюхала смятый бумажный носовой платок, окурок и подняла мордочку вверх, так что он увидел розовую внутреннюю поверхность ее ушей.

Повар встал и хлопнул в ладоши. Мышка исчезла.

— Хватит, пошли. Пора за котлеты приниматься.

Он закурил. Потом забарабанил кулаком по стене, и с женской половины донеслись недовольные возгласы. И Гарри, глаза все еще красные, протестующе засопел и отодвинул от себя подальше тарелку с гуляшом, причем так резко, что она стукнулась о бутылку воды Де Лоо.

— Ну что опять за шайсе! Нельзя, что ли, спокойно отдохнуть, разве у нас не перерыв? Мы же только что сели, эй!

— Ты уже достаточно посидел, — сказал Эмиль и убрал свою газету в узкий шкафчик. — А на Брахфогельштрассе даже еще и полежал.

Гарри скривил лицо, постучал себе в грудь большим пальцем.

— Кто? Я? Как тебе могло прийти такое в голову? Тот угол не входит в мой маршрут!

— Ну, тогда я хотел бы знать, что там делала твоя машина, — сказал Эмиль и вышел.

Бернд тоже встал, медленно протиснулся позади Де Лоо, положил ему свою руку на плечо.

— Спасибо, я пройду…

За дверью слышался грохот, дребезжанье металлической посуды и плеск и шум воды, падавшей на жесть противней, а Хайди громко заверещала:

— Эй, Эмиль, прекрати! Ну что ты за свинья! Вот скажу твоей жене…

Хлопнула дверь, а Клапучек открыл свою секцию в узеньком стенном шкафчике, сунул руку под кипу иллюстрированных журналов и выложил на стол две круглые конфеты «Моцарт»[28].

— Все наша добрая старушка, — сказал он и кивнул, когда Де Лоо спросил, не может ли и он получить для себя местечко в шкафу. — Вон там впереди, рядом с дверью. Но только раздобудь замок, шефиня требует, чтобы мы всегда запирали свои вещи, даже если там одно барахло. Чтобы никто ничего не мог потом сказать и тому подобное. Лучше не спрашивай меня почему…

Он соскребал ногтями золотую обертку, а Де Лоо вытащил из шкафчика газеты и пустые пивные бутылки и повесил туда свой пуховик. Когда он убирал с самого низу старые, заскорузлые от пота и грязи носки, то тоже обнаружил под ними круглых «моцартов», целых три штуки.

— Черт побери! — воскликнул Клапучек. — Ты меня обскакал.

На кухне работало радио. «Любить тебя…» Женщины мыли посуду. Бернд и Гарри таскали через тамбур пластмассовые ванны, поднимали их вверх и вываливали фарш в полдюжины холодных котлов. Эмиль вспарывал ножом бумажные мешки с панировочной мукой, высыпал ее поверх фарша, добавлял соль, перец, майоран и «фондор»; каждый раз зажимая банку под мышкой, он размашисто шагал и сыпал, подобно доброму сеятелю, приправы в фарш. Де Лоо и Клапучек уселись на ящики с овощами и принялись чистить лук, здоровые луковицы, величиной с кошачью голову, и бросали их в жестяную воронку огромной мясорубки, где луковицы еще какой-то момент подпрыгивали и с шумом падали на вращающиеся ножи, прежде чем выйти белоснежной массой из наклонного желоба.

Бернд лопатой разносил ее по котлам с фаршем, а Гарри подкатил яички, целую тележку картонных подставок с яйцами, и равномерно распределил их перед котлами. Тем временем Эмиль срезал с косички несколько головок чеснока, почистил дольки и сунул под пресс. Выползшую кашицу он смешал с кайенским перцем и оливковым маслом и добавил по ложке этой смеси в фарш. Последними в котлы должны были отправиться яйца; каждый из мужчин поставил перед собой по нескольку картонных подставок на откинутую крышку котла и стал разбивать одно яйцо за другим о его край. Клапучек еще проводил большим пальцем по скорлупе изнутри, выбирая все до последней капли. А Бернд, растопырив руки, с отвращением стряхивал с пальцев яичную слизь; его мучнистое лицо не выражало ничего, кроме полной неприязни к этому занятию. Гарри же имел такой вид, словно спит на ходу, во всяком случае, он без конца закрывал глаза и совершенно не беспокоился, если кусочки скорлупы падали в фарш или туда попадал желток с кровяными прожилками.

Только Эмиль работал с быстротой, в которой угадывалась некая злость, а может, таилась гордость, словно он не хотел, чтобы его засосала рутина и выжала из него все соки до того, как его одолеет скука. Он всегда разбивал одновременно обеими руками два яйца о край котла, просовывал средние пальцы в трещины и вытряхивал желток и белок всегда одинаковым взмахом кистей, тут же выбрасывая скорлупки.

Де Лоо захотел повторить его движения, но в его перемазанных желтком пальцах осталась только раздавленная скорлупа. Гарри снова придвинул электромотор, сменил насадку миксера, опустил ее в первый котел и нажал на пуск.

Радио умолкло. Свет в помещение проникал теперь только из тамбура и через узкие верхние оконца, и Гарри в сердцах крикнул:

— Проклятье! Нет, ты только посмотри! В один прекрасный день здесь замкнет и так шарахнет, что эта халупа взлетит на воздух и все будет гореть синим пламенем! Вот что, я это старье больше не обслуживаю, ищите себе другого дурака. Я не хочу лежать в больнице и чтобы меня потом в расход списали! Понятно?

— Перестань вопить, — крикнул Эмиль, подходя к щитку с предохранителями. — Попробуем еще разок.

«…местами заморозки, температура к вечеру…» Вспыхнули лампы дневного света, и Гарри снова нажал на пуск. Электродвигатель заработал, миксер принялся размешивать хлебные крошки, мясной фарш и яйца, причем мотор вел себя на удивление прилично, слышалось равномерное гудение, переходящее с возрастающей однородностью массы в приятное мурлыканье. Бернд положил противни на рабочие столы, Клапучек оторвал от рулона промасленную бумагу, а Эмиль слепил первую котлету. Он взвесил ее на руке и бросил назад в котел.

Он добавил еще одну лопату панировочной муки, и тут вдруг запахло жженым кабелем. Миксер заработал сначала медленнее, насадка стала застревать в фарше, а двигатель начал искрить, оттуда раздалось потрескивание, а потом выбилось синее пламя. Свет везде погас.