Генри Мортон - Прогулки по Испании: От Пиренеев до Гибралтара

Хотя открыватели Нового Света чуть ли не все до единого происходили из Эстремадуры, а портом, который больше всех нажился на открытии Америки, была Севилья, Барселона воздвигла Колумбу огромный столп — он лишь на несколько футов ниже Нельсоновской колонны, хотя кажется значительно выше.

На вершине колонны — огромный золотой глобус, на котором стоит колоссальная статуя Колумба, указывающего на море. Маленький лифт из красного дерева поднимает вас внутри колонны на галерею под шаром, которая, как и все подобные места, наполняет человека острым чувством незащищенности. И действительно, кажется, что в любой момент колонна может медленно накрениться и растянуться на земле во всю длину. Я вышел наружу и обнаружил — такие причудливые совпадения иногда случаются в путешествии, — что делю верхушку Колумбова монумента с японцем.

Вид потрясающий в обе стороны. Вы видите Барселону, протянувшуюся до холмов, где стоит гора Тибидабо, а также черный шпиль и странные башни собора, поднимающиеся в центре старого города. Прямо внизу — одна из самых любопытных древностей Барселоны, которая выглядит как ряд чрезвычайно длинных дворов, расположенных бок о бок. Это старинные верфи и сухие доки, где строились и куда отгонялись флоты Барселоны с четырнадцатого по восемнадцатый века. Их великолепно отреставрировали и вычистили, и теперь там морской музей, иллюстрирующий великую историю испанского владычества над морями. Залы полны ростров, всевозможных моделей, картин, карт и морских реликвий. Я заинтересовался сундуками, расписанными испанскими моряками в дни плаваний, когда, вероятно, у них была куча времени, чтобы покрывать эти сундуки чрезвычайно оригинальными масляными рисунками; и почти все, что любопытно, иллюстрировали одну и ту же тему — старую морскую байку об опасностях песен сирен! Некоторые картины мог бы нарисовать святой Антоний.

С другой стороны колонны видишь берег моря и полномасштабную модель, пришвартованную рядом с учебным кораблем — «Санта-Мария», флагман Колумба. Эта изящная маленькая каравелла, кажущаяся карликом на фоне окружения, была построена по точным чертежам для Всемирной выставки 1929 года. Она, очевидно, годна для мореплавания, поскольку со времени постройки находится на воде. За несколько песет посетители могут подняться на борт, все осмотреть и восхититься, как кто-то смог пересечь Атлантику на такой скорлупке: всего-то сто двадцать футов в длину, двадцать пять в ширину и примерно в сотню тонн грузоподъемностью. Но по-настоящему замечательно то, что люди, которые провели этот кораблик через Атлантику, сделали это, несмотря на опасения, что они могут свалиться с края мира или попасть в иную столь же ужасную катастрофу. Для нас почти невозможно вообразить страхи, царившие на нижней палубе, и забавно читать в «Дневнике», как Колумб тайно укорачивал лаг, записывая меньше, чем корабль покрывал в день, чтобы длина путешествия не вызвала паники у команды.

Другая прекрасная модель «Санта-Марии» была построена в Испании для Чикагской выставки 1893 года, и этот кораблик действительно провела через Атлантику под парусом испанская команда, следуя тем же курсом, что и Колумб в первом путешествии. Переход занял тридцать шесть дней (у Колумба — семьдесят), максимальная скорость составила шесть с половиной узлов. Корабль, говорят, был отвратительно просмолен. Оригинальная же «Санта-Мария» никогда не возвращалась в Испанию. В полночь под Рождество 1492 года, пока Колумб и остальные спали, штурман, вопреки приказу и правилам, передал штурвал мальчишке, и корабль отнесло сильным течением и прибило к острову Гаити. Из его дерева Колумб построил форт.

Лифт вернулся с несколькими солдатами и señoritas, и мы с японцем спустились на землю.

Я нашел себе стул на Ramblas и стал наблюдать за каталонцами, зачарованный их внешним отличием от других испанцев. Женщины не обладали превосходной осанкой мадридских дам: они ходили не так, словно несли на головах невидимые кувшины, но будто опаздывали на свидание. Здесь по-другому одевают детей, скорее как современных французских детей. Барселона сходит с ума по домашним животным. В палатках под платанами можно купить мармозетку или черепаху, котенка, золотую рыбку. Здесь любят цветы. Лотки на Rambla de las Flores роскошно отражают смену сезонов, а под белыми, красными и голубыми зонтиками от солнца, где импрессионист Рамон Касас нашел любимую модель, которая стала его женой, стоят цветочницы, готовые продать охапку роз. Одна из печальных черт Лондона в наше время — что мы позволили выгнать цветочниц с Пикадилли-серкус из-за какого-то гнусного указа, и мое сердце потеплело к каталонцам, которые гордо отдали часть своей главной улицы цветам. Полагаю, если бы какой-нибудь жалкий чиновник попытался запретить эти палатки, каталонцы прогнали бы его пинками по всему городу, как нам следовало бы проучить тех, кто одним оттиском печати изгнал маленький кусочек красоты из Лондона.

