Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария

Вдруг будто дрожь прошла по булангарскому войску – то в тыл его ударили лихие варяги темника Инара. Ослабел натиск булгар на Свенельдовы тьмы, приказал Атулай бросить супротив варягов половину своего воинства. Но едва выполнили темники приказ, как сбоку хищным пардусом налетели Святославовы тьмы с несокрушимым Издебой, могучим Притыкой и бесстрашным Збигневом во главе. И не ведали уже булгары, куда им бросать свои силы, и откуда враг идёт, и сколько его числом. Бросались они в недоумении то в одну, то в другую сторону, но везде были железные русы, ярые от мсты за убиенных детей, за сожжённые веси, за поруганных жён и дочерей, за проданных в рабство славянских родичей. Замкнулось Перуново коло, а кони булангарские некованые скользили, и падали на утоптанном снегу и мёрзлой земле, и сеяли ещё большую панику в войске Атулай-бека. Приказал он строиться в русскую Лодию и рвать коло, да не слушались уже его ни новые темники, бывшие десятники и сотники, ни прежние беи и баилы, что злобу затаили на главного князя. Когда же с одной стороны Подольская тьма пеших ратников, а с другой Вятская тьма Кудыши с остатками Радимичской и Северской тем, пополненных ополченцами из этих земель, пошли друг другу навстречу, разделяя коло на два, то и вовсе взвыли булангары, чувствуя лютую ненависть, с которой шли рязанцы и северцы с радимичами да вятичами, и бессилен был против ненависти той булат и сила челматская. Подняли они на копьё плат белый, о пощаде моля разгневанных славян, коих сами никогда прежде не щадили и за людей, себе равных, не считали.

Протрубили турьи рога, и затухла сеча, как костёр без дров. Начали сдаваться челматы, бросая на кровавое месиво из снега, мёрзлой земли, человеческих и конских тел свои копья, мечи, луки да кинжалы. Оставляли щиты свои и становились на колени, склонив голову перед победителями. Сам же великий князь булангарский Атулай-бек лежал ничком на кровавом снегу с кривым челматским кинжалом в шее, и на его недвижное тело искоса поглядывали со злорадной ненавистью сразу несколько пар карих очей недавних его подчинённых.

По лесной дороге средь заиндевевших дерев, украшенных недавно выпавшим обильным снегом, двигался небольшой караван беженцев, покинувших Булгарию, не дожидаясь, пока грозный князь урусов окажется под стенами их града. Среди этих предусмотрительных людей был и купец Акпай со своим робичем и лошадьми с поклажей. Первыми шли они перед войском Святослава на восход, а теперь первыми двинулись на заход, дабы загодя упредить князя о всяческих неожиданностях.

Вот уже и северские земли. Из лесной просеки к дороге выехали двое саней и стали, поджидая, пока пройдёт караван. Купец глянул в их сторону и, поправляя малахай из черно-бурой лисы, надвинул его на самые очи. Робич, ехавший рядом, вопросительно вскинул брови.

– Места это мои родные, – хриплым от волнения голосом пояснил Акпай на хазарском так тихо, что даже ехавший рядом Балай едва его расслышал. – Как раз по той просеке, в полугоне… – От волнения он поперхнулся и умолк. Сани же пристроились сзади каравана.

Лес подступил к дороге вплотную. Еловые и сосновые могучие стволы да густая поросль кустов образовывали настоящие стены. Солнце ещё не село, но здесь, в узкой просеке, уже было сумрачно. Вдруг караван остановился, – путь преградил отряд вооружённых всадников. Ехавшие сзади в санях тоже выскочили на дорогу и обнажили клинки, зорко следя, чтобы никто не попытался бежать в обратную сторону. Послышалась команда на булангарском, и всадники стали обтекать обоз с двух сторон по узкому пространству между дорогой и стеной деревьев. Отдавал команды важного вида булгарин на добром коне.

Акпай тут же спешился, повернулся к навьюченной лошади, будто поправляя поклажу, и тихо прошептал робичу:

– Скорее в лес, это местный баил, он меня слишком хорошо знает.

Робич тут же соскочил с лошади и почти одновременно с хозяином ринулся в кусты, не выбирая дороги. Сзади послышались крики, затрещали сучья, видно, преследователи хотели вначале догонять их верхом. Вслед полетели ругательства, окрики и угрозы, а затем совсем рядом пропело несколько стрел. Беглецы же выбирали самый густой кустарник, где полускрытые под снегом пни, промоины и валежник не давали проехать верхом. Так они бежали, пока не запыхались и упали разгорячёнными ликами в приятно холодный снег.

