Олег Северюхин - Пароль больше не нужен. Записки нелегала

Самым ходовым товаром в то время было оружие, в основном винтовки и пулеметы, за которые давали немалое количество по весу соленого сала, копченостей и самогона, который во все времена был твердой российской валютой.

Я показал Аркадию Михайловичу купюру в десять долларов, якобы оставшуюся у меня от заграничного путешествия, и он мигом обменял ее на кучу всевозможных припасов, не забыв и о крепком напитке, от которого драло горло и не хватало воздуха для дыхания.

Перед Хабаровском я вышел в тамбур, чтобы немного подышать свежим воздухом и дождаться своей очереди в туалет. Немного позже, в тамбур вошел немецкий солдат, готовившийся выйти в Хабаровске. Попросив у меня прикурить сигарету, солдат произнес пароль, данный мне Густавом, выслушал отзыв и по-немецки сообщил, что для меня приготовлена военная форма и документы в районе станции Ново-Николаевская, ее местонахождение указано на переданной мне схеме. Докурив сигарету, солдат, не прощаясь со мной, пошел к выходу и больше я его никогда не видел.

Значит, Густав не спит, обеспечив мне сопровождение от Владивостока до Хабаровска. Не исключено, что меня сопровождали от самого Берлина, и будут сопровождать и дальше. Сопровождающие могут ко мне и не подходить, но интересно было бы узнать, кто это может быть. А вдруг Аркадий Михайлович и есть мой сопровождающий? Ерунда. Я сам был инициатором знакомства с ним.

До станции Ново-Николаевской мы ехали десять дней. До чего же бескрайняя эта Россия. Город Ново-Николаевск находится ближе к географическому центру государства. От Хабаровска мы почти двое суток ехали до Читы.

От Читы почти сутки ехали вдоль Байкала до Иркутска. Названия станций все какие-то нерусские: Могзон, Хилок, Горхон, Толбага, Челутай, Утулик, Култук.

На станциях местные жители продавали омуля – такую жирную селедку, очень вкусную, сытную и дешевую.

Затем мы проехали Красноярск и стали подъезжать к станции Ново-Николаевской, находившейся километрах в шестистах восточнее старого русского города Омска, бывшего центра Степного края.

За время поездки я приобрел, вернее, выменял за некоторые из моих вещей (пальто, чемоданчик, бритвенные принадлежности, ночную пижаму) драный полушубок, дававший мне тепло в мартовские морозы в Сибири. Вообще-то, моя экипировка мало подходила к нахождению в Сибири зимой.

Кожаные штиблеты я обменял на валенки-самокаты – мягкие, серые, правда, сильно ношенные; щегольской картуз – на солдатскую папаху на рыбьем меху. Интересное слово – «рыбий мех». Оказывается, некоторые дикие племена на Дальнем Востоке и Севере России шьют себе обувь и отдельные предметы одежды из кожи рыбы. По аналогии с кожей барана или овцы, из которой шьется меховая одежда и обувь – кожа рыбы стала называться «рыбьим мехом», то есть не греющим. Брюки и пиджак поменял на кальсоны и нательную рубашку из бязи, солдатскую гимнастерку и бриджи, стиранные и ношеные. Когда я оделся во все это, не новое, но вполне пригодное для носки, Аркадий Михайлович рассмеялся и сказал, что сейчас я вполне годен для того, чтобы «кто был никем, тот станет всем».

– Дерзайте, молодой человек, – сказал Аркадий Михайлович, – еще придет то время, когда я буду говорить своим потомкам, что ехал в одном поезде с народным комиссаром по иностранным делам Советской России товарищем-господином Лукониным Иваном Петровичем. А кстати, как вас зовут по-настоящему, господин Луконин?

– Неужели Аркадий Михайлович и есть мой сопровождающий? – подумал я. – Не может быть. Вероятно, я делал что-то не так, что-то не так говорил, что раскрыло меня перед моим попутчиком.

– Не волнуйтесь, батенька, – сказал Аркадий Михайлович, – я ваши документы не проверял, поверил вам на слово. Вполне вероятно, что долгое нахождение за границей могло оказать влияние на поведение и привычки человека, но ваше постоянно напряженное тело, как бы готовое к немедленному броску или скачку, выдает в вас профессионального военного. Офицером сейчас быть небезопасно, если вы не находитесь на службе у новой власти. Да и потом, когда офицеры подготовят себе новую смену командиров, они будут еще в большей опасности, чем сейчас. Советую вам, сейчас и потом старайтесь думать как простой человек. Ведите себя так, как будто вы не привыкли подчиняться никому на свете, кроме городового, который будет утихомиривать вас, если вы начнете бить зеркала в магазине у Елисеева или приставать к благородным дамам, пытаясь поцеловать их в пунцовые губки в присутствии их мужей и поклонников. Я смотрю, вы начали здорово осваиваться в среде менял и барышников. Это поможет в дальнейшей жизни. Чистоплюи, которые боятся запачкать себя общением с темными элементами, так и будут сидеть впроголодь или стоять вымаливать подаяние у тех, кого они еще вчера не считали за людей. Просьба у меня к вам, Иван Петрович, не отходите далеко от поезда, иначе можно отстать от него. На всякий случай, вот мой адрес в Москве. Спрячьте его и не потеряйте. Не всегда найдется человек, которому можно дать адрес, не опасаясь, что он придет и ограбит тебя.