Означают ли все эти цветы, черепахи, золотые рыбки и дети, что домашняя жизнь каталонцев отличается от других районов Испании — возможно, менее скрытная и восточная, чем та, что знакома нам по северу Пиренеев? Как может иностранец судить о подобных вещах? Он может только строить предположения. Но я не удивлюсь, если узнаю, что века пребывания между Средиземноморским миром и Парижем сделали жителей Барселоны наибольшими космополитами из всех испанцев.

Чудесное занятие: наблюдать жизнь города, который торговал с Тиром и Сидоном во времена, когда разливы Темзы доходили до пустующего Ладгейт-Хилл. Все испанские толпы создают впечатление смешанного происхождения, и здесь отличий никаких. Думаю, в этих активных, деятельных, бодрых людях наверняка есть финикийская и карфагенская жилка. В Барселоне бывают мгновения, когда можно поверить, что ты в Марселе, только сам город неизмеримо более привлекателен; полагаю, это самый красивый и приятный современный промышленный город, какой я видел.

Нет необходимости говорить на каталанском или кастильском или прожить здесь долгое время, чтобы почувствовать жизненную силу Каталонии. Это неотъемлемая, корневая энергия, которую не смогли уничтожить никакие бедствия. Захват Константинополя и превращение Средиземного моря в мусульманское наверняка были жесточайшим ударом, но Барселона его пережила. Открытие Америки, сосредоточение всего испанского в Мадриде, должно быть, тоже нанесли урон, случались и другие беды; и все же она вынесла все. Барселона всегда была очагом инициативы и авантюры. Что могло быть более необычным, чем банда каталонцев в четырнадцатом веке, которая шесть лет бросала вызов Византийской империи, встала лагерем в Галлиполи и закончила постройкой укреплений вокруг акрополя?

Среди моих счастливейших воспоминаний об Испании будет Барселона и Ramblas летним вечером. Чуть вниз от цветочных палаток находится один из тех прелестных испанских рынков, где рыба и фрукты соперничают друг с другом по цвету. Я никогда не уставал бродить по ним, иногда покупал пакет персиков или груш, восхищался любезными манерами рыночных продавцов и их чувством красоты — красоты обычных вещей, как я уже писал о рынке в Мадриде. Здесь невозможно сказать, что ярче и красивее: рыба или фрукты, смотревшие друг на друга через проходы. Рынок занимал центр площади и совершенно ее скрывал. Но, обойдя его сзади, вы видели спрятавшуюся группу величественных домов, построенных более века назад Франсиско Даниэлем Молиной, который был так очарован Риджентс-парком и нэшевской Пикадилли-серкус, что построил маленькую площадь эпохи Регентства в Барселоне.

С наступлением темноты иностранцы в Барселоне начинают слоняться у газетных киосков на Ramblas в ожидании газет, прибывших с самолетом. Иноязычное население, должно быть, велико, потому что здесь можно купить английские, американские, французские, немецкие, итальянские, швейцарские и другие газеты. Когда я впервые попросил «Таймс», человек, работавший в киоске, озадаченно улыбнулся и покачал головой. Он никогда о такой газете не слышал. Когда я указал на экземпляр в стопке, его лицо расцвело сияющей улыбкой. Ах, «El Teemis»! После этого я знал, что просить, и проблем больше не возникало.

Святой Георгий — покровитель Англии, Португалии, Арагона и, в Греции, патрон умалишенных. Я знаю греческие церкви в Леванте, где все еще приковывают по ночам сумасшедших, веря, что святой Георгий исцелит их во сне. Святой Георгий, известный арагонцам и каталонцам, — это привычный нам победитель драконов. В истории Арагона он появляется довольно рано, вдохновляя христианские армии против неверных, как святой Иаков вдохновлял армии Кастилии. Самое великолепное здание в Барселоне полно статуй святого Георгия. На ваших глазах он убивает драконов огромных и свирепых и драконов более мелких пород; в одном случае, пеший и в полном доспехе — все литого серебра, — он вонзает копье в очаровательного дракончика размером едва ли больше терьера. Это замечательное здание — дворец Diputacion Provincial, где совет провинции заседает в средневековой пышности.