– Наверное, перестали нас искать, – с трудом выдохнул Невзор, – у них без нас с остальными дел хватит, а скоро совсем стемнеет…

– Я знаю баила, он ограбит караван, а свидетелей порубит до единого, поэтому нас будут искать по следам до самой темноты, – прохрипел в ответ Сивый и встал. – Бежим! – Но он не успел сделать и шага, как булангарская стрела поразила его в правый бок, а другая вошла в ногу. Сивый упал в снег, отрок бросился к нему. – Беги, – корчась от боли, простонал раненый, – там шагов через двести овраг, по нему уйдёшь!

– Нет! – успел мотнуть головой отрок, и тут же из-за кустов выехали два всадника. Один спрятал в налуч свой лук и, обнажив палаш, направил коня к лежащему на снегу раненому. Юный робич от этого угрожающего движения всадника вдруг взвился, завертелся вокруг поверженного господина и заплакал-заверещал по-булгарски.

– О, храбрые воины, будьте милостивы, не трогайте моего господина! Это известный купец Акпай, его знает сам Атулай-бек, мы едва спаслись от урусов, а теперь вы хотите погубить нас. Не делайте этого, у моего господина есть золото, а в конских вьюках на дороге синьские ткани и много всего ценного…

Другой всадник в это время оставался на месте, зорко следя за происходящим, готовый в любое мгновение пустить в ход свой меч. Упоминание имени Атулай-бека, известного своей беспощадной жестокостью, возымело действие, и первый остановился, а слова о золоте и вьюках заставили загореться глаза обоих всадников.

Послышался хруст ломаемых веток, и из-под кустов вывалились трое запыхавшихся воинов, преследовавших беглецов прямо через чащобу по их следам.

Десятник уже подъехал к раненому купцу и, внимательно разглядывая его, обронил:

– Что-то твой Акпай на уруса похож…

– Моя мать из русов, – превозмогая боль, ответил купец, – взгляни на своих воинов, один из них по виду тоже урус.

Несколько мгновений десятник думал: «Обезглавить купца я ещё успею. Робич, наверное, соврал про Атулай-бека, но пусть с этим разбирается баил, а вдруг робич не соврал… Не моё это дело, баилу виднее».

– Обыщи его! – кивнул он на купца второму всаднику и зорко следил, как тот быстро и умело обшаривает одежду поверженного.

Скоро печать купца, мешочек с золотыми монетами, что висел у несчастного на шее, кольца и дорогой браслет перекочевали в руки десятника и тут же скрылись в его кожаном мешочке на поясе.

– Десятник, твоя стрела купца неглубоко ранила, под шубой и халатами у него русская кольчуга надета, – сообщил воин.

– Скажи, купец, а ты не соглядатай урусов, сам похож на уруса, и кольчуга тоже, – сузил глаза десятник.

– А у твоего баила под халатами видел, какая кольчуга, может, и он соглядатай урусов, который мирных булгар убивает на дороге? – простонал Акпай.

– Ладно, положите его на лошадь, – приказал десятник, сразу изменившийся в лице, – а этот сам пойдёт!

Всё это время верный робич выл и всхлипывал, размазывая слёзы по щекам.

– Да заткните его, надоел! – рыкнул на воинов десятник, садясь в седло. – И шевелитесь, темно уже совсем! – Он пришпорил коня, не столько торопясь рассказать баилу о странном купце, сколько для того, чтобы поскорее остаться одному и поделить золото Акпая.

Двое воинов тут же подскочили к несчастному рабу, со злым остервенением нанося ему увесистые удары ногами, а двое других потащили купца, в бедре которого так и торчала стрела, к лошади. Сивый успел заметить из-под мышки, как его отрок вскочил на ноги, и в то же мгновение два коротких метательных ножа из шести носимых на потайном поясе под рубахой прошлись по глоткам булангарских воинов, и те, хрипя, даже не успев удивиться, обливаясь кровью, рухнули на снег. Купца бросили поперёк лошади впереди седла, и пока один воин поправлял удобнее «поклажу», второй обернулся и замер от удивления, – беззвучными прыжками к ним приближался «жалкий робич», а два тела лежали в снегу не двигаясь. Он уже открыл рот, чтобы окликнуть товарища, но не успел – метательный нож с расстояния четырёх-пяти шагов вошёл ему в горло, а через мгновение другое лезвие пронзило шею второго булангарина. Извлекши оба стальных лезвия из поверженных противников и наскоро обтерев их, Невзор снова скрыл метательные ножи на поясе под рубахой. Так же быстро он сломал стрелу и резким движением выдернул древко из бедра Сивого. Снял с шеи мешочек с травами, присыпал раны и сноровисто перевязал их, то и дело прислушиваясь, не хрустнет ли ветка под вражеской ногой. Он помог Сивому сесть в седло и, сняв с лежащих воинов налучи с луками и мечи вместе с поясами, прыгнул сзади на круп.