Собственно говоря, Аркадий Михайлович дал оценку первого моего экзамена по нахождению в России среди русских людей. В минус мне была поставлена военная выправка. Ну, это дело поправимое. Самое главное, я похож на русских. Густав мне тоже говорил об этом.

В Ново-Николаевске я сразу бросился на привокзальный рынок, пообещав Аркадию Михайловичу что-либо достать для нашего стола. Перед этим я отдал ему на сохранение сто долларов и двести немецких рейхсмарок. Немцам не свойственна такая расточительность даже с друзьями, но я, наверное, действительно начал превращаться в русского. Свои вещи я оставил в вагоне.

В поезд я и не думал возвращаться, так как должен был найти тайник с предназначенными для меня вещами и документами.

Выйдя с привокзальной площади, заполненной телегами крестьян и пролетками извозчиков, я сориентировался по сторонам горизонта, зная, что парадная часть вокзала должна смотреть на север. Ориентировку я проверил по православному кресту на ближайшей церкви. Косая перекладина креста своим возвышенным концом всегда указывает на север. Запахнув полушубок, я зашагал к выходу из поселка при станции. Мой вид был более затрапезным, чем у встречавшихся мне людей, но не вызывал у них никакого интереса: мало ли бродяг шатается по России в такое время.

Тайник находился в двух километрах от окраины поселка, на опушке небольшого леска. Я сразу нашел сломанную березу, на стволе которой топором был вырублен знак в виде трех римских цифр «десять» (XXX).

Как выкопать тайник без подручных предметов, я не знал. Никто, вероятно, не предполагал, что я приеду зимой. С помощью палки я расчистил место около березы и стал ковырять мерзлую землю, где-то помогая себе руками и маленьким перочинным ножиком. Разжечь костер сверху, чтобы отогреть землю, нельзя – можно повредить то, что спрятано в земле.

После трех часов изнурительной работы, весь мокрый, я добрался до свертка, завернутого в прорезиненную ткань. Кое-как разрезал обертку и достал шинель с погонами, ремень, гимнастерку, брюки, фуражку, сапоги, серые вязаные рукавицы, вещмешок с небольшим запасом продуктов и сверток с документами на имя рядового 27 пехотного полка Луконина Ивана Петровича, ездового тылового отделения, призыва декабря 1916 года.

Форма от мороза и от долгого лежания в земле стояла колом, и надеть ее было невозможно. Как бы я ни хотел соблюдать осторожность, но пришлось пойти вглубь леса и разжечь костер. Чтобы не создавать дыма, я наломал веток посуше, разложил маленький костер, складывая ветки крест-накрест. Ветки быстро прогорали, и я разложил костерчик побольше, просушивая форму. Высушенную форму я надел на себя и занялся разбором содержимого вещмешка.

В вещмешке я нашел вместительный мешочек ржаных сухарей, большой кусок сала, пакетик с сахаром, чаем, банку мясных консервов российского производства, две бутылки водки с залитыми сургучом горлышками, две пачки моршанской махорки. Были газета «Омский вестник» за 26 августа 1917 года: «В кинотеатре «Одеон» демонстрировалась тяжелая драма в 4-х частях по повести А. Куприна «Яма» и газета «Солдатская мысль» за 3 июня 1917 года: «Эсеровский «Омский союз солдат-крестьян» в связи с широко распространившимися в конце мая 1917 года слухами о приезде в Омск Ленина, принял резолюцию, в которой записал, что, поскольку «пропаганда Ленина вносит разлад в революционную среду и тем разъединяет силы демократии», то присутствие его в Омске нежелательно, о чем сообщить Ленину телеграфом». Значит, посланец находится в городе Омске и закладка тайника произведена позже августа 1917 года, когда я еще собирался выезжать в Россию.

Сухари нисколько не покрылись плесенью, вероятно в связи с тем, что находились на морозе. Увидев это по тем временам богатство, я раздумал сразу идти на станцию и сел к костру подкрепиться. Нанизав на веточку куски сала, я поджарил их на огне, открыл бутылку водки, выпил из горла несколько больших глотков, занюхал сухарем и закусил поджаренным салом. Более вкусной пищи я не пробовал никогда в жизни.